ОБЛУЧОК (Из заметок о лексике и фразеологии "Евгения Онегина")
(Живое слово и жизнь. Памяти В.Я. Дерягина: Сборник статей. - Архангельск,
2002. - С. 81-87)
Человечество не раз убеждалось в справедливости евангельского речения:
"Несть пророка... во отечествии своем" (Матф 13, 57; Марк 4, 4). Это "антипророчество"
коснулось и Виктора Яковлевича Дерягина, одно из историко-лексикологических
открытий которого, опубликованное сорок лет назад, до сих пор не вполне
усвоено нашими лексикографами и историками русской литературы. Речь идет
о термине облучок, памятном читателям по пятой главе "Евгения Онегина".
На широко распространенную ошибку в толковании этого слова Виктор Яковлевич
обратил внимание в своей первой научной публикации (1962), увидевшей свет
в таком авторитетном академическом издании, как "Лексикографический сборник"
[7].
В пушкинском "романе в стихах" слово облучок встречается единожды
(гл. 5, II, 7):
Бразды пушистые взрывая,
Летит кибитка удалая;
Ямщик сидит на облучке
В тулупе, в красном кушаке [20, т. 6, с. 97].
"Словарь языка Пушкина" дает этому слову четкое, но неправильное определение:
"Сиденье для кучера в повозке" [30, 97], - которое, по-видимому, восходит
к отсылочному определению "Толкового словаря русского языка" под редакцией
Д.Н. Ушакова: "ОБЛУЧОК <...> То же, что козлы в 1 значении"
[36, т. II, стб. 661]. Слово козлы имеет в словаре Ушакова
следующую дефиницию первого значения: "Передок экипажа, на к<ото>ром сидит
кучер" [36, т. I, стб. 1394], а иллюстративный пример к слову облучок взят
из "Евгения Онегина": Ямщик сидит на облучке [36, т. II, стб. 661].
Авторитет ушаковского словаря роковым образом сказался на позднейшей отечественной
лексикографии, в которой закрепилось отождествление слов облучок, козлы
и передок. Ср. определения облучка в 17-томном академическом
"Словаре современного русского литературного языка": "Передок повозки, на
котором сидит кучер, возница" [28, стб. 227] - и в малом академическом "Словаре
русского языка в 4 томах": "Передок у телеги, саней, повозки; козлы" [26,
743]. В своей заметке "Облучок" и "козлы" [7] В.Я. Дерягин решительно выступил
против ошибочного отождествления этих слов и показал, что сиденье для кучера
у повозок всех родов называлось козлами, а облучок специальным сидением
для возницы никогда не был. Чтобы убедиться в справедливости этого тезиса,
обратимся к лексикографическим и литературным источникам пушкинского и послепушкинского
времени.
Оба издания "Словаря Академии Российской" (первое, вышедшее в конце XVIII
в., и второе - современный Пушкину "Словарь Академии Российской, по азбучному
порядку расположенный") следующим образом истолковывают слово облучок
(исходная форма облук): "У саней называется выгнутая
несколько деревина, бывающая во всю длину оных, связывающая с верху копылы,
кои в нее утверждаются"; словарная статья иллюстрируется речением сидеть
на облуку [23, стб. 1326; 24, стб. б4]. Эта дефиниция повторена дословно
в "Общем церковно-славяно-российском словаре" П.И. Соколова 1834 г. [31,
30] и почти дословно в "Опыте терминологического словаря" В.П. Бурнашева
1844 г.: "У саней называется выгнутая несколько деревина, бывающая во всю
длину их, связывающая с верху копылы, кои в нее утверждаются" [3, 4]. Более
краткое определение (с тем же иллюстративным речением сидеть на облуку)
дает академический словарь 1847 г.: "Деревенина у саней, связывающая копыла,
в нее вставляемые" [29,18-19].
Позднейшие словари приближаются к живому употреблению своего времени и
относят термин облук с его умалительной формой облучок (ср.
общеславянское *oblokъ, *оblocьkъ [39, 26-28]) не только к
саням, но также к телегам и другим колесным средствам транспорта. Младший
сверстник и близкий знакомый Пушкина В.И. Даль (1801-1872) в своем "Толковом
словаре живого великорусского языка" определяет термин "облук, облучок"
как "грядки на телегах, повозках и санях, боковой край ящика, кузова" и
поясняет речение: "Сидеть на облуке, облучке, боком, свесив ноги" [6, 1178].
