(Кацнельсон С. Д. Общее и типологическое языкознание. - Л., 1986. - С. 145-152.)
1. Несмотря на значительные успехи семантики, относительно поздно обособившейся
в качестве самостоятельной лингвистической дисциплины, многие языковеды все
еще относятся к ней с явным или скрытым недоверием. В своих крайних проявлениях
это недоверие выливается в антиментализм, абсолютный отказ от семантики. Но
неприятие семантики может принимать и другие, более осторожные формы. Имеется
немало лингвистов, считающих, что семантика должна ограничиваться узким кругом
вопросов и не касаться мышления, входящего в компетенцию логики, психологии
и других специальных наук. Задача лингвистики сводится с такой точки зрения
к рассмотрению значений отдельных единиц языкового строя. При этом молчаливо
принимается, что между языковой формой и ее содержанием существуют взаимооднозначные
отношения, что каждой единице плана выражения всегда соответствует одна, и только
одна, единица плана содержания. Принцип изоморфизма приводит к изолированному
рассмотрению семантики отдельных форм, а во многих случаях и к произвольному
конструированию «значений», поскольку принимается, что за каждой вариацией формы
непременно скрывается особое значение. Синонимия и полисемия грамматических
форм, как и случаи опосредованной связи формы с содержанием, при таком подходе
не принимаются во внимание, вследствие чего теория языка наводняется квазисемантическими
сущностями, а реальное содержание форм ускользает от внимания исследователя.
Отход от принципа изоморфизма требует тщательного изучения сложных взаимоотношений
между формой и содержанием и признания относительной автономности планов выражения
и содержания. Поскольку формы и их значения не связаны между собой прямолинейными
и однозначными связями, исследователь вправе временно отвлечься от формы и целиком
сосредоточиться на содержательных функциях как таковых. Он может заняться анализом
и сопоставлением значений, выявлением их разнотипных внутренних связей. Это,
конечно, не значит, что с отказом от принципа изоморфизма семантика замыкается
в мире абстрактных сущностей и пренебрегает звуковой формой. Движение анализа
от звучания к значению отнюдь не отменяется, оно принимает лишь более сложные
формы. К анализу привлекаются теперь не изолированные формы, а множество родственных
в семантическом отношении форм. Установив скрытые в формах значения, исследователь
стремится теперь сгруппировать их и выявить семантико-грамматические поля, в
которые они входят. С достижением этой цели должно начаться движение в обратном
направлении, от значения к звучанию. Сложные взаимодействия грамматических форм
с единицами плана содержания и общие закономерности распределения элементов
поля по формам могут быть вскрыты лишь в результате сопоставления структуры
определенного семантико-грамматического поля со всей совокупностью тяготеющих
к данному полю единиц плана выражения.
2. По вопросу о границах семантики и ее отношении к основным разделам языкового
строя, словарю и грамматике, в современной науке существуют две точки зрения:
собственно лингвистическая и семиотическая. Согласно первой из них семантика
охватывает как лексику, так и грамматику, что дает основание различать лексическую
и грамматическую семантику. Вторая точка зрения, проникшая в языкознание из
семиотики и математической логики, отвергает грамматическую семантику. В семиотике
семантика понимается как учение о семантической интерпретации знаков, а синтаксис
- как область чисто операциональных, лишенных содержания структур, определяющих
сочетания знаков. Так как синтаксические структуры составляются из знаков, а
знаки допускают семантическую интерпретацию, то вторичным образом, через входящие
в их состав знаки, такие структуры могут получить семантическую интерпретацию.
Но сами по себе они выступают как бессодержательные абстрактные схемы.
В лингвистике семиотическая точка зрения получила широкий резонанс благодаря
порождающей грамматике Н. Хомского и его единомышленников. В порождающей грамматике
синтаксис также понимается как неинтерпретированная область объектов. В своей
основе такие структуры пусты. Лишь в ходе специфически понимаемого «процесса
порождения предложения» синтаксические структуры получают двоякую интерпретацию:
на «глубинном» уровне заключенные в синтаксической структуре слова и морфемы
наполняются смысловым содержанием и соответственно на «поверхностном» уровне
элементы синтаксической структуры получают конкретные звучания, что делает возможным
проговаривание всей структуры в целом. Семиотический подход мотивируется в порождающей
грамматике задачами формализации теории языка. Актуальность попыток математизации
и формализации в языкознании несомненна. Но основным требованием, предъявляемым
ко всякой теории, в том числе и формализованной, является ее адекватность. Как
показало развитие самой генеративной грамматики, как и вышедшей из ее недр «генеративной
семантики», гипотеза об асемантичности синтаксиса не поддерживается реальными
фактами.
