П. Друлак

МЕТАФОРА КАК МОСТ МЕЖДУ РАЦИОНАЛЬНЫМ И ХУДОЖЕСТВЕННЫМ

(Будаев Э.В., Чудинов А.П. Современная политическая лингвистика. - Екатеринбург, 2006. - С. 136-151)

 
В западном обществе традиционно проводится чёткая граница между рациональным познанием мира и его художественным переживанием. В то время как первое относится исключительно к царству науки, второе проявляется в искусстве. Традиционно точки зрения учёных рассматривались не только как несовместимые с взглядами представителей искусства, но и всегда ставились на первое место и расценивались как единственный источник значимой информации о мире. В отличие от науки, искусству, в лучшем случае, отдавалось должное за способность проникать в суть вещей, но в то же время оно постоянно критиковались за то, что сбивает с верного пути и наносит вред истинному знанию.
Показательны в этом отношении труды Платона и Аристотеля. Платон критически относился к художественным достижениям своего времени. Он рассматривал их как очень несовершенные попытки копирования чувственной реальности, которая сама является всего лишь плохой копией истинной реальности вещей. По Платону, истинная реальность доступна только на основе рационального абстрагирования, которое даёт универсальную истину. С другой стороны - ни что не является настолько далёким от истины, как копия копии, созданная художниками [Plato 595-608]. Этот платонический идеал познания, основанного на рациональном абстрагировании, направленного на универсальное объективное знание, которое несовместимо с особенностями и чувственностью художественного переживания, является ещё одним из мифов современной науки и рациональности.
Даже несмотря на то, что Аристотель относился к искусству более благосклонно, чем Платон, его подход к художественному остался ограниченным. С одной стороны, он высоко ценил художественное озарение, заявляя, что поэзия ближе к истинному пониманию, чем история (Aristotle). С другой стороны, Аристотель предупреждал против загрязнения рационального познания поэзией с её чувствами и образным языком. В этом отношении он развил идею Платона о рациональном познании. Платоническая наука, которая может открыть вневременные причинные законы вселенной, стала оказывать наиболее сильное влияние с началом развития естественных наук в XVII веке. В дальнейшем убеждение в существовании объективного знания о мире распространилось и на социальные науки. Это убеждение отдавало предпочтение объективной точке зрения на общественные науки, сформулированной на основе естественных наук, по сравнению с субъективной точкой зрения гуманитарных наук, углубляя таким образом пропасть между рациональным и художественным.
Тем не менее, именно успех естественных наук привёл к серьезным сомнениям в возможности существования неизменного знания универсальных законов. Сначала теория относительности Эйнштейна показала, что научное знание, считавшееся солидным, в любое время может быть поставлено с ног на голову. Но, что важнее, квантовая теория лишила науку уверенности, которая раньше ассоциировалась с научным знанием, таким образом, привнося концептуальные скрытые смыслы, которые противоречат тому, что обычно считается нормальным или рациональным.
Современная философия науки отреагировала на это и повернулась от платонического варианта определённого вневременного знания к признанию того, что знание обременено временем и социальными условиями. Карл Поппер (1959/2002), ярый критик платонического идеала общества, начал этот поворот, отрицая идею подтверждения гибких универсальных законов и замещая её идеей опровержения гибких гипотез, подтверждённых доказательствами, которые, скорее всего, когда-то будут опровергнуты. С этой точки зрения наука больше не может изрекать вечные истины, она может лишь давать более или менее обоснованные гипотезы об устройстве мира. Последователи Поппера сделали притязания науки на объективность ещё более относительными, указав на социальную роль сообщества учёных в определении того, что является истинным, а что - нет, показав, что объективного знания, которым можно абсолютно объективно проверять теории, нет как такового, так как знания всегда зависят от теории [Kuhn 1962, 1993; Lakatos, Musgrave 1970].
Тем не менее, среди последователей К. Поппера был Пол Фейерабенд, пришедший к наиболее радикальным выводам. Он утверждал, что научная практика не должна быть ограничена традиционными методологическими объектами, которые основаны на объективистских идеалах, не способных стимулировать плодотворные исследования [Feyerabend 1993/1975]. В этой связи Фейерабенд [2004] также оспорил традиционное деление на науку и искусство, указывая, что фактически они тесно связаны. Он показал, что и наука, и искусство подвергаются трактовке набором несоразмерных подходов, например, романский / готический стили в искусстве или физика Аристотеля / физика Галилея в науке, которые создают свои собственные относительные реальности, различия между которыми нельзя охватить понятиями прогресса, подтверждения или истинности.
