Онипенко - Теория коммуникативной грамматики и проблема системного описания русского синтаксиса

Н. К. Онипенко

ТЕОРИЯ КОММУНИКАТИВНОЙ ГРАММАТИКИ И ПРОБЛЕМА СИСТЕМНОГО ОПИСАНИЯ РУССКОГО СИНТАКСИСА

(Русский язык в научном освещении. - № 2. - М., 2001. - С. 107-121)

Одной из наиболее актуальных проблем русской грамматической науки является системное описание синтаксиса. На современном этапе развития грамматики системное описание моделей русского предложения не может не учитывать, во-первых, трехмерной целостности (единства формы, значения и функции) предложения, во-вторых, парадигматических возможностей модели предложения и, в третьих, степени ее (модели) текстовой обусловленности.

Осознание трехмерной целостности как основания идентификации конкретной языковой единицы привело к пересмотру приоритетов и к отказу от приоритета формы над значением, а значит, и к пересмотру приоритета классификационно-описательного принципа представления русского предложения - представления в виде списка структурных схем, лишенных не только функции, но и семантики.

В синтетическом, флективном языке, каким является русский, особое значение имеют отношения между синтаксисом и морфологией. И если в описательной грамматике исследователей интересуют отношения между компонентом предложения и словоформой, то в грамматике объяснительной устанавливаются отношения между типовым значением предложения и категориальным значением частей речи, участвующих в организации того или иного типа предложений. Это отношение оказывается основным критерием классификации моделей в концепции «Коммуникативной грамматики русского языка» [Золотова и др. 1998].

В отличие от списка структурных схем, предложенного формальной описательной грамматикой, классификация предложений в коммуникативной грамматике опирается на идею поля. Полевое представление системы предполагает разграничение основных, базовых, центральных структур и структур периферийных. Критерием деления становится признак изосемичности / неизосемичности: изосемичность - прямое, наиболее простое отношение между морфологической формой и категориально-синтаксическим значением, между категориально-морфологическим и категориально-синтаксическим значением; неизосемичность - несовпадение категориально-морфологического и категориально-синтаксического значений. Речь идет о том, что наиболее простым отношением между морфологической формой и типовым синтаксическим значением является такое отношение, при котором семантика предиката предложения совпадает с семантикой части речи, оформляющей предикат (действие - глагол, качество - прилагательное и т.д.), а семантика субъектного компонента представлена соответствующей субъектной синтаксемой личного или предметного существительного (субъект действия - личное существительное в именит. падеже, субъект состояния - дат. падеж, субъект количественного признака - род. падеж и т.д.).

Коммуникативная грамматика в основу своей объяснительной теории кладет идею триединой сущности языковой единицы, и тем самым соединяет системное и текстовое исследование языковой единицы.

Для соединения в одном исследовании структуры, семантики и функции оказываются необходимыми такие лингвистические «инструменты», которые бы обнаружили связь между словом, предложением и текстом - во-первых, и грамматической системой и текстом - во-вторых.

Такими грамматическими инструментами стали (1) модель субъектной перспективы высказывания, (2) понятие коммуникативного регистра речи и (3) таксис как техника межпредикативных отношений в тексте. Если конкретное высказывание исследовать с использованием каждого из трех инструментов, то станет очевидным, что отношение высказывания к действительности интерпретируется системой коммуникативных регистров, отношение высказывания к сфере человека мыслящего и говорящего представлено субъектной перспективой, а отношение высказывания к другому высказыванию объясняется теорией таксиса.

Коммуникативный регистр речи - модель речевой деятельности, обусловленная точкой зрения говорящего и его коммуникативными интенциями, располагающая определенным репертуаром языковых средств и реализованная в конкретном фрагменте текста. Коммуникативный регистр в условиях текста является средством обнаружения синтаксической композиции, в рамках же языковой системы образует область функциональных возможностей языковой единицы.

Модель субъектной перспективы - ось, соединяющая пять субъектных сфер, взаимодействие которых организует высказывание и объясняет его функционирование в тексте. Идея субъектной перспективы позволяет интерпретировать грамматические объекты в связи с точкой зрения говорящего, то есть обеспечивает антропоцентрический взгляд как на текст, так и на грамматическую систему.

Таксис - техника линейного взаимодействия предикативных единиц, основанная на механизме совпадения / несовпадения по трем параметрам - модальности, времени и лицу.

Каждая из трех идей может быть понята как возведение до уровня текста определенных глагольных категорий - (1) категорий времени и модальности, (2) категории лица, (3) категорий вида и времени.