Для Пушкина облучок также не был принадлежностью одних только саней
- так, в стихотворении "Телега жизни" (1823) мы читаем:
Хоть тяжело подчас в ней бремя,
Телега на ходу легка;
Ямщик лихой, седое время,
Везет, не слезит (sic!) с облучка [20, т. 2, кн. 1, с. 306].
Ямщик не покидает своего места, поскольку на пути не предвидится никаких
препятствий. Но есть особого рода шик в том, чтобы править лошадьми, не
слезая с облучка в самых трудных обстоятельствах. Ср. описание горной переправы
в повести Лермонтова "Бэла": "Один из наших извозчиков был русский ярославский
мужик, другой осетин: осетин вел коренную под уздцы со всеми возможными
предосторожностями, отпрягши заранее уносных, - а наш беспечный русак даже
не слез с облучка! Когда я ему заметил, что он мог бы побеспокоиться в пользу
хотя моего чемодана, за которым я вовсе не желал лазить в эту бездну, он
отвечал мне: "И, барин! Бог даст, не хуже их доедем: ведь нам не впервые"
<...>" [13, 225].
Словами козлы и облучок обозначали разные предметы
- вот почему знаток простонародной Москвы очеркист И.Т. Кокорев (1825-1853)
соединяет эти слова сочинительным союзом и: "Кажется, все экипажи,
какие только есть в Москве, все выехали бороздить улицу; все лошади, которые
еще в силах таскать ноги, призваны к исполнению своей службы; все кучера
с бородами и без бород засели на козлы и на облучки; все извозчики бросились
выезжать заработки" ("Мое почтение") [12, 115]. Специфика езды на облучке,
отмеченная Далем ("боком, свесив ноги"), подтверждается и другими писателями.
Ср. в "Детстве Никиты" А.Н. Толстого: "<...> неожиданно у самого дома зачмокали
копыта и появились - Негр с мыльной мордой, Пахом - бочком на облучке санок
<...>" (глава "Необыкновенное появление Василия Никитича") [37, 77]. Облучок
не был сидением, и поэтому Гоголь так описывает эту часть традиционного
русского экипажа: "Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? <...> И не
хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным охвачен винтом, а наскоро живьем
с одним топором и долотом снарядил и собрал тебя ярославский расторопный
мужик. Не в немецких ботфортах ямщик: борода да рукавицы, и сидит черт
знает на чем; а привстал, да замахнулся, да затянул песню - кони вихрем,
спицы в колесах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да
вскрикнул в испуге остановившийся пешеход - и вон она понеслась, понеслась,
понеслась!.." ("Мертвые души", т. I, гл. XI; курсив наш. - И. Д., И.
П.) [5, 225].
Удивительная простота русской телеги поражала иностранцев, как это видно
из романа Ж. Верна "Мишель Строгов" (1876): "Le télégue n'est
qu'un véritable chariot découvert, a quatre roues, dans la
confection du quel il n'entre absolument rien que du bois <...> Rien de
plus primitif, rien de moins confortable, mais aussi rien de plus facile
a réparer, si quelque accident se produit en route" [41, 119-120;
40, 202; 14, 169] (перевод: "Телега - это всего лишь обыкновенная открытая
повозка на четырех колесах, в изготовлении которой применяется одно только
дерево <...> Нет ничего более примитивного, ничего менее удобного, но вместе
с тем и ничего более простого для починки, если какая-нибудь поломка случится
в пути"). Телега становится своеобразным национальным символом. В основе
"цивилизующих средств" у главного двигателя "ташкентской" цивилизации Пьера
Накатникова лежат le pnncipe du stanovoy russe и le principe du télégue
russe, а сами "цивилизующие средства" сводятся к "заготовлению телег"
(М.Е. Салтыков-Щедрин, очерк "Ташкентцы-цивилизаторы", 1869) [22, 118-126].
Здесь французское название примитивного транспортного средства (почему-то
в мужском роде: du télégue - вместо правильного женского:
de la téléegue) подчеркивает пестроту цивилизующего
начала - примитивизм в великосветском обличий.
Незамысловатая конструкция традиционных русских телег и саней не препятствует
быстроте движения, указание на которую проходит через все черновые и беловые
рукописи II строфы пятой главы "Евгения Онегина":
[Бразды] пушистые взрывая
Летит кибитка почтовая
В тулупе, в красном кушаке
Слуга сидит на облучке.
Ямщик веселый стоя правит
И колокольчик удалой
Гремит над новою дугой [20, т. 6, с. 379].
