ПОДХОДЫ К СОПОСТАВИТЕЛЬНОМУ ОПИСАНИЮ ЛЕКСИЧЕСКИХ МОДЕЛЕЙ ЛИЧНОСТИ В ЯЗЫКАХ
РАЗНЫХ КУЛЬТУР
(Вестник Международного славянского университета. - Вып. 3. - М., 1998. C.
61-63)
"Минувшие языковые системы нами интерпретируются с трудом; мы не переживаем
вполне, а лишь частично, приблизительно, притом сильно переосмысливая, воспринимаем
их элементы", - писал Р.О. Якобсон [9, с. 272]. Из этого следует, что стремление
к большей корректности описания лексической системы прошлого неизбежно приводит
к сознательной неполноте описания. То же можно сказать применительно к моделям
личности, задаваемым системой иностранного языка или даже иного социального
диалекта. В идеале хотелось бы строго определить список элементов, различительных
противопоставлений и условий нейтрализации последних, как в фонологии [2].
Однако, в отличие от фонематического уровня, лексический обладает потенциальной
открытостью [8, с. 233 и сл.]. В синхронии это проявляется, в частности,
в том, что не существует человека, который бы знал все слова родного языка,
как и такого, который бы не знал всех фонем своего языка. Так что и список
лексический оппозиций тоже открыт. Сосредоточимся на реконструкции верхней
части этого списка: на противопоставлениях, выявляемых среди наиболее часто
встречающихся наименований признаков личности.
О модели личности в древнерусских житиях святых. Материал для
реконструкции лексической модели этического идеала личности в древнерусской
агиографии был извлечен из 30 опубликованных и 6 рукописных древнерусских оригинальных
житий ХII - XV веков. Корпус текстов не представляется достаточным, но даже
такой объем достигнут за счет привлечения списков начала ХV века. Дальнейшее
его расширение еще более размыло бы временные рамки. Сплошная выборка отвлеченных
существительных на -ние, -тие, -ость, -ьство, -ьствие выявила 741 лексему
(более 4000 употреблений).
Известно, что не только отвлеченные существительные продуктивных словообразовательных
типов вовлекались в терминологию христианской этики, однако именно им принадлежала
особая роль в наименовании новых понятий. Так что выборка, не гарантируя
от пропусков, с большой вероятностью охватывает наименования новых для начала
тысячелетия признаков личности. Выделение наиболее документированной части
выборки: 67 лексем, которые встретились минимум в трех текстах, позволяет
сосредоточиться на лексике, характерной для жанра в целом, отвлекаясь от
реального разнообразия фабул. Далее выделяются постоянные признаки личности.
Например, первое по употребительности слово житие (82 употребления)
часто обозначает 'образ жизни', имея определения: чистое, доброе, добродhтельное,
разоумьное, славьное, чьстьное, свhтьлое, цhломоудреное, чести достоиное.
Второе слово мъножьство (40 употреблений) во внимание не принимается,
так как не является признаком личности.
Первая дифференциальная сема невозможность пространственной локализации,
по видимому, не отличается от более общей характеристики всех абстрактных,
вещественных, собирательных, а именно: все они обозначают объекты, мыслимые
в виде массы, без постоянных границ и в отвлечении от внутреннего членения
[10, с.165]. Вторая сема - невозможность временной локализации. Атрибуты
праведности не просто "охватывают человека целиком", как эмоции [3, с. 61].
Хотя для внешнего наблюдения они проявляются в образе земной жизни святого,
в его поступках, но не могут быть охарактеризованы по отношению к временным
границам и мыслятся как признаки души.
Первичная классификация построена на учете числа употреблений каждого
слова. Выясняется, что все наиболее употребительные наименования признаков
праведного жития располагаются между "полюсом" эмоционального (радость,
32 употреблений) и "полюсом" интеллектуального (премоудрость, 7 употреблений).
Это может быть связано с особым интересом авторов к эмоциональным состояниям
и меньшим вниманием к интеллектуальным признакам. Во всяком случае слово
радость в древнерусских житиях является самым частым наименованием признака
праведного жития. Не выходя за рамки лингвистической проблематики, можно
констатировать, что, наряду с радостью "земной" (например: сии [кънязь]
съ радостию въставъ приде съ боляры въ манастырь его [5, лл. 59б, 5а]),
в ряде типовых контекстов, преобладающих количественно, реализуется значение
'радость в связи с готовностью следовать высшей воле' [6]. Примеры: [борисъ]
же съ радостию въставъ иде рекъ се готовъ есмь предъ очима твоима сътворити
елико велитъ воля срдця твоего [5, л. 9а]; съ радостию покаряя ся
[5, л. 41в]; съ радостию приимающю укоризну [5, л. 43а]. Такие
контексты почти исчезает в позднейших житиях (например, у Епифания Премудрого).
