(Единицы языка и их функционирование. - Вып. 6. - Саратов, 2000. - Вып. 6)
Театральность политического дискурса связана с тем, что одна из сторон коммуникации
- народ - выполняет в ней преимущественно роль не прямого адресата, а адресата-наблюдателя,
который воспринимает политические события как некое разыгрываемое для него действо.
Понятие адресата-наблюдателя близко к понятию косвенного адресата в типологии
Г. Г. Почепцова, однако, существенное различие заключается в том, что косвенному
адресату сообщение обычно не предназначается (Почепцов 1986), тогда как наличие
адресата-наблюдателя не просто осознается субъектом и прямым адресатом, но самым
непосредственным образом влияет на его коммуникативную интенцию, выбор стратегии
и речевого поведения. Политики, общаясь друг с другом и журналистами, постоянно
помнят о "зрительской аудитории" и намеренно или непроизвольно лицедействуют,
"работают на публику", стараются произвести впечатление и "сорвать
аплодисменты".
Социологи отмечают, что массы участвуют в политике в основном созерцательно,
выступая в роли наблюдателя, получающего информацию об этой коммуникации через
средства массовой информации. "Они легко переключают телепрограммы, наблюдая
попеременно то парламентские дебаты, то коммерческие сериалы, то конкурсы и
викторины. Поэтому граждане не склонны относиться к политике и ее персонажам
слишком серьезно. Политика для них - не более чем разновидность социальной игры,
подобная футболу или лотерее, находящаяся в одном ряду с другими развлечениями,
доступными массовому потребителю. Такое отношение к власти становится превалирующим"
(Захаров 1998: 32).
О театральности политического дискурса говорят в том смысле, в каком метафора
театра применяется к реальной жизни вообще ("Весь мир театр"), т.е.
процесс коммуникации можно описывать и объяснять, пользуясь категориями театра.
Разработанный К. Берком драматургический подход к коммуникации позволяет рассматривать
политику как символическое взаимодействие в социальном контексте; оно происходит
на сцене, осуществляется агентами/актерами, которые преследуют определенные
цели, и включает совершение действий с использованием различных коммуникативных
средств [Burke 1966]. К. Берк считает, что вся человеческая коммуникация может
быть рассмотрена сквозь призму четырех базовых мотивов: иерархия, вина, принесение
в жертву и спасение (избавление). С их помощью, в частности, можно описывать
развитие политических процессов: иерархия воплощает социальный порядок, отклонение
от существующего порядка рождает ощущение вины, от которого избавляются, находя
козла отпущения, воплощающего социальное зло, и принося его в жертву, т. е.
устраняя "плохого" политика - грехи искуплены, зло побеждено, происходит
переоценка ценностей и устанавливается новый порядок.
В качестве примера драматургического подхода Дж. Комбс рассматривает политическую
кампанию как ритуальную драму, поставленную в строгом соответствии с четкими
политическими правилами и сценариями. Ритуальность придает ей определенную предсказуемость
и удерживает в цивилизованных рамках. Кандидат и его команда должны в обязательном
порядке разыграть определенные сцены и выразить определенные идеи, которых ждут
внимающие им аудитории. Президентская предвыборная кампания в США представляет
собой длительный процесс, протекающий по определенному канону, проходящий определенные
фазы, которые можно уподобить эпизодам в спектакле[Combs 1981: 53].
Метафора театра - это один из наиболее распространенных фреймов интерпретации
политики. В словаре политических метафор А. Н. Баранова и Ю. Н. Караулова представлены
следующие метафорические репрезентации: комедия - съезд, аттракцион - выступление
в дискуссии, канатоходец - Горбачев, клоун - Ельцин, зритель - Запад, статисты
- депутаты, спектакль - выборы, съезд, театр абсурда - заседание Совмина,
и др. [Баранов, Караулов 1991: 81-87]. В дополнение к этому списку приведем
примеры из публикаций, связанных с одним из недавних политических скандалов:
Обсуждение бюджета в Государственной Думе походило на хорошо срежиссированное
театральное представление, в котором зрителя держат в напряжении до последней
минуты. Неожиданно, как это бывает в психологических триллерах, на сцене появился
главный герой. Что может быть увлекательнее парламент-шоу? Что за механизмы
двигают декорации и что нашептывает участникам действа из-за кулис невидимый
режиссер? Все фигуранты спектакля - и парламентские лидеры, и руководители правительства
- весь день провели там. Рыжий для битья, такое едва ли не цирковое амплуа.
Наиболее распространенные метафорические кластеры позволяют представить параллели
между политической и театральной коммуникацией в следующей таблице:
Анализ контекстов употребления театральной метафоры (не считая клише типа
политическая арена, политическая сцена и пр.) показал, что она, как правило,
сопровождается уничижительной коннотацией иронии или сарказма и содержит импликацию
"ненастоящести" происходящего, отстраненности от него говорящего.
Интенция коммуниканта, представляющего политику через фрейм театра - показать,
что к такой политике не следует относиться серьезно, что она не заслуживает
уважения из-за лицемерия и неискренности ее участников.
Из отмеченных выше параллелей между театром и политической коммуникацией особую
значимость для интерпретации политического дискурса приобретает его сюжетно-ролевая
структура. А. Н. Баранов и Е. Г. Казакевич описывают политический дискурс с
помощью метафоры слоеного пирога, в котором существуют психологический, социальный,
игровой слои. "Как и в функционировании языка, огромную значимость в процессе
"съедения пирога" политического дискурса приобретают ролевые характеристики
участников, их включенность в тот или иной сюжет политической истории. Сюжетно-ролевой
слой одинаково важен для всех периодов развития нашего общества" [Баранов,
Казакевич 1992: 39].
