(Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. - Л., 1974. - С. 74-77)
Попытки составить учебники новой грамматики в согласии с принципами марксизма
предпринимались неоднократно в течение последних лет, когда оставлена была формальная
грамматика, одно время господствовавшая в программах нашей школы. Попытки эти
предпринимались сгоряча, с недостаточным углублением и знанием дела и привели
к ряду недоразумений. Сейчас дана директива не вводить в школах этих незрелых
опытов и учить старой грамматике, фактам языка, не подводя под них философского
базиса.
Старая грамматика, конечно, заключает и многое хорошее и верное, чему доказательство
то, что запас сообщаемых ею знаний сослужил немалую службу школе, но, конечно,
не следует оставлять попыток критически отнестись к ней и перестроить ее согласно
современным требованиям науки и жизни.
Цель настоящего доклада - наметить те пути, по которым могла бы идти перестройка
грамматики. Здесь докладчик намечает четыре главные линии.
1. Борьба с психологизмом. Господствовавшее у нас в конце прошлого
и в первую четверть настоящего века языкознание объясняло явления языка физико-психологическими
законами. Материалистическая философия, конечно, не отрицает ни психологии,
ни того, что язык есть явление психологическое. И не в этом вопрос, а вопрос
в том, являются ли психологические явления первичными и не следует ли за ними
искать других; не должна ли психология упираться в какие-то другие основы,
в результате которых появились психологические явления и язык. Этот вопрос ждет
ответа, ответа на него прежде не было.
Субъективный идеализм, в котором часто упрекали лингвистов-психологов, вовсе
не связан с психологизмом и не опасен для него. Опасность лежит скорее в объективном
идеализме. Опасность представляет учение о происхождении категорий мышления.
Категория субстанциональности, например, является ли она производной, или она
прирождена человеку, или даже существует вне человека? Потому учение о происхождении
категорий и составляет как бы боевой участок нового языкознания.
Нельзя кажду минуту во все грамматические определения вкладывать без всяких
пояснений голый тезис, что "всякая речь есть отражение реальной действительности".
Но в отдельных случаях полезно и необходимо объяснить языковые явления с этой
точки зрения, прослеживая их до их основания. Тогда и такие высказывания, как
например Илья пророк катит на колеснице, в исторической перспективе,
при углублении во времена, когда для объяснения грома у человека в объективной
действительности не было другого образа, как громыхание телеги по каменистой
дороге, явятся для нас на самом деле отражением этой объективной действительности.
Отражением классовой борьбы явится словарь и словоупотребление, - так, например,
употребление глагола кушать в 1-м лице было своего рода гипертрофией
деликатного обхождения, и т. д. Употребление в современных языках формы вы,
you, vous и т. д. есть отражение pluralis majestatis. 3-е лицо,
употребляемое в обращение в языках польском, итальянском, шведском и в немецком,
есть остаток обычая не прямо обращаться к монарху, а через 3-е лицо. Так можно
объяснить и возникновение понятия субстанциональности наслаивающимися друг на
друга ежедневными наблюдениями над тем, что некоторые вещи меняются, другие
нет.
2. Вторая линия, по которой должна идти перестройка старой грамматики, - это
борьба с формализмом.
Лет 20-30 тому назад школа Фортунатова положила начало этому крайнему направлению.
И до Фортунатова элементы формализма существовали в грамматике, но Фортунатов
и его школа провели формализм последовательно, причем истина, что "нет
формы без содержания и обратно", часто подвергалась забвению. Так, например,
один из формалистов различал в русском языке следующие категории слов: 1) золото,
щипцы, ласковость (слова, меняющиеся по падежам, но не по родам
и числам); 2) рыба, стол, окно (слова, меняющиеся по падежам
и числам, но не по родам); 3) беден, вел, завязан (слова,
изменяющиеся по родам и числам, но не по падежам); 4) красный (меняется
по родам, падежам и числам); 5) ходит (меняется по лицам и числам). Классификация,
как видно, совершенно формальная, без всякого внимания к смыслу получаемых таким
образом категорий [см. ст. Л.В. Щербы "О частях речи..." - стр. 80],
хотя строго логическая.
Формализм проникает очень далеко, даже те ученые и учителя, которые не причисляют
себя к формалистам, оказываются ими на практике. Так, например, понятия согласования,
управления и примыкания противопоставляются в грамматике друг другу чисто формально,
без всякого осмысления.
