А.М. Камчатнов

СТРАНИЦА ИЗ ИСТОРИИ БОРЬБЫ ЗА ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКИЙ ЯЗЫК

(Ежегодная богословская конференция православного Свято-Тихоновского богословского института. - М., 1997)

 
Прошедший 1996 год, год четырехсотлетия Брестской унии, понуждает нас вспомнить еще раз о событиях этого тяжелейшего для православия и русской культуры времени, еще раз обратиться к волнующим документам эпохи. Это обращение не только дает нам историческое знание, но и обогащает новым опытом решения важных проблем церковной жизни.
Уния явилась, несомненно, трагическим событием для православного населения Юго-Западной Руси. Являясь звеном в агрессивном экспансионизме католичества, уния при поддержке короля Сигизмнда III, нарушившего свою присягу, обернулась для православной церкви тюремным заточением ее пастырей и архипастырей, бесчестием и закрытием православных храмов. Многие священники и миряне, подвергаясь поруганиям, грабежам, избиениям, кровопролитию, изгнаниям, поплатились имуществом, увечьями, а то и самой жизнью за верность православию [1] .
Языком богослужения униатской церкви оставался церковнославянский язык, однако одним из следствий унии было то, что в сфере культуры все более утверждались, с одной стороны, латинский и польский языки (особенно в среде русской униатской аристократии), и, с другой стороны, так называемая "простая мова" - литературный язык, противопоставленный как церковнославянскому языку, так и диалектной южно- и западно-русской речи; "простая мова" обнаруживает "несомненный разговорный субстрат, который подвергается искусственному окнижнению за счет, во-первых, славянизации и, во-вторых, полонизации" [2] . В основе "простой мовы" лежал деловой язык Юго-Западной Руси, официально признанный язык судопроизводства. "Простая мова", выходя из замкнутой сферы канцелярского употребления, все более расширяла область своего применения, вступая в конкуренцию с польским языком. Нередко одни и те же сочинения писались сначала по-польски, а затем переводились на "простую мову": таковы "Краткий катехизис" Петра Могилы и Исайи Козловского, напечатанный в 1645 г. в Киево-Печерской лавре [3] , "Киево-Печерский патерик" [4] , социнианское Евангелие [5] . Расширение сферы употребления в Юго-Западной Руси латинского и польского языков, а также "простой мовы" не могли не привести в свою очередь к упадку знания церковнославянского языка. Так, переводчик упомянутого социнианского Евангелия В.Негалевский в предисловии писал, что его перевод предназначен для тех "богобоязненныхъ ученыхъ людей", которые по-польски, то есть на латинице, читать не умеют, а читая на кириллице славянский текст, "выкладу словъ его не розумеютъ" [6] . Изменивший впоследствии православию и перешедший в унию киевский митрополит Михаил Рагоза в послании 1592 г. печаловался: "Ученiе святыхъ писанiй зело оскуде, паче же Словенскаго Россiйскаго языка, и вси человеци приложишася простому несъвершенному Лядскому писанiю" [7] . Польский ученый иезуит Петр Скарга также свидетельствовал, что православные священники для уразумения текста на церковнославянском языке просили перевести его на польский [8] .
Православное население Юго-Западной Руси предпринимало значительные усилия, для того чтобы повысить уровень знания церковнославянского языка. В конце XVI в. появляются грамматика церковнославянского языка Лаврентия Зизания [9] , в которой церковнославянские тексты переводятся на "простую мову", и его же "Лексис" - словарь малопонятных церковнославянских слов, переведенных на "простую мову", приложенный к его Букварю [10] . В XVII веке появляются "Лексикон славенороссийский" Памвы Берынды (1627 г.) и "Грамматики Славенския правилное Синтагма" Мелетия Смотрицкого (1619). Для лучшего навыка в церковнославянском языке его, как и греческий язык, пытаются внедрить в качестве разговорного языка в православных братских школах Львова [11] . Очевидно, что такие усилия должны были опираться на сознание высокой ценности церковнославянского языка. Такое сознание было выражено афонским иноком западно-русского происхождения Иоанном Вишенским в одном из интереснейших полемических произведений - "Ответ Скарзе на зазрость [12] греков", написанном в опровержение сочинения иезуита Петра Скарги "Оборона згоды с латинским Костелом", а также в "Книжке".
Для начала сформулируем основные лингвистические идеи Иоанна Вишенского.
а) Славянский язык обладает спасающей и освящающей силой. Иоанн пишет Скарге, что целый сонм русских святых "ударованных и возвеличенных и по смерти от бога прославленных, которых естеством род российский породил, спасенным же быти и освятити тот же святый язык славенский исходатаил" [13] . "Ведай же о том, Скарго, хто спастися хочет и освятитися прагнет [14] , если до простоты и правды покорнаго языка словенскаго не доступит, ани спасения, ани освящения не получит" [15] . Иоанн пишет также о святых мощах, "от языка словянскаго порожденных" [16] .