Таким образом, П. Фейерабенд отрицает традиционное превосходство платонического абстрактного знания над художественным переживанием частного. Он говорит, что поэзия размышляла над индивидуальной идентичностью и общественными законами задолго до психологии и социологии, которые, как он считает, всё ещё во многом отстают от поэзии. Похожим образом он показывает, что законы формальной логики были введены классической традицией. Вместо традиционного доминирования абстрактного знания П. Фейерабенд предлагает множество стилей как универсальных, так и частных, полезное знание из которых должно извлекаться демократическим выбором, а не диктатурой абстрактно-рационалистический догм.
 
Метафоры
П. Фейерабенд проницательно критикует самопровозглашённую объективность и истинность абстрактного рационализма, приходя к выводу, что наука и искусство в действительности не очень отличаются друг от друга. Тем не менее, он не предлагает никакого механизма, который бы сделал возможным диалог между этими спорно близкими способами освоения мира. Более того, тот факт, что он настаивает на несоразмерности различных научных и художественных стилей, может привести к выводу, что подобный диалог вообще невозможен, так как каждый стиль ограничен своей реальностью со своим собственным языком. Это ставит под сомнение саму возможность демократического выбора полезного знания, предложенную П. Фейерабендом, так как никакие дебаты не могут состояться между самодостаточными стилями, что должно бы подготовить почву для такого выбора.
Рассмотрев мысли П. Фейерабенда о том, что наука и искусство близки друг к другу, а также его доводы об особенностях различных стилей, мы пришли к выводу, что можно найти общее основание, на базе которого различные стили сходятся и могут быть сравнены. Это общее основание - метафоры, без которых не может обойтись ни один стиль. В то время как значение метафоры в искусстве неоспоримо, её распространение на рациональное познание, возможно, не настолько очевидно. Отсюда следует, что необходимо краткое обсуждение роли метафоры в науке и шире самой теории метафоры.
Метафору традиционно рассматривают как "приём осмысления чего-либо в терминах чего-либо ещё" [Burke 1945; 503 цит. по Cameron 1999a: 13]. Она связывает два различных явления, выявляя их сходства и идентичность. Дж. Лакофф и М. Джонсон [1980], чья теория метафоры взята за основу в данном исследовании, трактуют метафору и как фигуру речи, и как фигуру мысли. В их понимании метафоры объединяют две концептуальные сферы - сферу-источник и сферу-мишень, делая возможным осмысление сферы-мишени в терминах сферы-источника. Другими словами, то, что мы знаем о сфере-источнике, также относится и к сфере-мишени, так как метафора устанавливает формальную идентичность между ними, заявляя, что "А - это В". Это определение метафоры также включает в себя аналоговое мышление.
Удивительно высока степень зависимости от метафор глубоко математических теорий естественной науки. Их история полна примеров, когда неожиданные метафоры значительно углубили наше знание мира и стали частью традиционного образа мыслей [Duhem 1974; цит. по Bourdieu et al. 1991:194-195]. Например, рассматривая СВЕТ как ЗВУК, Х. Гюйгенс создал теорию световых волн, что сделало анализ света более доступным для понимания. Рассматривая ЭЛЕКТРИЧЕСТВО как ТЕПЛО, Ом смог приложить детально разработанное знание о последнем для изучения нетронутой области первого. На практике эти метафоры едва заметны, так как научная процедура состоит в использовании набора уравнений, разработанных для анализа сферы-источника (звук, тепло) и сферы-мишени (свет, электричество).
Эта процедура своей кажущейся нейтральностью и объективностью заставляет нас забывать, что сама правомерность перенесения лежит в определённой метафоре. Метафоры не только предлагают новые идеи, которые вводятся в теории, иллюстрируя, таким образом, мощнейший механизм ars inveniendi [Bourdieu et al. 1991: 5], но и предоставляют материал для логических построений теорий, а также дают объяснения. Таким образом, эти "научные метафоры" [Bourdieu et al. 1991: 55] - сердце теорий, их суть, "без которой теории были бы абсолютно бесполезны и не заслуживали бы своего гордого имени" [Campbell 1967; цит. по Bourdieu et al. 1991: 196].
Что истинно в абстрактном мире естествознания, ещё более истинно в области социальных наук. Базовые концепты, используемые в рациональном познании общества, неизбежно метафоричны [Lambourn 2001]. Даже сами концепты "государство" и "общество", как правило, метафорически представляются как ЛЮДИ, которые принимают решения, обладают органами, вступают в отношения, переносят болезни, имеют своё настроение. По сравнению с другими, метафор общества намного больше, общество часто рассматривается как ОБЪЕКТ, движимый силами, основанными на физических законах, как СЕМЬЯ или как БОКСЁРСКИЙ ПОЕДИНОК.