Но что лежит в основе согласования и управления и что противополагается примыканию?
Согласованием одного слова с другим мы вскрываем какое-либо понятие в другом
понятии как нечто ему всегда присущее. При управлении мы сближаем два понятия,
из которых каждое имеет свое самостоятельное бытие вне другого понятия. Противополагать
примыкание согласованию по смыслу получаемых при нем сочетаний невозможно, -
так, например, быстро бегать по характеру внутренней связи ничем не отличается
от быстрый бег. В английском языке, например, отсутствует согласование
прилагательного с существительным, оно заменено примыканием, но смысл сочетаний
от этого не меняется сравнительно с языками, где в подобных случаях имеется
согласование.
Вопрос о числе имен существительных заключает в себе тоже много интересного.
Например, некоторые употребляются только в единственном числе, а именно вещественные,
отвлеченные и собственные. Последние иногда употребляются и во множественном
числе, но тогда существенно меняют свое значение: Щерба - это определенный
индивидуум, тогда как Щербы - понятие семьи, которое не представляет
из себя суммы одинаковых понятий и принадлежит к словам pluralia tantum. В ином
значении множественное число имени собственного может употребляться в случае,
если называют двух однофамильцев в данном коллективе, например: "Ивановы
(Иванов 1-й и 2-й), пойдите прочь из класса!"
Отличие имени собственного от нарицательного, обозначающего единый в своем
роде предмет, - также очень тонкий вопрос: например, почему солнце не
имя собственное, а Щерба является им? Потому, что солнце - понятие
очень полное, заключающее в себе целый ряд признаков, а Щерба - не понятие,
это марка, прилагаемая к известному предмету.
На все такие вопросы не отвечает формальная грамматика. Она в прошлом имеет
большие заслуги, так как возникла из здорового протеста против стремлений старой
грамматики навязывать данному языку категории, ему чуждые. Например, навязывалась
немецкому языку чуждая ему категория вида, что делалось на основании таких глаголов,
как erarbeiten, заключающих понятие законченности действия; то же понятие
законченности свойственно и русским глаголам выводить и вывести,
но это понятие здесь выражено в двух видах, чего в немейком языке нет. Борясь
с этим навязыванием несвойственных тому или другому языку категорий, формальная
грамматика, однако, впала в другую крайность - забвение смысла за формой. С
этой крайностью следует диалектической грамматике бороться всеми силами, ища
в первую голову смысла данного выражения. А так как смысл присущ только речи
и отдельное слово меняет в ней свое значение, то с чего надо начинать? Ответ
на это - с синтаксиса. Однако надо отличать методологию от методики, исследовательский
путь от порядка изложения предмета в зависимости от обстоятельств.
4. Четвертое направление, в котором должна развиваться диалектическая грамматика
- это действенность. Лет 30 тому назад появилась статья, где говорилось,
что мнение, будто грамматика учит правильно читать или писать на данном языке,
ложно, что грамматика этому не научает, а путем наблюдений над языком делает
употребление его сознательным. Эти положения вошли в ход и силу, и все программы
слово "грамматика" стали заменять словами "наблюдения над языком".
По отношению к изучению иностранного языка это неприложимо. Грамматика иностранного
языка есть ряд рецептов. Наука должна претворяться в практику. Должны быть даны
указания, как образовывать ту или другую форму слова, как образовывать слова,
как строить фразы. И тут-то историзм или диалектическое изложение грамматики
и сыграет свою роль, выделяю отмершие, окаменелые формы от живых, все вновь
и вновь образуемых. Первые должны быть воспринимаемы как нечто готовое, вторые
могут создаваться в процессе речи. Ведущим началом для активного усвоения языка
должен быть смысл. Однако попытка, сделанная, например, Брюно (F. Brunot. La
pensee et la langue. [Paris, 1936]), идти исключительно от смысла к форме даже
в родном языке не дала вполне удовлетворительных и четких результатов. Может
быть, изложение грамматики от смысла к форме и нельзя провести до конца.
В аспекте обучения пассивному знанию языка надо, наоборот, идти от формы к
значению. И в отношении исторического освещения полная последовательность изложения
неосуществима, так как генезис некоторых явлений указать нельзя.