б) Славянский язык содержит в себе науку богоугодной жизни и искусство святости. "Скажи ми, Скарго, которая бы наука и хитрость разумная на свете болшая быти мела, яко где человек диявола звитяжит [17] , богу угодит, от духа святого освятится и на спасение наследовати живот вечный явными чюдотворными знаки и силами запечатуется? То все, Скарго, род русский в писме и науке словянского языка благодатно Христа бога одержал, засвидетельствовал и тако достатечне спробовал" [18] . В этом отношении славянский язык неизмеримо выше латинского. "Пытаю тебе, Скарго, которая мудрейшая наука быти может над тое, которая спасает и освящает. И паки пытаю тебе, в котором бы блуде словенскаго языка люди быти имели, коли прошением того дошли, иж бог всемогущий, в тройцы славимый, лутче крестит в словенском языку, а нежели в латинском, и лутчей пожиток имел и имеет словенскаго языка в славословии неподозренном, и во спасению душ людских, и в постижению богоугодной воле, а нежели от латинского языка. Либо утаилося от тебе, Скарга, или не имееш ведомости о том или как нову доброволне, аки аспид глухий затыкаеш уши, во еже не слышати гласа обавающих [19] тако истинно и ты не хочеш доведатися святоплодия в языку словенском породившихся, чего николи язык латинский не имел и имети не может?" [20] . Иоанн упоминает о множестве несчетном святых в роде сербском и болгарском, "от языка и писма словенскаго постившихся", и об их святых мощах, источающих "исцеления всяким скорбем и страстем и недугом" [21] .
в) Славянский язык есть язык богообщения и потому любим Богом. Славянский язык "ест плодоноснейший от всех языков и богу любимийший: понеж без поганских хитростей и руководств, се ж ест кграматик, рыторык, диалектик и прочих коварств тщеславных, диавола въместных, простым прилежным читанием, без всякого ухищрения, к богу приводит, простоту и смирение будует [22] и духа святого подемлет" [23] .
г) Славянский язык есть язык премудрости Божией и потому превосходит и латинский, и греческий язык - языки языческой мудрости человеческой. "В злоковарную же душу, - рече Премудрый, - не внийдет премудрость, што ныне латинская злоковарная душа, ослепленьная и насыченная поганскими тщеславными и гордыми догматы, страждет, которая божие премудрости и разума духовного, смирения, простоты и беззлобия въместити никакож не можеть. Тем же блюдете, православнии, от тое трутизны [24] дети свои, зане да знаете, истинно вам мовлю, идеж дух любве сим поганским, мечетным [25] , мира сего угодным догматом прилнет, тот запевне [26] в вере погрешит а згола [27] и от благочестия отпадет: што есте ныне вы явно пострадали, егда есте на латинскую и мирскую мудрост ся полакомили и ереси народили, и в него ж крестихомся прогневали. Чи не лепше тобе изучити Часословец, Псалтыр, Охтаик, Апостол и Евангелие с иншими, церкви свойственными, и быти простым богоугодником и жизнь вечную получити, нежели постигнути Аристотеля и Платона и философом мудрым ся в жизни сей звати и в геену отити? Разсуди! Мне ся видит, лепше ест ани аза знати, толко бы до Христа ся дотиснути, который блаженную простоту любит и в ней обитель собе чинит и там ся упокоивает. Тако да знайте, як словенский язык пред богом честнеиший ест и от еллинскаго и латинского. Се же не басни сут" [28] .
д) Славянский язык ненавидим дьволом. "Сказую бо вам тайну великую: як диявол томимую завист имает на словенский язык, же ледве жив от гнева; рад бы его до щеты погубил и всю борбу свою на тое двигнул, да его обмерзит и во огиду [29] и ненавист приведет" [30] .
е) Славянский язык не любят те, кто одержим нечистым духом. "И што некоторые наши на словенский язык хулят и не любят, да знаеши запевно, як того майстра [31] действом и рыганием духа его поднявши творят" [32] . Скарга борется со славянским языком вместе с дьяволом, "который для того языка славянского не любит и от всех других на онаго подвигом силнейшим стлумити и угасити его хотяй подвигнулся есть, иж языку словянском лжа и прелесть его никакоже места имети не может, ибо ани диалектик и силогизм поганских, ницующих [33] праву божию во лжу, ани хитроречием лицемернаго фарисейства упремудряет, толко истиною, правдою божией основан, збудован и огорожен есть и ничто же другое ухищрением в себе не имеет, толко простоту и спасение рачителю словенскаго языка еднает. А твоего латынского языка вседушне диявол любит" [34] .