Важно, что едва ли какое-либо определение такого запутанного концепта, как общество, может обойтись без метафорической связи с менее запутанным и более знакомым единством. В этой связи П. Де Ман (1978/1984) удачно указывает на неизбежность метафорического языка, продемонстрировав, что Дж. Локк, несмотря на его низкую оценку образного языка, сам зависит от метафор. П. Де Ман также показывает неотъемлемую и непризнанную роль метафор в работах К. Кондильяка и И. Канта. Аналогично Платон, несмотря на его резкую критику образного языка поэтов, сам использует метафору, вводя образ пещеры, для того чтобы выразить одну из своих важнейших идей [Lakoff, Johnson 1980].
Над повсеместностью метафоры и в рационалистском, и в поэтическом дискурсе размышляют многие учёные [Ricoeur 1975; Lakoff, Johnson 1980]. В этой связи особенно важна революционная работа Дж. Лакоффа и М. Джонсона. Они не только рассматривают метафору как центральное явление нашего мышления и поведения, но также предлагают когнитивный метод образной рациональности [Lakoff, Johnson 1980: 210]. Предполагается, что этот метод разрешит противоречия между тем, что они называют объективизмом и субъективизмом. В то время как объективизм относится к научному рациональному познанию, которое доминирует в западном мышлении, субъективизм представляет индивидуальный опыт, состоящий из чувств, эмоций и воображения, которым романтизм уделяет особое внимание и которые чаще всего представлены в искусстве [Lakoff, Johnson 1980: 202-206].
Дж. Лакофф и М. Джонсон говорят, что образно-рациональный метод, основанный на метафоре, может связать сущностные свойства и некоторые радикальные требования объективизма и субъективизма. С субъективистской точки зрения метафоры отражают субъективное эмоциональное переживание мира, чем дают беспристрастное отражение. Они часто являются средством индивидуального воображения, связывая отдельные концепты неожиданным образом. С точки зрения объективизма, чтобы быть понятыми, метафоры и язык в целом должны быть связаны с общественным опытом, который социален и, таким образом, в некоторой степени объективен, хотя это и не абсолютно универсальная объективность, а объективность, связанная с определённым культурным целым.
Более того, конкретные метафоры могут быть рациональным путём выведены из более абстрактных концептуальных связей. Например, из абстрактной метафоры ОБЩЕСТВО - это ЧЕЛОВЕК можно вывести следующие (перечислим лишь несколько) метафоры: "Европа больна", "Россия чувствует себя униженной" или "Польшу подвели". Подведём итоги. Несмотря на то, что метафоры могут быть субъективны и эмоциональны, они являются частью квазиобъективного общественного опыта и могут быть рационально выведены из высокоабстрактных моделей.
Таким образом, образная рациональность метафор представляет идеальную общую основу для сведения воедино рационального познания и художественного переживания. В настоящее время метафоры обычно рассматриваются либо применительно к науке [Lakoff, Nunez 2000], либо применительно к искусству [Lakoff, Turner 1989]. Тем не менее, редко рассматриваются метафоры из научных текстов и художественных работ с целью изучения того, как эти два способа нашего познания мира могут быть соединены в рамках одного метода. Именно такая попытка предпринимается в данной работе. Во-первых, работа показывает, что научное осмысление европейской интеграции основано, по большому счёту, на трех абстрактных концептуальных метафорах. На следующем этапе эти метафоры сравниваются с метафорическими образами на плакатах об европейской идентичности, выполненных студентами, изучающими прикладное искусство. Во-вторых, в работе анализируются метафоры войны в работах Э. Юнгера в сравнении с современными исследованиями о войне.
 
Европейская интеграция
Европейскую интеграцию, которая в настоящее время ассоциируется с ЕС, изучают с разнообразных точек зрения [Rosamond 2000]. Неизбежно каждый из ракурсов рассмотрения основывается на абстрактных метафорах, которые определяют институциональные основания ЕС. Удивительно, но, несмотря на разнообразие, большинство теорий европейской интеграции можно представить лишь тремя метафорами: ЕС - это КОНТЕЙНЕР, ЕС - это РАВНОВЕСИЕ КОНТЕЙНЕРОВ, ЕС - это ДВИЖЕНИЕ [Drulák 2004]. Каждая из этих трёх метафор представляет устоявшееся течение в осмыслении ЕС.