Место модели предложения в синтаксическом поле и ее системно-синтаксическая характеристика прямо связаны с объемом ее функциональной парадигмы: чем дальше от центра, тем меньше функциональные возможности моделей. Центральные модели, располагающие большими грамматическими, структурно-семантическими и функциональными парадигмами, квалифицируются как свободные, поскольку они не имеют ограничений в образовании ни грамматических форм, ни структурно-семантических модификаций, не имеют ограничений в плане регистровых возможностей - степень их зависимости от контекста минимальная.

Свободными называют такие типы предложений, для которых нет регистровых ограничений, которые существуют в наибольшем количестве регистровых вариантов. Обусловленными - предложения, сформированные в определенных регистровых условиях, то есть связанные с одним типом модуса и одним-двумя регистрами. Связанные модели - результат взаимодействия лексики и грамматики: их компоненты лексикализуют одну из грамматических форм или структурно-семантических модификаций базовой модели предложения или структурируют один из вариантов ее актуального членения.

Поясним эти различия подробнее. Но начнем с самих терминов.

Термины свободный, обусловленный, связанный были впервые употреблены В.В. Виноградовым в статье 1953 г. при классификации лексических значений слова [Виноградов 1977]. Г.А. Золотова применила триаду терминов «свободный - обусловленный - связанный» к синтаксическим объектам как шкалу зависимости значимых единиц языка от контекстуальных условий, то есть как три ступени отношений единицы и контекста (в широком смысле этого слова) и соответственно как функциональный принцип классификации значимых единиц языка [Золотова 1973].

Г.А. Золотова предложила классифицировать минимальные синтаксические единицы -синтаксемы - как свободные, обусловленные и связанные. Свободные синтаксемы располагают наибольшими функциональными возможностями: могут употребляться в изолированной позиции заголовка, быть конституирующим компонентом модели (главным членом предложения), осложнять и распространять модель предложения, быть присловным компонентом словосочетания. Примером свободных синтаксем являются локативные (в лесу, на площади, у окна) и темпоральные (в мае, ранним утром, под вечер). Обусловленные синтаксемы предназначены для функционирования в рамках определенных моделей предложения; форма и значение этих синтаксем обусловлены типовым значением предложения (им. или дат. субъекта, спрягаемые и формы глагола, род. п. в номинализованных структурах). Связанные синтаксемы функционируют в словосочетаниях, занимая присловную позицию; Так, для вин. п. или тв. п. объекта возможна лишь позиция при глаголе, реже при девербативе (читать книгу, полоть грядку, строить дом; интересоваться театром, увлекаться спортом; увлечение спортом). Разграничение свободных, обусловленнных и связанных синтаксем было положено в основу «Синтаксического словаря русского языка» [Золотова 1988].

Противопоставление свободных и связанных конструкций было принято и в книге Д.Н. Шмелева «Синтаксическая членимость высказывания в современном русском языке» [Шмелев 1976]. При этом критерий разграничения свободных и связанных структур был не внешним, функциональным - большие/меньшие возможности употребления, а внутренним, структурно-семантическим - тип значения компонентов, организующих синтаксическую конструкцию. Рассматривая предложения типа Где ему ехать? и Куда ему проехать?, Д.Н. Шмелев писал: «В отличие от «свободных» синтаксических конструкций, в которых реализуется независимое и прямое значение входящих в них слов и грамматических форм, рассматриваемые конструкции строятся по определенной фразеологической схеме. Значения опорных слов данной фразеосхемы оказываются сдвинутыми» [Шмелев 1976: 134-135]. Здесь же Д.Н. Шмелев показал, что фразеосхемы, как правило, имеют определенное ««контекстное» обрамление» - более или менее свободное» [Там же:. 137]. Тем самым было отмечено, что внутренняя фразеологизированность функционально (контекстно) обусловлена - в материале Д.Н. Шмелева диалогически обусловлена.

Противопоставление свободных и фразеологизированных схем положено в основу классификации структурных схем предложения в «Русской грамматике» 1980. На с. 383 читаем: «Фразеологизированными называются предложения с индивидуальными отношениями компонентов и с индивидуальной семантикой». Хотя «Русская грамматика» отмечает экспрессивный и разговорно-диалогический характер подобных предложений, предлагаемое здесь разграничение типов структурных схем основано на внутреннем - структурно-семантическом принципе: отсутствие индивидуальной семантики в свободных структурных схемах и наличие индивидуальной семантики в фразеологизированных структурных схемах.