Из этих положений, наверное, самым удивительным для современного человека представляется первое. Непостижимо, как язык может спасать и освящать, как он может порождать святые мощи, наконец, как возможно от языка поститься. Очевидно, за всеми этими утверждениями кроется иное языковое сознание; чтобы понять истинный смысл этих утверждений, нужно реконструировать это языковое сознание. Подойдем к решению этой проблемы феноменологически: по явлению будем судить о сущности.
Современное языковое сознание признает, что язык по своей природе есть система условных знаков, употребляемых как средство общения, мышления, эмоционального выражения и т. д. Едва ли бы Иоанн Вишенский согласился с этим, поскольку условная система знаков не могла бы ни спасти, ни освятить человека. Если же на феноменальном уровне язык оказывается способным к этому, обладает соответствующей силой, то, очевидно, потому, что имеет иную природу, а именно: язык есть инобытие безусловных сущностей, несущее в себе энергию этих сущностей; слово не бессильный условный знак, а безусловный символ, обладающий реальной духовной силой. Языковое сознание Вишенского проникнуто одной по существу идеей: в славянском языке он констатирует встречу мира имманентного человеческого сознания с миром трансцендентным, божественным, причем трансцендентное внедряется в имманентный славянский язык с такой полнотой, которая неведома другим языкам; не столько человек говорит о Боге, сколько сам Бог говорит о себе на славянском языке. Согласиться с такой реконструкцией языкового сознания Иоанна Вишенского вынуждает нас то, что в свете именно этой реконструкции делаются понятными и связными все остальные его утверждения.
В самом деле, язык может быть инобытием всего двух сущностей - Божественной и человеческой и нести в себе их энергии. Глубокое своеобразие церковнославянского языка заключается в том, что он является инобытием только и исключительно Божественной сущности, поскольку Первоучители славянства намеренно создали этот язык как язык православно-христианского богослужения. Центральное место в богослужении, как известно, занимают таинства - священнодействия, в которых под видимым образом подается невидимая благодать, в которых происходит реально переживаемое обожение человека по благодати, причастие человека Богу. При этом таинства без соответствующих молитвословий, главным в которых является призывание Имени Божия, просто не могут состояться, не будут действенными. Этот литургический момент, неустранимый из языкового сознания верущих, по-видимому, дает основание Вишенскому утверждать, что человек простым чтением по-церковнославянски приводится к Богу. Поскольку Бог свят, то и славянский язык, будучи инобытием Божественной сущности, не может содержать в себе ничего иного, кроме науки и искусства святости. Евхаристическое слово славянского языка, являющееся безусловным выражением Божественной сущности, есть одновременно и дело, поэтому нет и не может быть ни малейшей дистанции между словом и делом: кто читает по-славянски, тот непременно и живет по-славянски, то есть по заповедям Божиим. Именно этот смысл имеют слова Вишенского о святых, от языка и письма славянского постившихся.
Ясно теперь и то, в чем заключается преимущество славянского языка перед латинским и греческим. Церковнославянский язык есть выражение в инобытии одной Божественной сущности, вместилище божественных энергий, тогда как на латинском и греческом, помимо Божественной, выражается еще и человеческая сущность; как известно, всякъ человокъ ложъ (Пс 115,2), поэтому человеческая языческая, поганская, мудрость по стихиям мира сего, украшенная риторическими, диалектическими и силлогистическими ухищрениями, пробуждает гордость ума, самомнение, следствием которых бывает отпадение от Бога.
Едва ли теперь нужно много распространяться о том, почему дьявол не любит церковнославянский язык, и о том, почему его не любят одержимые лукавым.
Да, далеко ушло человечество от такого понимания языка, если оно теперь устами своей науки утверждает, что язык есть условная система знаков, которая дана для того, чтобы не только выражать, но и скрывать свои мысли; житейский же опыт учит нас, что между словом и делом дистанция может быть огромного размера. Только туда ли ушло человечество, куда нужно, вот в чем вопрос?
Несомненно, в рассуждениях Иоанна Вишенского есть неприемлемые для нас элементы радикализма в отношении к языку, в особенности к языку греческому - языку Евангелий, Апостола, большей части святоотеческих писаний, недопонимание того, что и в церковнославянском языке есть человеческая сторона; но за вычетом этих элементов остается, во-первых, глубоко верное и потому поучительное для нас учение о языке вообще и, во-вторых, вдохновляющая защита богослужебного языка нашей Русской Православной Церкви - языка церковнославянского.
 