Метафора КОНТЕЙНЕРА подразумевает, что ЕС как единство - это зафиксированное целое, которое функционирует как государство. Это предполагает фундаментальную схожесть или даже идентичность между внутренним порядком одного государства и внутренним порядком ЕС. В этом случае говорят о "европейском доме" или "европейской независимости". Несколько школ осмысления ЕС основываются на метафоре КОНТЕЙНЕРА. Федералисты утверждают, что в целях предотвращения ещё одной войны и достижения высоких результатов экономического и технологического развития, Европа стремится стать европейским государством, которое заменит существующую межгосударственную систему [e.g. Burgess 1989; Rosamond 2000: 20-31]. Похожая точка зрения предлагается в сравнительной политике, согласно которой политика ЕС развилась в систему, которая скорее сравнима с внутренней политикой демократического государства, чем с системой международных отношений, следовательно, более продуктивно изучать ЕС посредством теорий и концептов сравнительной политики, чем с точки зрения международных отношений [Hix 1994, 1996]. Наконец, европейский конституционализм полагает, что система законов ЕС ближе к системе законов федерального государства, чем к международному законодательству.
Метафора РАВНОВЕСИЯ КОНТЕЙНЕРОВ даёт нам понять, что ЕС - это взаимодействие между зафиксированными целыми, которые постоянно ищут взаимные компромиссы. Это привлекает традиционную метафору - баланса силы, которая формирует международное сознание с XVI века [Sheehan 1996]. В этой связи говорят о "балансе силы" или "соревнующихся национальных интересах" внутри ЕС. В настоящее время метафора РАВНОВЕСИЯ лучше всего выражена в работах Андрю Моравшика, представителя течения либерального международного правления [Moravcsik 1998]. Можно поспорить с тем, что в основных понятиях этого течения легко обнаруживаются ключевые концепты мышления, связанные с метафорой "баланса силы". Вместе с тем эта метафора подчёркивает приобретённую мудрость европейских дипломатов, которые рассматривают ЕС как арену для борьбы соревнующихся национальных интересов.
Метафора ДВИЖЕНИЯ не предполагает наличие зафиксированных постоянных деятелей. ЕС в этом случае понимается текучим, его главной чертой является постоянное изменение. Таким образом, часто говорят о "постоянном заключении договоров" или о "торможении поезда". Эта идея лежит в основе неофункционального подхода [e.g. Haas 1958; Schmitter 1996], который концентрирует внимание на процессе интеграции, а не на его результатах. Несмотря на то, что неофункционализм больше не является доминирующим течением в осмыслении Европы, некоторые современные влиятельные теории основаны на наследии неофункционализма. Подходы в рамках течения европейского правительства [Christiansen 1997; Jachtenfuchs 1997; Joergenssen 1997; Joerges 2002; Kelstrup 1998; Marks, Hooghe, Blank 1996] концептуализируют ЕС как ДВИЖЕНИЕ, говоря либо о форме децентрализованного самоанализирующего правления, либо о процессе европейской конституции. Институциалисткие подходы также внедряют метафору ДВИЖЕНИЯ (Armstrong, Bulmer 1998; Checkel 1999; Pierson 1998): исторический институциализм пытается предложить "скорее движущуюся картинку, чем фотографию" процесса интеграции [Pierson 1998: 30], социологический институциализм изучает когнитивные и нормативные изменения [Checkel 1999]. И наконец, конструктивисты основываются на предположении, что "социальные сущности по своей природе подвержены изменениям" [Christiansen et al. 1999: 538] и, таким образом, признают "трансформационный аспект" неофункционализма.
Даже несмотря на то, что метафоры КОНТЕЙНЕРА, РАВНОВЕСИЯ и ДВИЖЕНИЯ были рассмотрены на примере теорий европейской интеграции, они с таким же успехом относятся к художественному осмыслению Европы. Хорошим примером художественного осмысления Европы является недавняя выставка плакатов на тему европейской идентичности [Drulák 2006]. Выставка, организованная Чешским Советом по международным отношениям весной 2006 года, проделала путь из Праги в Варшаву и Брюссель и собрала около 170 плакатов молодых художников из 8 стран ЕС.
Каждый плакат пытался показать европейскую идентичность наиболее убедительным образом. Интересно, что большинство плакатов можно понять через три описанные выше метафоры.
Большая часть плакатов основана на метафоре КОНТЕЙНЕРА. Европейская идентичность изображается как кувшин, фигура человека, отпечаток человеческого тела (обычно отпечаток пальца или стопы), разноцветный клубок или дерево, вершина которого представляет собой карту Европы. Именно посредством различных видов карт Европа представлена как единое целое, имеющее одну форму и один цвет, то есть то, что чаще всего выражает метафора КОНТЕЙНЕРА. С другой стороны о хрупкости европейской конструкции говорит изображение Европы как песчаного замка.