Для обывателя, не читающего политические документы, не знакомого с оригинальными
текстами речей и выступлений, воспринимающего политику преимущественно в препарированном
виде через СМИ, политика предстает как набор сюжетов. Эти сюжеты (выборы, визиты,
отставка правительства, война, переговоры, скандал) составляют базу политического
нарратива, под которым мы понимаем совокупность дискурсных образований (текстов)
разных жанров, сконцентрированных вокруг определенного политического события
[Шейгал 1998]. Нарративный подход позволяет рассматривать роли политического
нарратива как "типовые персонажи, выполняющие определенные функции в развитии
сюжета" [Пропп 1928]; среди них выделяются основные роли "герой злодей",
обычно выступающие в сочетании с ролями "второго плана" <->
лжегерой, злодей, жертва, помощник, даритель волшебного средства и др.
Общая ролевая структура коммуникативного акта (адресант - адресат) проецируется
на архетипную семиотическую оппозицию "свой - чужой" и конкретизируется
в вариантах: "друг (союзник, сторонник) <-> враг (оппонент, вредитель,
предатель)". Данную оппозицию можно считать функциональной, поскольку наличие
противоборствующих сторон является неотъемлемой чертой политического дискурса
в силу его агональности.
С точки зрения отношений между народом и власть имущими распространенным типом
ролевых отношений, наиболее явно представленным в дискурсе оппозиции и лозунгах
протеста, является противопоставление "угнетатель (обидчик, разбойник,
грабитель, виновник плачевного положения дел) <-> угнетенный (обиженный,
обездоленный, изгой)".
Политический "театр" основан на образах (имиджах) политических деятелей.
Вот что говорил о деятельности специалиста по созданию имиджей один из помощников
президента Р. Никсона: "Мы должны иметь полную ясность в одном: избиратель
реагирует на образ, а не на человека. Значение имеет не то, что есть, а то,
что проецируется, и ... не столько то, что проецируется, сколько то, что избиратель
воспринимает. Поэтому мы должны менять не человека, а производимое впечатление"
(цит. по: [Гаджиев 1997: 340]). В жанрах политического дискурса, пересекающихся
с масс-медиа (интервью, аналитическая статья, телевизионная дискуссия), ролевое
воплощение политика нередко становится объектом рефлексии, вербализуясь в дескрипциях
и номинациях, как прямых, так и метафорических.
Номинации образа политика разграничиваются по ряду параметров:
в) межличностные отношения: постылый муж, старший брат, коварный обольститель,
могущественный покровитель, крепкая рука, суровый, но справедливый и заботливый
отец, настоящий мужик, за которым баба не пропадет;
Если о сюжетно-ролевом компоненте политического дискурса говорится преимущественно
в переносном смысле, то его "режиссерский" компонент проявляется напрямую
в целом ряде политических событий, в которых существенным является элемент постановки
(существует сценарий и заранее написанные тексты, распределяются роли, проводятся
репетиции). Прежде всего, стопроцентно инсценированным является жанр политической
рекламы. Во-вторых, это ритуальные события, носящие характер массового зрелища,
например, инаугурация или мероприятия, посвященные национальным праздникам.
Исследователи современного политического дискурса США отмечают значительный
элемент постановочной ритуальности в партийных съездах, на которых происходит
выдвижение кандидата в президенты.
Помимо ритуальных событий, которые происходят независимо от СМИ и лишь освещаются
в СМИ, существуют так называемые псевдо-события, к которым Д. Бурстин, предложивший
этот термин, относит события, специально запланированные с целью их немедленного
показа или передачи информации о них [Boorstin 1961]. К категории псевдо-событий
относятся интервью, пресс-конференция, телевизионная беседа, телевизионная дискуссия,
теледебаты и пр. Все эти дискурсные разновидности являются коммуникативными
событиями, драматургия которых в значительной степени задается средствами массовой
информации, хотя их содержательная часть в значительной степени является спонтанной.
Литература
1. Баранов А. Н., Казакевич Е. Г. Парламентские дебаты:
традиции и новации. - М.: Знание, 1991.
2. Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Русская политическая метафора. Материалы
к словарю. - М.: Институт русского языка АН СССР, 1991.
3. Гаджиев К. С. Введение в политическую науку. - М.: Издательская корпорация
"Логос", 1997.
4. Захаров А. В. Народные образы власти // Полис, № 1, 1998. - С. 23-35
5. Почепцов Г. Г. О коммуникативной типологии адресата // Речевые акты в лингвистике
и методике: Сб. науч. тр. - Пятигорск: Изд-во ПГПИИЯ, 1986. - С. 10-17.
6. Пропп В. Морфология сказки. - Ленинград: "Academia", 1928.
7. Шейгал Е. И. Политический скандал как нарратив // Языковая личность: социолингвистические
и эмотивные аспекты: Сб. науч. тр. / ВГПУ; СГУ. - Волгоград: Перемена, 1998.
- С. 55-68.
8. Boorstin D. The Image, or What Happened to the American Dream - New York:
Harper and Row, 1961.
9. Burke K. Language as Symbolic Action. - Berkeley, CA: Univ. of California
Press, 1966.
10. Combs J. E. Process Approach // Handbook of Political Communication. -
Beverly Hills; London: Sage Publications, 1981. - P. 39-66.