Ср. в беловом автографе: Летит кибитка почтовая <...> Слуга
стоит на облучке; Ямщик поет на облучке; Ямщик проворный стоя правит
[20, т. 6, с. 602]. (Рифма облучке : кушаке присутствует во всех
редакциях этой строфы - тем не менее, в переложениях "Онегина" на иностранные
языки слово облучок, как правило, остается непереведенным [19, 70])
О стремительной езде по гладкой зимней дороге поэт пишет и в 7-й главе "Онегина"
(7, XXXV, 1-8):
За то зимы порой холодной
Езда приятна и легка.
Как стих без мысли в песне модной
Дорога зимняя гладка.
Автомедоны наши бойки,
Неутомимы наши тройки,
И версты, теша праздный взор,
В глазах мелькают как забор [20, т. 6, с. 154].
Сходные бытовые сцены мы находим в других произведениях Пушкина: "Дуня
села в кибитку подле гусара, слуга вскочил на облучок, ямщик свистнул и
лошади поскакали" ("Станционный смотритель") [20, т. 8, кн. 1, с. 102].
Всякие сомнения в том, что Пушкин понимал под словом облучок, рассеивает
текст "Капитанской дочки", где во второй главе на облучке едут сразу три
человека: во-первых, это Савельич, который "угрюмо сидел на облучке, отворотясь
от меня, и молчал, изредка только покрякивая"; во-вторых, это ямщик, который
сидел спереди ("<...> ямщик <...> оборотился ко мне <...>") и тоже на облучке
("- "Что же ты не едешь?" - спросил я ямщика с нетерпением. - Да что ехать?
- отвечал он, слезая с облучка; невесть и так куда заехали: дороги нет,
и мгла кругом"); в-третьих, это Пугачев, который "сел проворно на облучок
и сказал ямщику: "Ну, слава богу, жило недалеко; сворачивай в право да поезжай""
[20, т. 8, кн. 1, с. 286-288]. В XI главе ситуация несколько меняется: Пугачев
и Гринев сидят в кибитке, "широкоплечий татарин" "стоя прав<ит> тройкою",
а Савельич садится на облучок [20, т. 8, кн. 1, с. 351]. "Татарин затянул
унылую песню; Савельич, дремля, качался на облучке. Кибитка летела по гладкому
зимнему пути..." [20, т. 8, кн. 1, с. 353] (эта картина ничем отличается
от тех, что изображены в разных редакциях "Онегина": Ямщик веселый стоя
правитили поет на облучке;Слуга сидит на облучке; Дорога
зимняя гладка). Любопытно, что облучок фигурирует и в документальных
материалах по истории Пугачева: Пушкин записал воспоминания И.И. Дмитриева
о том, как слуга рассказал ему "о важном преступнике, казаке, отосланном
в Казань, в оковах с двумя солдатами, которые сели на облучки кибитки с
обнаженными тесаками" [20, т. 9, кн. 1, с. 497].
К концу XIX - началу XX в. с появлением новых средств транспорта точные
значения терминов, обозначающих элементы примитивных крестьянских повозок,
начали забываться. Тенденция к сближению облучка с передком
(передней частью экипажа) проявляется уже в "Справочном словаре... русского
литературного языка" под редакцией А.Н. Чудинова (1901), где всё же противопоставляются
козлы ("Сиденье для кучера в экипаже" [32, стб. 836]), облук,
облучок ("Передняя часть, грядки на телегах, санях и др. экипажах"
[32, стб. 1169]) и передок ("Передняя часть вместе с осью у экипажей,
повозок и полевых орудий" [32, стб. 1383]). "Малый толковый словарь русского
языка" П.Е. Стояна (2-е изд., 1915) был, по-видимому, последним русским
толковым словарем, где еще различались (хотя и не очень четко) слова козлы
("сиденье кучера на передке экипажа" [33, 254]), облучок ("передний
край телеги, саней" [33, 354]) и передок ("передняя часть повозки,
тела животного, туши" [33, 391]). Окончательное смешение этих терминов в
русской лексикографии произошло, как мы уже говорили, в 1930-х годах. К
этому времени слово облучок окончательно уходит из общеупотребительного
языка. Вспомним разговор Персицкого и Ляписа-Трубецкого в романе И. Ильфа
и Е. Петрова "Двенадцать стульев" (1928):
"- Почему в стихотворении "Скачка на приз Буденного" жокей у вас затягивает
на лошади супонь и после этого садится на облучок? Вы видели когда-нибудь
супонь?
- Видел.
- Ну, скажите, какая она!
- Оставьте меня в покое. Вы псих!