3. Тезис о единой семантике, охватывающей как лексику, так и грамматический
строй, давно уже сформулирован некоторыми выдающимися лингвистами (например,
Х. Шухардтом). Этот тезис нуждается, однако, в раскрытии, так как единство лексической
и грамматической семантики не исключает различий между ними. Интуитивно мы все
сознаем, что значения грамматических форм существенно отличаются по типу от
значений основной массы слов. Но четко сформулировать, в чем заключается это
различие, мы затрудняемся. Дело в том, что граница между грамматическими и лексическими
значениями проходит через лексику и значение не всякого слова может быть признано
собственно лексическим. Принцип неизоморфизма формы и содержания, о котором
говорилось выше, сохраняет свою силу и для данного случая. Грамматика уже давно
делит слова на категорематические (полнозначные) и синкатегорематические (неполнозначные),
и по меньшей мере многие неполнозначные слова часто отождествляются с грамматическими
элементами. Но если форма выражения не может служить критерием «грамматичности»
или «лексичности» ее значения, то каковые же семантические категории, позволяющие
отличить значение одного рода от другого?
Такие лексические единицы, как предлоги и союзы, как словечки сам, вдруг,
ранее, потом, нечаянно, нарочно и т. п., могут, по-видимому, рассматриваться
как служебные, т. е. грамматические по своему значению. Глагол являться
в связочной функции внешне ничем не отличается от того же глагола в значении
«прийти, прибыть», но функционально эти значения различны. Ссылка на форму в
таких случаях не убеждает. Требуются более надежные критерии для определения
реального соотношения значений.
Иногда в качестве такого критерия выдвигается факт совпадения значения какого-либо
слова со значением грамматической формы в том же или другом языке. На таком
основании можно было бы, например, считать глаголы начинать, продолжать
и кончать грамматическими по значению, поскольку встречаются языки с
равнозначными грамматическими формами. Такое определение служебности несомненно
заслуживает внимание как отход от односторонней точки зрения, будто грамматическая
функция всецело зависит от способа ее выражения. Все же, хотя и в несколько
завуалированной формы, и здесь удерживается взгляд, согласно которому наличие
синтетической (т. е. флективной или агглютинативной) морфологии является высшим
критерием грамматичности.
Признание относительной автономности плана содержательных единиц должно быть
найдено не за пределами этого плана, а в нем самом. Для объективного разграничения
лексических и грамматических функций нужны критерии функционального порядка.
Некоторые шаги в этом направлении предпринимались и раньше. Так, например, в
качестве основания для отграничения значений одного рода от других выдвигалась
степень их абстрактности. Грамматическим значениям приписывалась при этом более
высокая степень абстрактности по сравнению с собственно лексическими. Но вряд
ли возможно привести сколько-нибудь разумные доводы в пользу приведенного мнения.
Чем, скажем, можно доказать, что слова материя, право, растение, человек
или сравнивать, относиться, соответствовать и т. п. конкретнее по значению,
чем формы множественного числа или орудийности? Более адекватной представляется
другая точка зрения, согласно которой к полнозначным следует причислить слова,
принадлежащие к основным частям речи (в отличие от так называемых частиц) и
способные в силу этого выступать как члены предложения. Но и такая точка зрения
нуждается в обосновании, так как семантические основания частей речи и членов
предложения все еще не выявлены в достаточной мере.
4. К определению специфики грамматических значений и их отличия от значений
знаменательных слов лучше всего подойти со стороны предложения. Многие теоретические
концепции в языкознании исходят при анализе языка из имени. Анализ языка как
знаковой системы, по-видимому, действительно целесообразно начинать с анализа
имени, как это делали, например, А. А. Потебня и Ф. де Соссюр. Но язык . это
не только система знаков, служащая целям выражения мысли, это вместе с тем и
специфическая система знаков, которая служит целям формирования мысли. Для того
чтобы понять отношение языка к действительности и к отображению действительности
в мышлении, одного анализа имени явно недостаточно хотя бы уже потому, что имена
не исчерпывают собой всей лексики языка и что кроме лексики в языке имеется
еще грамматика.