Всё же хрупкость чаще ассоциируется с метафорой РАВНОВЕСИЯ. На самом деле многие плакаты, относящиеся к этой метафоре, изображают Европу действительно хрупкой: стопка тарелок, стаканов, карточный домик. Эта метафора также реализуется посредством отпечатков пальцев и стоп. То есть, в то время как метафора КОНТЕЙНЕРА подчёркивает, что это один отпечаток, метафора РАВНОВЕСИЯ приводит несколько отпечатков, количество которых часто соответствует количеству членов ЕС. Похожим образом метафора РАВНОВЕСИЯ выражается посредством карты, но, в отличие от карт, используемых в метафоре КОНТЕЙНЕРА, эти плакаты показывают разнообразие цвета и форм карт, представляя, таким образом, членов ЕС. РАВНОВЕСИЕ также может быть выражено семантически; когда знаки различных знаковых систем составляют надписи, относящиеся к Европе и европейской идентичности, как в случае с победившим плакатом с надписью "evřøpèäñ idęnt'itý", где различные части Европы символически представлены знаками различных алфавитов, а их равновесие представлено чётким значением надписи "европейская идентичность".Даже несмотря на то, что метафору ДВИЖЕНИЯ нелегко запечатлеть на статичной картинке, некоторые плакаты преуспели в этом. Движение было представлено пружиной, надписью "Европа" на отъезжающей машине, руками, указывающими в определённом направлении, или пальцами, сходящимися в одну точку вдали. Движение также может быть выражено контрастирующими политическими и культурными символами. Так, один плакат показывает, как оливковая ветвь изменяется в свастику, которая затем превращается в серп и молот и, в конце концов, преобразуется в золотые звёзды Европы. Похожим образом другой плакат показывает, как символы ЕС разъедают и уничтожают коммунистические символы.
Но всё же ряд плакатов не подпадают ни под одну из этих трёх метафор. В этом отношении они обогащают наше понимание, приводя альтернативные метафоры, которые, среди прочего, проводят ассоциативные связи между ЕС и ПОТРЕБЛЕНИЕМ, ОТНОШЕНИЯМИ С ТУРЦИЕЙ, или ПУСТОТОЙ. Плакаты, относящиеся к ПОТРЕБЛЕНИЮ, по большей части играют со словом "Европа", представляя его как логотип Coca Cola, или помещая его на вывеску рядом с китайским рестораном, или составляя его из букв логотипов модных продуктов. Отношения с Турцией обычно выражаются посредством игры между европейскими звёздами и турецким полумесяцем. И в заключение идея пустоты выражается через изображение людей с закрытыми лицами или без лица.
 
Война
Война - это один из ключевых вопросов, который изучается в рамках дисциплины "Международные отношения". В действительности этот предмет традиционно определяется как изучение войны и мира между государствами. Следовательно, недостатка в теоретическом осмыслении войны в литературе нет. Большая часть этого рационального познания войны концентрируется на возможных причинах, пытаясь ответить на вопрос, почему начинаются войны. Сделав обзор современной литературы [Diehl 2005], мы пришли к выводу, что большая часть этих объяснений может быть представлена одной из следующих пяти метафор войны: ВОЙНА - это ИГРА, УРОЖАЙ, НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ, КЛЕЙ, ЗАКОН.
Метафора ИГРЫ объясняет войну как намеренное столкновение государств, которые ведут себя как рациональные субъекты. Каждый из них точно определился со своей ставкой в конфликте и старается увеличит её за счёт других. Эта очень влиятельная точка зрения типична для реалистической традиции международного мышления от Фукидида до К. фон Клаузевица и К. Волца [Waltz 1979]. Эти теории концентрируют внимание на стратегическом взаимодействии между государствами, которое часто моделируется посредством математической теории игры [Fearon 2005], ещё больше основывающей войну на рациональности.
Метафора УРОЖАЯ представляет войну источником материальной наживы отдельных людей или правящих групп. В отличие от предыдущей метафоры, эта метафора не обращается к взаимодействию с другими, она концентрируется на материальной выгоде. С этой точки зрения государства вступают в войну, так как ожидают от неё выгоды [Bueno de Mesquita 2005]. Похожим образом элита может стратегически выстроить союзы, которые бы провоцировали войны, приносящие им материальную выгоду [Fearon, Laitin 2005].
Очень противоречивая группа основана на метафоре НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ, согласно которой войны - результат случайных неудач и непонимания. Таким образом, богатая литература по ошибкам восприятия показывает неспособность тех, кто принимает решения, правильно оценивать угрозы и возможности, что впоследствии ошибочно приводит их к войне. Такие ошибки восприятия возникают из-за психологических факторов, институциональных факторов или нехватки информации. Кроме этого, несчастные случаи могут происходить из-за такого институционального устройства, которое склонно к совершению таких ошибок как на внутреннем уровне, например, неуклюжие стандартные официальные процедуры, которые порождают бюрократическую инертность, что также отметили студенты [Allison 2005], так и на международном уровне, например, секретная дипломатия, которую идеалисты обвиняют в развязывании Первой мировой войны.