По показаниям житий мы не можем считать радость - ярость противопоставлением
положительной и отрицательной оценок: все признаки жития святого - положительные.
Ярость (ко врагам) 8 раз выступает в характеристике святых князей.
Между эмоциональным и интеллектуальным располагаются признаки праведности,
которые можно разделить на две группы: съмhрение (20 употреблений)
и милость (14) проявляются только по отношению к другому человеку,
чем противопоставлены тьрпhнию (10) и тъщанию (11), не предполагающим
наличия другого для проявления [7].
Предположения, касающиеся специфики нейтрализации выявленных противопоставлений,
таковы. Признаки праведности редки, они являются маркированными по отношению
к греховной "норме". Однако внутри системы признаков праведности устанавливаются
свои особые отношения. Чтобы определить маркированную сторону противопоставлений,
мы еще раз обращаемся к частотным показателям. Известно, что немаркированные
члены противопоставлений обычно встречаются чаще (например [т] чаще, чем
[д]). Таким образом, среди признаков праведности чаще других реализуются
те, которые лежат в сфере межличностных отношений и характеризуются не "активной
жизненной позицией", а смиренным приятием внешней воли: "А Я говорю вам:
не противься злому" [Мф 6:39].
Предлагаемые схемы остаются открытыми в двух отношениях. Во-первых, выявленные
группы слов могут быть дополнены за счет редких признаков праведности (например,
оуродьство 'юродство' как форма смирения). Во-вторых, могут быть
выявлены новые группы, характеризующие этический идеал в агиографии.
О перспективах сравнительного изучения моделей личности в кодах
разных культур. Представляется важным подчеркнуть, что всякий язык
формируется как средство отражения опыта определенной культуры. Очевидно,
что для изображения личности в агиографии и в былинах используются различные
"палитры". Физические признаки личности редко упоминаются в житиях: старость
(7 употреблений), крhпость (8) 'физическая выносливость'. Можно ли
представить себе подобную периферийность физических характеристик личности
в былине? Разумеется, нет.
Наш язык с грамматической обязательностью требует указать половую принадлежность
лица: сказал или сказала? При переводе с английского это
порой ставит в тупик. В социуме со значительными реликтами родовой структуры
обязательными могут быть и другие характеристики личности. Например, по-цыгански
можно сказать мануш 'человек', но применительно к конкретному лицу
обязательны уточнения: либо ром 'цыган, муж, мужчина', либо гаджё
'не цыган'. Далее уточняется социальный статус человека: чяво 'цыганский
парень' или ракло 'юноша, молодой человек ('не цыган')'. При этом
возрастные параметры с нашей точки зрения оказываются неуловимыми. Ракло
может быть наименованием взрослого, но не авторитетного человека. Такое
употребление оценочно воспринимается как уничижительное. Чяво с точки
зрения оценки является безальтернативно положительным наименованием и может
быть применено ко взрослому цыгану, что лишь подчеркивает отсутствие возрастной
и социальной дистанции. В польском и украинском языках прежде наименование
личности несло информацию об отношении к браку, например: szewcowna
'не замужняя дочь сапожника', szewcowa 'жена сапожника'; исторически
- Коваленко 'не женатый сын кузнеца', Ковалевський ' женатый
сын кузнеца'. Информация, важная в общинном коллективе, ныне воспринимается
как факультативная подробность.
Всякий язык отражает опыт определенной культуры. В этом смысле не только
"этикет" древнерусского повествования [4, c. 124, 149], но и "память" любого
другого кода накладывает свои ограничения при использовании. Усвоение этических
характеристик, принесенных христианством, потребовало кардинального расширения
и детализации в сфере отвлеченных наименований качеств личности.
Примечания
1. Абрамович Д.И. Жития святых мучеников Бориса
и Глеба. - Пг., 1915.
2. Виноградов В.А. Фонология // Лингвистический
энциклопедический словарь. - М.: Сов. энциклопедия, 1990. - С. 555.
3. Вольф Е.М. Эмоциональные состояния и их представление
в языке // Логический анализ языка. - М.: Наука, 1988. - С. 61.
4. Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X -
XVII веков. - Л., 1973.
5. Успенский сборник XIII - XIII веков. - М., 1971.
6. Шаповал В.В. Формула примати с радостию в контексте
древнейшей русской агиографии // Слово в системных отношениях на разных
уровнях языка. - Свердловск, 1989. - С. 70 - 74.
7. Шаповал В.В. Контекстуальная синонимия существительных
в древнерусской агиографии // Лексическая семантика. - Свердловск, 1991.
- С. 60 - 64.
8. Шмелев Д.Н. Современный русский язык. Лексика.
- М.: Просвещение, 1977.
9. Якобсон Р.О. Работы по поэтике. - М.: Прогресс,
1987.
10. Якобсон Р.О. Избранные работы. - М.: Прогресс,
1985.