Связи слов с внеязыковой действительностью осуществляются не прямо, а через
посредство речи. Сами по себе, вне речи, слова не отображают целостных явлений
и событий действительности, они являются лишь необходимыми предпосылками их
отображения в речи. Язык анатомирует объективные факты, расчленяет их на части,
искусственно обособляя то, что в реальном мире дано в живой и неразрывной связи.
В реальности не существует предметов отдельно от их свойств и происходящих с
ними процессов. Все обособленные в формах языка предметы, количественные и качественные
признаки, процессы, состояния и действия в самой реальности даны лишь как моменты
целостных событий и явлений.
Чтобы от языка с его односторонними образованиями приблизиться к живой реальности,
необходима речь, минимальными единицами которой являются предложения. Комбинируя
слова и выстраивая их в предложения, речь стремится воссоздать целостный образ
событий и положений дел, утраченный в языке. Иначе говоря, слова, являющиеся
основными знаковыми единицами языка, принципиально частичны. Предложения как
минимальные единицы речи представляют собой относительно целостные отображения
событий. Как речевые единицы, непосредственно соотносящиеся с фактами действительности,
предложения обладают так называемой «истинностной значимостью». В плане соотношения
языка с действительностью мы должны, таким образом, признать примат предложения
над словом, хотя в операциональном плане наличие инвентаря словесных знаков
является предварительным условием образования речи.
Все полнозначные слова и грамматические элементы заранее ориентированы своими
значениями на предложение. Вне предложения это лишь потенциальные единицы, с
помощью которых строятся предложения. Значения полнозначных слов существенно
отличаются при этом от значений грамматических элементов. Полнозначные слова
необходимо предполагают референциальную связь с фрагментами действительности.
Средствами именования или словесного указания они вычленяют отдельные реальные
или воображаемые предметы и свойства, которые даже в случае их фиктивности проецируются
сознанием вовне, создавая тем самым так называемую «действительность воображаемую».
Грамматические элементы лишены этой способности. Их назначение в речи иное:
они выполняют функцию преобразования и соединения полнозначных слов в предложения.
Полнозначные слова, которые (если отвлечься от стоящей особняком терминологии
специальных наук о мышлении) всегда содержат в себе какие-то элементы эмпирического
знания, наделены сверх того той или иной грамматической отметкой, определяющей
их принадлежность к определенному классу полнозначных слов. Эта грамматическая
отметка хотя и предопределяет возможности функционирования данного слова в предложении,
но только в минимальной степени. Для того чтобы в полной мере эксплицировать
проявляющиеся в предложении многообразные отношения и связи, необходимы еще
дополнительные элементы, в сумме образующие грамматический строй языка.
5. Основные типы содержательных грамматических функций могут быть определены
путем реконструкции процессов речевой деятельности, как их определял еще Л.
В. Щерба. Процесс порождения предложения в таком понимании является реальным
процессом, как он протекает в голове говорящего. Этим он отличается от порождающего
процесса в генеративной грамматике, призванного пояснить не процесс формирования
речи, а деятельность языковых механизмов, не выходящую за пределы «языка»
(langue).
Не вдаваясь в детали процесса речеобразования, как он представляется в свете
современных лингвистических и психологических данных, заметим лишь, что базовую
роль в нем играют элементарные мыслительные категории, с помощью которых образуется
мыслительное содержание предложения, т. е. пропозиция. К числу категорий этого
рода относятся прежде всего категории, характеризующиеся отношениями между предикатом
и его аргументами. Сюда относятся, далее, категории, характеризующие отношения
между атрибутами (качественным, количественными и иными) и характеризуемым ими
объектом, а также категории, эксплицирующие пространственно-временные условия
протекания события, как и модальную оценку пропозиции в плане ее отношения к
реальности. К мыслительным относятся также категории, уточняющие типы отношений
между целостными пропозициями в развернутом сообщении.