Согласно метафоре СКЛЕИВАНИЯ, войны усиливают международные связи воюющих сторон. Дж. Леви говорит о "гипотезе козла отпущения", которая лежит в основе "отвлекающих внимание" теорий войны [Levy 2005b]. Мотивы для того, чтобы найти "козла отпущения", противоречивы и разнообразны. Марксисты находят эти мотивы в экономической эксплуатации, социологи говорят о предотвращении внутренних политических конфликтов, культурные антропологи рассуждают о стремлении к культурной однородности.
В заключение метафора ЗАКОНА подразумевает, что война - неизбежная часть человеческого существования. Это может быть либо закон природы, согласно которому люди сражаются за природные ресурсы [Homer-Dixon 2005], такие как еда, вожжа, стратегические ресурсы, либо закон культуры, согласно которому культурные нормы делают ожесточённый конфликт неизбежным. Культурологи расходятся по вопросу об онтологическом статусе культурных норм. В то время как некоторые приписывают им ту же объективность, которой обладают законы природы, конструктивисты указывают на то, что эти нормы состоят из дискурсов, а, следовательно, нормы изменчивы [Fearon, Laitin 2005]. Тем не менее, сторонники обоих подходов сходятся во мнении, что культурные нормы оказывают решающее влияние на личности и могут привести к войнам.
Несмотря на то, что количество попыток рационального познания войны велико, ещё более многочисленны попытки её художественного осмысления. Война становилась сюжетом эпосов, стихов, романов, симфоний и живописных полотен с незапамятных времён, собирая, таким образом, сокровищницу военных метафор. Обзор этих метафор не уместится и в целой книге, не говоря уже об этом кратком эссе. Таким образом, мы концентрируем внимание только на одном авторе, чье литературное изучение войны очень значимо.
Эрнст Юнгер - один из величайших немецких писателей XX века. Он пережил Первую мировую войну солдатом и размышления о своём опыте выразил в ряде известных книг. Э. Юнгер не пытался изучать причины войны рациональными методами. Вместо этого он стремился донести до читателей то, что ему пришлось пережить на войне. Несмотря на это, его метафоры войны, по существу, такие же, как и описанные выше, но он развил их в таких направлениях, которые довольно неожиданны с рационалистской точки зрения. Недавнее исследование выделило группу абстрактных метафор, на которых основано его повествование о войне [Verboven 2003]. Э. Юнгер метафорически представлял войну как ПРИРОДУ, СПЕКТАКЛЬ, ПРОИЗВОДСТВО, ТРАНСФОРМАЦИЮ, СВЯЗЬ и ИГРУ.
Метафора ПРИРОДЫ внедряет в повествование, описывающее войну, слова, обозначающие природные явления, такие как природные условия (дождь, гроза, ветер), движение воды (течёт, волны), катастрофы (землетрясения, извержение вулкана, ураган). Эта метафора соответствует теоретической метафоре ЗАКОНА, точнее ЗАКОНА ПРИРОДЫ. Обе подразумевают одинаковую безразличную и неизбежную природу войны.
Метафора СПЕКТАКЛЯ представляет войну как концерт или драму, которая ставится в театре. Таким образом, Э. Юнгер говорит о мелодии войны, танце огня; пейзаж описывается как сцена, которая занята актёрами, играющими роли солдат. Авторы, композиторы и режиссёры спектакля невидимы, они vis major (Бог, император, судьба), они не подвластны ни одному участнику спектакля. Снова пробуждается идея неизбежности, но в этот раз она скорее культурная, чем природная. Следовательно, метафора ЗАКОНА опять применима здесь, но теперь это ЗАКОН КУЛЬТУРЫ.
Метафора ПРОИЗВОДСТВА выражается в словах, обозначающих экономические процессы, промышленные и сельскохозяйственные реалии. Таким образом, битвы представлены как железоделательные заводы, шлемы растут из вспаханной огнём земли, военные операции стоят много крови. Эта метафора в значительной степени пересекается с описанной выше метафорой УРОЖАЯ, так как обе представляют войну как процесс, который создает добавленную стоимость.
Метафора ТРАНСФОРМАЦИИ указывает на коренные изменения солдат, материала и пейзажа, особенно солдат, которые превращаются в отравленных зверей, одичавших от войны. Солдаты описываются как пчёлы, влетающие в улей, как варвары, которыми управляют только инстинкты и которые теряют над собой контроль вместе со здравым смыслом. В некоторой степени эта метафора пересекается с теоретической метафорой СКЛЕИВАНИЯ. В обеих метафорах человеческая индивидуальность утрачена, она растворяется в массе, которой можно манипулировать. Таким образом, формируется нечто новое - "новая раса" борцов.