- А облучок видели? На скачках были?
- Не обязательно всюду быть! - кричал Ляпис. - Пушкин писал турецкие стихи
и никогда не был в Турции.
- О да, Эрзерум ведь находится в Тульской губернии. Ляпис не понял сарказма.
Он горячо продолжал:
- Пушкин писал по материалам. Он прочел историю Пугачевского бунта, а
потом написал. А мне про скачки все рассказал Энтих" (гл. XXIX) [11, 319-320].
Замечания В.Я. Дерягина об отличии облучка от козел были сочувственно
встречены пушкинистами (см. обзорную работу О.В. Творогова [34, 89] и монографию
М.Ф. Мурьянова [14, 169-170]), однако комментаторы "Евгения Онегина" (В.В.
Набоков, Ю.М. Лотман, Н.М. Шанский и др.) этих указаний не учли, о чем один
из авторов настоящей заметки с сожалением напомнил на страницах журнала
"Русская речь", ответственным секретарем которого был в свое время Виктор
Яковлевич [9] (см. также: [8,103; 10,101]).
Лексикографы тоже далеко не сразу воспользовались наблюдениями В.Я. Дерягина.
Во втором, "исправленном и дополненном" издании малого академического словаря
(1982) ошибочное толкование слова облучок сохранилось в прежнем виде [27,
543]. Неверное объяснение этого слова мы находим в новейшем однотомном "Большом
толковом словаре русского языка": "ОБЛУЧОК <...> Передок повозки,
где сидит возница, кучер. Сидеть на облучке. Вскочить на о<блучок>.
*Ямщик сидит на облучке, В тулупе, в красном кушаке (Пушкин)" [2,
673]. Учебные словари повторяют ошибки академических - см., например, составленный
по произведениям школьной программы "Словарь устаревших слов", где воспроизведено
определение "Словаря языка Пушкина" с примером из "Евгения Онегина" [35,
134]. В иллюстрированных школьных словарях при статьях "Козлы" и
"Облучок" даются почти одинаковые рисунки козел [21, 233, 329; 4, 79, 114].
Под влиянием сложившейся лексикографической традиции Ю.А. Федосюк, автор
интересной и полезной "Энциклопедии русского быта XIX века", вышедшей в
1998-2001 гг. четырьмя изданиями, невольно дезориентировал читателей: "Козлы
иногда называли облучком" [38, 202].
Н.Ю. Шведова, редактировавшая "Словарь русского языка" С.И. Ожегова начиная
с 9-го (посмертного) издания 1972 г. [16], воспользовалась соображениями
В.Я. Дерягина лишь при подготовке 21-го издания ожеговского словаря (1989)
[17]. Позже исправленное определение перешло в "Толковый словарь русского
языка", подписанный именами С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой: "ОБЛУЧОК
<...> Толстая деревянная скрепа, идущая по краям телеги, повозки или огибающая
верхнюю часть саней" [18, 442] (иное определение см., например, во 2-м издании
словаря Ожегова 1952 г. [15, 383]). В качестве примера везде используется
всё та же строка из "Евгения Онегина": Ямщик сидит на облучке.
Некритическое отношение к данным современной лексикографии ведет к эклектике
и контаминациям: точные сведения старинных словарей смешиваются с ошибочными
толкованиями. Так, составители академического "Словаря русских народов говоров",
опиравшиеся на дефиницию Даля при объяснении отнесенных к диалектной лексике
слов облук и облучок, то противопоставляют облучок и передок
повозки, то отождествляют их: "Облук <...> облук <...> 1.
Передок повозки, облучок <...> 2. Ублук. Грядка, боковой край у телег, саней,
повозок" [25, 111]; "ОБЛУЧОК <...> l.To же, что облук (во 2-м знач.)"
[25, 113]. В "Российском историко-бытовом словаре" Л.В. Беловинского читаем:
"ОБЛУЧОК, спец. сделанное спереди (козлы) место на конской повозке,
где сидит кучер, либо просто край повозки" [1, 294]. Упомянутые словари
и справочники не приводят никаких дополнительных материалов, которые подтверждали
бы наличие у слова облучок значений 'передок' и 'козлы'. Таким образом,
мы должны поддержать вывод М. Ф. Мурьянова: "Отсутствие аргументации у противников
В.Я. Дерягина оставляет его прочтение пушкинского стиха непоколебимым" [14,169].
Список литературы
1. Беловинский Л.В. Российский историко-бытовой
словарь. - М., 1999.
2. Большой толковый словарь русского языка. - СПб., 1998.