Примечания

1. См.: Макарий, митр. История русской церкви. Кн. VI. М., 1996. С. 147 - 272; А.В.Карташев. Очерки по истории русской церкви. Т. II. М., 1991. С. 267 - 297.

2. Б.А.Успенский. Краткий очерк истории русского литературнго языка (XI - XIX вв.). М., 1994. С. 68.

3. Ф.Титов. Типография Киево-Печерской лавры. Исторический очерк (1606 - 1616 - 1916 гг.). Киев, 1916. С. 254.

4. См.: В.Н.Перетц. Киево-Печерский Патерик в польском и украинском переводе // Славянская филология. Вып. III. М., 1958.

5. См.: А.А.Назаревский. Язык Евангелия 1581 года в переводе В.Негалевского // Университетские известия. Киев, 1911. Кн. 8, 11, 12.

6. Там же. С. 19.

7. Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и изданные Археографической комиссией. Т. IV. СПб., 1853 (?). Стлб. 42.

8. См.: Русская историческая библиотека. Т. VII. СПб., 18??. С. 486.

9. Грамматiка словенска съвершеннаг искуства осми частiй слова и иных нуждных. Вильна, 1596. См. также: Лврентiй Зизанiй. Грамматика словенська. Пiдг. факсимiльного видання та дослiдження пам'ятки В.В.Нiмчука. Киiв, 1980.

10. Наука ку читаню и розумJню писма словенского. Вильна, 1596. См. также: Лексис Лаврентiя Зизанiя. Синонiма славеноросская. Пiдг. текстiв пам'яток i вступнi статтi В.В.Нiмчука. Киiв, 1964.

11. См.: С.Т.Голубев. История Киевской духовной академии. Киев, 1886. С. 198.

12. Зазрость - 'зависть'.

13. Иван Вишенский. Сочинение. Изд. подг. И.П.Ереминым. М.-Л., 1955. Текст сочинений Иоанна Вишенского в этом издании приведен в упрощенной и унифицированной орфографии.

14. Прагнути - 'желать'.

15. Иван Вишенский. Сочинения. С. 194.

16. Там же. С. 194-195.

17. Звитяжити -

18. Иван Вишенский. Сочинения. С. 193.

19. Обавати - 'являть, показывать, открывать'.

20. Иван Вишенский. Сочинения. С. 191-192.

21. Там же. С. 192.

22. Будовати - 'строить, воздвигать'.

23. Иван Вишенский. Сочинения. С. 23.

24. Трутизна - 'отрава'.

25. Мечетный - 'призрачный'.

26. Запевне - 'без сомнения, истинно'.

27. Згола - 'совсем, вовсе, совершенно'.

28. Иван Вишенский. Сочинения. С. 23-24.

29. Огида - 'отвращение, омерзение'.

30. Иван Вишенский. Сочинения. С. 23.

31. Майстр - 'мастер, хозяин; обманщик, плут'.

32. Иван Вишенский. Сочинения. С. 23.

33. Ницовати - 'превращать'.

34. Иван Вишенский. Сочинения. С. 193-194.
Hosted by uCoz