Метафора СВЯЗИ концептуализирует войну как обмен информацией. Таким образом, перестрелки сравниваются со спором, а солдаты посылают врагу железные приветы. Метафора СВЯЗИ хорошо входит в описанную выше метафору ИГРЫ, так как она связана с подачей сигналов, что является частью игры.
Метафора ИГРЫ связывает войну с играми и спортом, в которые играют и которыми занимаются солдаты. Солдаты либо играют в какую-либо неопределенную игру, где есть враг, либо они испытывают удачу, играя в кости, либо жонглируют. Существует очевидная связь между этой метафорой и теоретической метафорой ИГРЫ, даже несмотря на то, что последняя в некотором роде уже, так как она говорит только о стратегическом взаимодействии между рациональными актёрами.
 
Выводы
С незапамятных времён в западной культуре царит противоречие между разумом и чувствами, наукой и искусствами, объективным и субъективным. Даже несмотря на то, что каждый полюс этих дихотомий представил нам важные знания как о природе, так и об обществе, что запечатлено в великих произведениях искусства и научных работах, полюса этих дихотомий традиционно рассматриваются как непримиримые и несоразмерные.
Изучив недавние достижения научной теории познания, мы считаем, что это не совсем так. Ни научный дискурс, ни художественный опыт не могут обойтись без метафор. Более того, как показывает наше исследование европейской интеграции и войны, одни и те же метафоры лежат в основе обоих видов мышления. Метафоры, полученные из теоретического осмысления Европы и войны, можно использовать для понимания художественного осмысления Европы и войны. И наоборот, метафоры, лежащие в основе художественных работ о войне и Европе, могут обогатить наше теоретическое понимание этих явлений.
Существуют, по крайней мере, два способа, которыми художественные метафоры могут внести вклад в рациональное познание. Во-первых, они часто показывают нам неожиданные скрытые смыслы метафор, которые до этого были установлены теоретически. Например, художественное переживание намного успешнее выражает идею хрупкости Европы, понимаемой как РАВНОВЕСИЕ, по сравнению с рационалистским развитием этой метафоры. Таким же образом художественное переживание войны как игры напоминает нам, что концепт игры намного шире, чем просто стратегическое взаимодействие рациональных актёров, на которое ссылаются большинство рационалистических пользователей метафоры ИГРЫ.
Во-вторых, художественные метафоры позволяют выражать идеи, которые ещё не вошли в рационалистическое мышление. Так, легко всплывающее в памяти представление об ЕС как о ПУСТОТЕ ещё не подвергнуто тщательному теоретическому анализу. Мы ещё мало знаем о рациональном изучении представления о ЕС как об ограниченном пространстве, об отношениях ЕС с "чужими", например, с Турцией. В то же время художественному переживанию войны, её психологическому и социальному воздействию на людей не хватает рациональной проработанности.
Подведём итоги, возможно, есть веские причины сохранить рационалистские и художественные работы как два различных способа освоения мира. Тем не менее, нет причин рассматривать их абсолютно несоразмерными, неспособными на диалог. Наоборот, примеры по европейской интеграции и по войне подтверждают, что такой диалог возможен, что обогащает при этом оба способа освоения мира.
 

Литература

Allison G. Conceptual Models and the Cuban Missile Crisis // War / Diehl P. F. (ed.). Vol. III. London: Sage, 2005.
Aristotle. Poetics. Praha: Svoboda, Czech translation.
Bueno de Mesquita B. An Expected Utility Theory of International Conflict // War / Diehl P. F. (ed.). Vol. III. London: Sage, 2005.
Bourdieu P., Chamboredon J.-C., Passeron J.-C. The Craft of Sociology: Epistemological Preliminaries. Berlin, New York: Walter de Gruyter, 1991.
Burgess M. Federalism and European Union: Political Ideas, Influences and Strategies in the European Community, 1972-1987. London: Routledge, 1989.
Cameron L. Operationalising "metaphor" for applied linguistic research // Researching and Applying Metaphor / Cameron L., Low G. (eds). Cambridge: Cambridge University Press, 1999.
Campbell N. R. Foundations of Science: The Philosophy of Theory and Experiment. New York: Dover Publications, 1967.
Checkel J. T. Social construction and integration // Journal of European Public Policy. 1999. Vol. 6(4), special issue.
Christiansen T. Reconstructing European Space: From Territorial Politics to Multilevel Governance // Reflective Approaches to European Governance / Joergenssen K. E. (ed.). London: MACMILLAN, 1997.
De Man P. The Epistemology of Metaphor // Language and Politics / Shapiro M. J. (ed.). Oxford: Basil Blackwell, 1978/1984.