3. Бурнашев В.П. Опыт терминологического словаря сельского
хозяйства, фабричности, промыслов и быта народного. - СПб., 1844. - Т. II.
4. Глинкина Л.А. Иллюстрированный словарь забытых
и трудных слов из произведений русской литературы XVIII-XIX веков. - Оренбург,
1998.
5. Гоголь Н.В. Собрание сочинений: В 9 т. - М.,
1994. - Т. 5.
6. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского
словаря. - М., 1865. - Ч. II.
7. Дерягин В.Я. "Облучок" и "козлы" // Лексикографический
сборник. - М.,1962. - Вып. 5. - С. 173-174.
8. Добродомов И.Г. Из апокрифической Пушкинианы
русской лексикографии // Актуальные вопросы исторической лексикологии и
лексикографии: Межвуз. сб. науч. тр. Смоленск, 2000. - С. 99-109.
9. Добродомов И.Г. "Ямщик сидит на облучке..." // Русская
речь. - 2001. - № 5. -C. 111-115.
10. Добродомов И.Г., Шувалова И.Е. Окна в забытый
мир прошлого // Русский язык в школе. - 2000. - № 2. - С. 101-103.
11. Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев: Роман;
Щеглов Ю.К. Комментарии к роману "Двенадцать стульев". - М., 1995.
12. Кокорев И.Т. Очерки и рассказы. - М., 1858. - Ч.
III.
13. Лермонтов М. Ю. Сочинения: В 6 т. - М.; Л.,
1957. - Т. VI.
14. Мурьянов М.Ф. Из символов и аллегорий Пушкина.
- М., 1996.
15. Ожегов С.И. Словарь русского языка. - Изд.
2-е. - М., 1952.
16. Ожегов С.И. Словарь русского языка. - Изд.
9-е. - М., 1972.
17. Ожегов С.И. Словарь русского языка. - Изд.
21-е. - М., 1989.
18. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь
русского языка. - М., 1992.
19. Панфилов Д.Г. "Грехи" и "огрехи" пушкинских
переводчиков // А.С. Пушкин в Подмосковье и Москве: Материалы IV Пушкинской
конференции 15-17 октября 1999 г. - Большие Вяземы, 2000. - С. 59-74.
20. Пушкин. А.С. Полное собрание сочинений: В 16 т.
- [М.; Л.], 1937-1949.
21. Рогожникова Р.П., Карская Т.С. Школьный словарь
устаревших слов русского языка: По произведениям русских писателей ХVIII-XX
вв. - М., 1996.
22. Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений: В
10 т. - М., 1988. - Т. 3.
23. Словарь Академии Российской. - СПб., 1792. - Ч. III.
24. Словарь Академии Российской по азбучному порядку расположенный.
- СПб., 1822. - Ч. IV.
25. Словарь русских народных говоров. - Л., 1987. - Вып.
22.
26. Словарь русского языка. В 4 томах. - М., 1958. - Т. II.
27. Словарь русского языка. В 4 томах. - Изд. 2-е. - Т. II.
- М., 1982.
28. Словарь современного русского литературного языка.
- М.; Л., 1959. - Т. 8.
29. Словарь церковно-славянского и русского языка, составленный
Вторым отделением императорской Академии наук. - СПб., 1847. - Т. III.
30. Словарь языка Пушкина. - М., 1959. - Т. III.
31. С[околов] П. Общий церковно-славяно-российский
словарь, или Собрание речений как отечественных, так и иностранных в церковно-славянском
и российском наречиях употребляемых. - СПб., 1834. - Ч. П.
32. Справочный словарь орфографический, этимологический
и толковый русского литературного языка / Под ред. А.Н. Чудинова. - СПб.,
1901.
33. Стоян П.Е. Малый толковый словарь русского
языка. - 2-е изд. - Пг., 1915.
34. Творогов О.В. Изучение языка и стиля Пушкина
за последние годы // Временник Пушкинской комиссии. 1963. - М.; Л., 1966.
- С. 87-102.
35. Ткаченко Н.Г., Андреева И.В., Баско Н.В. Словарь
устаревших слов. По произведениям школьной программы. - М., 1997.
36. Толковый словарь русского языка / Под ред. Д.Н. Ушакова.
- М., 1935 - 1938. - Т. 1-2.
37. Толстой А.Н. Собрание сочинений. - М.; Л.,
1929. - Т. V.
38. Федосюк Ю.А. Что непонятно у классиков, или
Энциклопедия русского быта XIX века. - М., 1998.