Кроме мыслительных категорий в формировании текста принимают участие еще и
содержательные категории других типов.
К последним относятся прежде всего ситуативные категории, способствующие выявлению
непосредственных участников акта речевого общения, как и объектов, находящихся
в поле восприятия участников акта речевого общения. Ситуативные категории лежат
в основе особого грамматического класса дейктических слов, лишь весьма приблизительно
совпадающего с традиционными местоимениями. Если назывные слова выделяют объекты
в опоре на эмпирические признаки, то дейктические слова используют для этой
цели словесное указание, характеризуя объекты по их роли в процессе общения
либо по их отношению к наглядно- чувственной ситуации, в которой осуществляется
общение.
Особый тип содержательных категорий призван обслуживать единство текста и
информативность его компонентов. К категориям этого типа относятся известные
из работ по так называемому «актуальному членению предложения» категории темы
и ремы, а также еще категории субъекта и прямого объекта, прямо или косвенно
связанные с категорией темы. Вместе с дейктическими категориями они входят в
обширный разряд содержательных категорий, которые можно назвать коммуникативными.
В число коммуникативных категорий можно также включить трансляционные, или транспозиционные,
категории, служащие целям перевода
полнозначных слов из одного грамматического класса в другой.
В заключение следует еще выделить особый класс прагматических категорий, выражающих
стремление говорящего не только о чем-то информировать слушателя, но и дополнительно
воздействовать на его поведение, побудить его к действию или повлиять на его
душевное состояние и т. д. К грамматическим элементам, сигнализирующим такие
намерения, относятся императивные формы, в определенных их значениях, междометия
и другие эмотивные средства речи.
6. Мыслительные категории составляют основу грамматического строя, поскольку
с их помощью достигается осмысление чувственных данных и преобразование их в
пропозиции. В арсенале универсальных грамматических функций, обязательных для
всякого языка, они в отличие от других типов грамматических функций представлены
в виде сетки иерархически организованных категорий. В силу иерархической структуры
данной функциональной области все мыслительные категории оказываются прямо или
косвенно (через посредство других категорий) связанными между собой и в конечном
счете восходят к общей для них всех категории событийности. Каждая мыслительная
категория представлена в строе языка двояко: в виде категориальной характеристики
лексического значения, определяющей принадлежность данного значения к определенному
грамматическому классу, и в виде особых синтаксических функций, уточняющих грамматическую
функцию полнозначного слова в предложении.
Связь данных мыслительных категорий с категориями высшего порядка в иерархической
системе мыслительных категорий мы будем называть синхронно-деривационными связями.
Исследование синхронно-деривационных связей является одной из важнейших задач
грамматической теории. Особенно важно в этом плане исследование категориальной
природы предикативных слов и выяснение синхронно-деривационных связей между
отдельными типами предикатов. Дело в том, что синтаксические структуры заданы
в языке не для каждого предложения в отдельности, как полагает генеративная
грамматика, а, как полагал еще Ф. де Соссюр, в виде абстрактных моделей, используемых
для построения целых классов предложений. Модели этого рода даны в языке не
оторванно от слов, а в словах особого типа, именно в предикатах. Каждое предикативное
значение заключает в себе схему развертывания предложения; объединяя предикативные
слова в определенные типы, мы тем самым выделяем общие структурные модели построения
предложений. Примерами такого предикативного типа могут служить предикаты, выражающие
переход предмета отчуждаемой принадлежности от одного обладателя предмета к
другому. В зависимости от некоторых дополнительных моментов и прежде всего от
степени активности лиц, участвующих в событиях данного типа, относящиеся сюда
предикаты подразделяются на предикаты отчуждения (давания) и присвоения (взятия).
Лежащая в основе таких предикатов модель построения предполагает, таким образом,
три аргумента, из которых один обозначает отчуждающее лицо, второй - присваивающее
лицо, а третий - предмет, переходящий от одного обладателя к другому. При этом
в роли субъекта предложения выступает обычно либо отчуждающее лицо (так, при
предикатах давания), либо присваивающее лицо (так, при предикатах получения).
Систематическое описание типов предикатов и выявление синхронно-деривационных
связей между ними позволило бы, как можно надеяться, получить полный реестр
основных синтаксических моделей, определяющих мыслительную основу предложений.