Diehl P. F. (ed.). War, Vol. I-III. London: Sage, 2005.
Drulák P. Metaforické plakáty Evropy // Mezinárodní politika. 2006. № 4.
Drulák P. Metaphors Europe lives by: language and institutional change of the European Union. Working Paper, Department of Social and Political Sciences, Florence: European University Institute, EUI Working Paper SPS No. 2004/15.
Duhem P. The Aim and Structure of Physical Theory. New York: Atheneum, 1974.
Fearon J. D. Rationalist Explanations for War // War / Diehl P. F. (ed.). Vol. II. London: Sage, 2005.
Fearon J. D., Laitin D. D. Violence and the Social Construction of Ethnic Identity // War / Diehl P. F. (ed.). Vol. II. London: Sage, 2005.
Feyerabend P. Against Method. London: Verso, 1993/1975.
Feyerabend P. Wissenschaft als Kunst / Czech translation. Praha: Je?ek, 2004.
Haas E. The Uniting of Europe: Political, Social, and Economic Forces 1950-1957. Stanford, CA: Stanford University Press, 1958.
Homer-Dixon T. F. On the Threshold: Environmental Changes as Causes of Acute Conflict // War / Diehl P. F. (ed.). Vol. III. London: Sage, 2005.
Jachtenfuchs M. The Governance Approach to European Integration // Journal of Common Market Studies. 2001. Vol. 39(2).
Joergenssen K. E. Introduction: Approaching European Governance. // Reflective Approaches to European Governance. Joergenssen, Knud Erik (ed.). London: MACMILLAN, 1997.
Joerges C. The Law in the Process of Constitutionalizing Europe. EUI Working Paper LAW, 2002/4, San Domenico: European University Institute, 2002.
Kelstrup M. Integration Theories: History, Competing Approaches and New Perspectives // Explaining European Integration / Wivel A. (ed.). Copenhagen: Copenhagen Political Studies Press, 1998.
Kuhn T. The Structure of Scientific Revolutions. Chicago: University of Chicago Press, 1962.
Kuhn T. S. Metaphor in science // Metaphor and Thought / Ortony, Andrew (ed.). Second Edition. Cambridge: Cambridge University Press, 1993.
Lakatos I., Musgrave A. (ed.) Criticism and the Growth of Knowledge. Cambridge: Cambridge University Press, 1970.
Lakoff G., Johnson M. Metaphors We Live By. Chicago: Chicago University Press, 1980.
Lakoff G., Turner M. More Than Cool Reason: A Field Guide to Poetic Metaphor. Chicago: Chicago University Press, 1989.
Lakoff G., Núnez R. Where Mathematics Comes From: How the Embodied Mind Brings Mathematics into Being. New York: Basic Books, 2000.
Lambourn D. Metaphor and its Role in Social Thought // International Encyclopedia of Social & Behavioral Sciences. Elsevier Science Ltd., 2001.
Levy J. Misperception and the Causes of War: Theoretical Linkages and Analytical Problems // War / Diehl P. F. (ed.). Vol. III. London: Sage, 2005a.
Levy J. The Diversionary Theory of War: A Critique // War / Diehl P. F. (ed.). Vol. III. London: Sage, 2005b.
Marks G., Hooghe L., Blank K. European Integration from the 1980s: State-Centric v. Multi-level Goverenance // Journal of Common Market Studies. 1996. Vol. 34(3).
Moravcsik An. The Choice for Europe: Social Purpose & State Power from Messina to Maastricht. London: UCL Press, 1998
Pierson P. The Path to European Integration: A Historical-Institutionalist Analysis // European Integration and Supranational Governance / Wayne S., Sweet A. S. (eds). Oxford: Oxford University Press, 1998.
Popper K. The Logic of Scientific Discover. 14th Printing. London: Routledge, 1959/2002.
Plato. Republic / Czech translation. Praha: Svoboda,
Ricoeur P. La métaphore vive. Paris: Éditions du Seuil, 1975.
Rosamond B. Theories of European Integration. London: MACMILLAN, 2000.
Schmitter P. C. Examining the Present Euro-Polity with the Help of Past Theories. // Governance in the European Union / Marks G. et al. (ed.). London: Sage, 1996.
Sheehan M. The Balance of Power: History and Theory. London: Routledge, 1996.
Verboven H. Die Metapher als Ideologie: Eine kognitiv-semantische Analyse der Kriegsmetaphorik im Fruhwerk Ernst Jungers. Heidelberg: Universitatsverlag WINTER, 2003.
Waltz K. Theory of International Politics. Reading: Addison-Wesley, 1979.
Weiler J. H. H. The Constitution of Europe. Cambridge: Cambridge University Press, 1999.

Hosted by uCoz