Есть в принципе два подхода. Один - это глоттогенез: думать, как мог возникнуть
язык, какие могут быть его истоки, как соотносится человеческая коммуникация
с коммуникацией животных и т.д. Это вполне легитимная тема, но, к сожалению,
здесь мало на что можно рассчитывать, кроме ответов общих и, может быть, даже
спекулятивных.
Другое - это движение сверху вниз (от нашего времени вглубь истории), то,
что делаем мы, то есть постепенное сравнение всех языковых семей и «пошаговое»
продвижение вглубь. Мы, может быть, никогда и не дойдем до истоков, но зато
максимально продвинемся вглубь и даже попытаемся восстановить первые стадии
развития человеческого языка. Это сравнительно-исторический метод, сравнение
языков, реконструкция.
И тут тоже есть разные подходы и разные методы. Сейчас приходится все время
полемизировать с американцами, потому что у них совершенно другая школа - гринберговский
метод массового сравнения. Джозеф Гринберг (уже покойный, в прошлом году он
умер) был, конечно, великий лингвист. Он первым сделал классификацию африканских
языков, разделил их на четыре семьи; он занимался американскими языками и выдвинул
теорию о том, что все они, в сущности, представляют собой одну «америндскую»
макросемью, кроме северных - эскимосских и надене. Последняя его книга - о евразийской
семье языков, которая практически совпадает с нашей ностратической. Гринберговская
методика основана на методе массового сравнения. Он смотрит на современные языки
в больших количествах и обнаруживает какие-то общие модели, сходства в системах
местоимений, не устанавливая соответствий, не делая реконструкций, а просто
пытаясь сделать классификацию. На наш взгляд, это такая эвристика, определение
на глазок. У Гринберга остался ученик - Меррит Рулен из Стэнфорда, с которым
мы сопредседательствуем в нашей новой программе.
Это пятилетняя программа в институте Санта Фе, посвященная эволюции человеческого
языка. В программе участвуют и американские ученые, и российские. Реально и
австралийские - Пейрос, и израильские - Долгопольский, но в основном это все
российская школа, выходцы из бывшего СССР. Есть англичане, есть европейцы (Вацлав
Блажек из Чехии и др.) - мы собрали более-менее всех, кто занимается дальним
родством.
Весь последний год я занимался организацией этой программы, провел четыре
конференции. Всех надо собрать, более того, надо примирить: реально этой тематикой
в мире, если хорошо «поскрести по сусекам», занимаются человек тридцать, не
больше, и необходимо то, что в американской практике называется «team-work».
Конечно, очень много лингвистов занимаются отдельными частными семьями, и мы
со всеми стараемся сотрудничать и использовать их результаты, но людей, которые
занимаются собственно макрокомпаративистикой, очень немного. Практически всех
мне удалось собрать на последней январской конференции в Нью-Мексико. Все работают
интересно, результаты у всех есть.
Главное - это необходимость как-то «притереть» друг к другу российскую и американскую
школы. Оба подхода, на мой взгляд, имеют право на существование.
Прежде чем что-то реконструировать, устанавливать соответствие между языками,
мы должны иметь хотя бы приблизительное представление о языковых семьях. Любимый
пример Рулена - это индоевропейские языки. Конечно, представление о том, что
есть индоевропейская семья, сложилось задолго до того, как возник сам сравнительно-исторический
метод. Сначала просто заметили бросающиеся в глаза сходства между санскритом,
латынью, греческим. Не было никакой научной методики, тем не менее было вполне
ясное представление о том, что индийские языки и европейские языки должны восходить
к общему источнику, потому что иначе трудно объяснить наблюдаемые параллели.
Только потом, когда стали анализировать эти сходства, обнаружилось, что есть
регулярные соответствия, что нужно реконструировать праиндоевропейские формы
и т.д. То есть в каком-то смысле «массовое сравнение» оправданно. И это - главный
тезис американцев: даже индоевропейскую семью установили без всякого вашего
сравнительного метода, почему же нельзя так же поступить и с остальными семьями?
Метод «массового сравнения», в сущности, - это почти отсутствие метода: просто
смотришь на языки и видишь. И действительно, возьмем, например, индоевропейские
личные местоимения - «меня, mich, moi», во втором лице - «ты, тебя, dich, toi».
Достаточно взгляда на систему личных местоимений, и мы вынуждены сказать, что
здесь скорее всего общность происхождения. С другой стороны, возьмем северно-кавказские
языки: лезгинские зун «я», вун «ты»; абхазские са «я», ва «ты». Cразу невооруженным
взглядом видно, что это - другая семья, там другая система местоимений, и они
очень сходны между собой. Для этого не требуется никакой работы, достаточно
посмотреть, как будет «я» и «ты». Кроме местоимений, можно набрать и еще какое-то
количество сходной лексики. До некоторого уровня такой подход себя оправдывает.
Но вот мы определили, где какие местоимения, а дальше? Личные местоимения
- это чрезвычайно устойчивый и архаичный элемент, но за период в 10 - 12 тысяч
лет даже и система личных местоимений исчезает - меняется на другую. При этом
сходств в остальных сферах лексики остается еще меньше, часто слова и корни
меняются до полной неузнаваемости. И тогда уже не остается никаких видимых критериев.
То есть в какой-то момент массовое сравнение перестает работать. Утрачивается
почти все. Какие-то слова и корни сохраняются в языках, но уже классификацию
по ним фактически определить невозможно.
А дальше - две возможности. Либо мы останавливаемся, говорим, что глубже классификации
сделать невозможно. Довольно многие так и делают, считая, что есть временной
лимит, предел, дальше которого наука бессильна. Либо мы должны предложить какой-то
выход.
Вот этот выход как раз и предлагает российская школа - это реконструкция.
Основное достоинство сравнительно-исторического метода заключается в том,
что мы можем восстановить исходное состояние, конечно, приблизительно, условно,
но, тем не менее, достаточно верно воссоздать и лексический состав праязыка,
и его грамматику. И тогда мы уже можем сравнивать не современные языки, а реконструированные,
которые в случае родства, по логике вещей, должны быть ближе друг к другу, чем
их современные потомки. Поэтому выход из этой ситуации, преодоление этого временного
барьера существует. И это - реконструкция. Рабочая платформа, на которой можно
всех объединить, сказав, и мы хороши, и вы хороши, но мы все-таки лучше, потому
что можем идти дальше и видеть глубже. Происходит масса баталий, но все-таки
какая-то общая позиция находится.
Про эту программу говорить можно много. Интересно сказать, кто ее «пробил»
и что это за институт Санта Фе. Это чисто исследовательское учреждение, американский
«think-tank», и лингвистики там до сих пор не было: исследовалась теория сложных
систем, генетика, математика и т.д. Инициатором всей этой программы оказался
Мюррей Гелл-Манн - нобелевский лауреат по физике, автор теории кварков, один
из основателей института и страстный любитель лингвистики. Он был в близких
отношениях с Гринбергом, всю жизнь интересовался языком, человек колоссальной
эрудиции - с ним можно вполне серьезно обсуждать японские этимологии. Личность
совершенно фантастическая! Встретившись с ним на конференции в Санта Фе в 1997
году, мы разговорились, и он сам предложил, что надо бы попробовать что-то организовать
в этом институте. И вот попробовал, и совершенно неожиданно все получилось.