Таким образом, введенные В.В. Виноградовым термины в синтаксических описаниях используются по-разному: для анализа языкового материала на докоммуникативном уровне - как триада (свободный - обусловленный - связанный), разграничиваясь по характеру отношений единицы и контекста, а на уровне коммуникативном (уровне предложения) - как пара свободный / связанный (фразеологизированный), разграничиваясь по характеру отношений между компонентами, образующими синтаксическую структуру.

В концепции коммуникативной грамматики триада терминов - свободный - обусловленный - связанный - осмыслена как шкала зависимости значимых единиц языка от контекстуальных условий, то есть как три ступени отношений единицы и контекста (в широком смысле этого слова) и соответственно как функциональный принцип классификации значимых единиц языка.

Коммуникативная грамматика использует эту триаду как функционально-семантический принцип классификации значимых единиц языка на всех уровнях языковой системы. При этом проблема односоставности решается в связи с понятием синтаксической обусловленности.

Синтаксическая обусловленность выражается в прикрепленности к определенному коммуникативному регистру. При этом очень часто регистрово обусловленные модели характеризуются и определенной субъектной перспективой (модель субъектной перспективы см. в [Золотова и др. 1998: 232]). Так, инфинитивные, модально окрашенные предложения с Дат. п. субъекта (Ему этого не понять; Ему завтра работать; Быть ему битым) принадлежат информативному регистру или волюнтивному при наличии адресата-исполнителя (Завтра всем быть на плацу ровно в семь), а номинативные предложения (Ночь. Улица. Фонарь. Аптека) - репродуктивному, чаще в его описательной разновидности. Для номинативных предложений важна и другая характеристика - их субъектная перспектива: модусные субъекты - субъект речи и субъект восприятия совпадают в одном лице; субъектом диктума является внешнее пространство, в котором находится субъект восприятия и речи (Черный ветер. Белый снег; Сумерки, сумерки вешние, Хладные волны у ног - Блок).

Если обусловленные структуры занимают периферию полей базовых моделей, то связанные - периферию всей синтаксической системы. Связанные синтаксические структуры характеризуются не только внешней (текстовой) обусловленностью, но и внутренней связанностью компонентов, что проявляется (а) в том, что предложение организовано компонентами, которые лексикализуют определенные модификационные значения (например, фазисность: Матч - в разгаре; Экономика - в тупике, Искусство - в упадке; модальность: Он передо мной в долгу; Он в ответе перед детьми; Мне не до тебя); (б) в том, что компоненты лексикализуют определенные варианты актуального членения (Она живет ради детей - Смысл ее жизни в детях); (в) в лексическом повторе (Жизнь есть жизнь; Ребенок как ребенок; Работать, так работать; Кормить - не кормит); (г) в том, что компоненты модели лексикализуют части сложного предложения (Я меня нет места, где я мог бы спокойно работать - Мне негде спокойно работать).

Понятия свободной, обусловленной и связанной синтаксической структуры открывают новые перспективы в традиционной для русского синтаксиса проблеме односоставного предложения, которая в рамках объяснительной грамматики обсуждается не столько в связи со списком базовых моделей, сколько в связи с парадигматикой и периферией полей базовых структур. Односоставность рассматривается не как дифференциальный признак модели предложения, а как знак структурно-семантической производности синтаксической структуры. Поэтому в списке базовых предложений нет односоставных структур (предложения Брату грустно, Братьев двое признаются двусоставными), односоставные предложения появятся в той части синтаксического поля, где помещаются структурно-семантические модификации предложений по линии субъекта.

Известно, что значимое отсутствие связано с выражением таких значений, как определенно-/неопределенно-/обобщенно-личность. Синтаксическая обусловленность в этом случае обнаруживается прежде всего по линии субъектной перспективы, поскольку отсутствие каких-то компонентов диктума предполагает наличие добавочных модусных смыслов. Тем самым "недостаточная" вербализованность диктума обнаруживает увеличение количества модусных смыслов.

Определенно-/неопределенно-/обобщенно-личность - это три соотносимых друг с другом значения, первое из которых является исходным, а два других производными. Каждое из этих вторичных значений можно выразить лексико-синтаксически (словом) или структурно-синтаксически (при отсутствии субъектной синтаксемы). Если учесть типологию субъектов, то есть их деление на личные, не-личные (предметные) и вне-личные (пространственные), то можно представить следующую таблицу «односоставных» структурно-семантических модификаций русского предложения по линии субъекта:

Добавочное значение Тип субъекта	определенный	неопределенный	обобщенный
личный	+	+	+
не-личный		+
вне-личный	+

Верхняя горизонталь известна нам еще из школьной грамматики. Представляется, что к классу определенно-личных следует добавить так называемые «эгоцентрические» [Падучева 1996: 258-284] конструкции, которые при отсутствии субъектной синтаксемы (как правило, в дат. падеже) прочитываются (а) либо по первому лицу, (б) либо как совпадающие по лицу с предшествующим предложением (кореферентные с субъектом предшествующего предложения). Речь идет о предложениях с ментальными глаголами на -ся (подумалось, вспомнилось, показалось, послышалось) и ментальными предикатами состояния (скучно, обидно, грустно). Чтобы доказать определенно-личное прочтение (по 1-му лицу) подобных предложений, рассмотрим начало романа В. Набокова «Дар»:

(1) Облачным, но светлым днем, в исходе четвертого часа, первого апреля 192... года (иностранный критик заметил как-то, что хотя многие романы, все немецкие например, начинаются с даты, только русские авторы - в силу оригинальной честности нашей литературы - не договаривают единиц), у дома номер семь по Танненбергской улице, в западной части Берлина, остановился мебельный фургон...

Тут же перед домом (в котором я сам буду жить), явно выйдя навстречу своей мебели (а у меня в чемодане больше черновиков, чем белья), стояли две особы. Мужчина, облаченный в зелено-бурое войлочное пальто /.../. Женщина, коренастая и немолодая, /.../

(2) «Вот так бы по старинке начать когда-нибудь толстую штуку», - подумалось мельком, с беспечной иронией - совершенно, впрочем, излишнею, потому что кто-то внутри него, за него, помимо него, все это уже принял, записал и припрятал.

(3) Опытным взглядом он искал в ней того, что грозило бы стать ежедневной зацепкой, ежедневной пыткой для чувств, но, кажется, ничего такого не намечалось...

Фрагмент (1) - классическое начало реалистического романа, если не считать комментариев от 1-го лица, данных в скобках. Фрагмент (2) - внутренняя речь того самого Я, которое появлялось в скобках: глагольная форма подумалось при отсутствии субъектной синтаксемы прочитывается в связи с точкой зрения говорящего (Я). Однако неожиданно вместо Я появляется ОН, но это ОН - то самое, которое обнаруживает деление субъекта мыслящего на две ипостаси: субъекта сознания и субъекта действия, субъекта модуса и субъекта диктума (о себе можно мыслить и в третьем лице). Поэтому в фрагменте (2) подумалось относится к мыслящему Я, а внутри него, за него, помимо него - к предмету его мышления, к объекту его внимания - творческой личности. То же раздвоение и во фрагменте (3): ОН (позже Федор Константинович Годунов-Чердынцев) - герой романа, субъект действующий; кажется же принадлежит той части сознания Годунова-Чердынцева, которая соединяется с Я рассказчика. Разница между подумалось и кажется состоит в том, что подумалось всегда конкретно(определенно)-личному субъекту, кажется же в позиции вводного слова указывает на конкретный субъект (Я говорящего), а в рамках предиката (Надежда Федоровна кажется образованной) представляет точку зрения многих, включающую точку зрения говорящего.

На средней горизонтали возможны неопределенно-предметные структурно-семантические модификации: В трубе забулькало; За стеной все еще тарахтело; Пробило полночь.

На нижней горизонтали значимое отсутствие субъектной синтаксемы характеризует определенно-пространственную модификацию, при этом субъект восприятия и речи оказывается включенным в то пространство, о котором говорит; ср.: (1) На улице светло / рассвело; В купе тесно/ теснота - (2) Светло; Рассвело (здесь, вокруг меня); Тесно; Теснота (здесь, сейчас, вокруг меня). Предложения (1) произносятся говорящим, который, например, находится в доме и смотрит в окно; предложения (2) обусловлены инклюзивной точкой зрения говорящего (он находится в том пространстве, которое характеризует).

Предложения с так называемой неопределенно-личной формой глагола исследовались в связи с проблемой точки зрения рассказчика: было замечено, что рассказчик находится во внутреннем пространстве и времени и смотрит на ситуацию глазами героя. Г.А. Золотова предложила для интерпретации неопределенно-личных модификаций признак эксклюзивности говорящего - его исключенности из состава субъекта действия [Золотова 1991]. Т.В. Булыгина, анализируя пушкинские строчки Она навстречу, как сурова! Его не видят, с ним ни слова, отметила, что в бесподлежащном предложении с глаголом в форме 3-го лица множ. числа субъект действия (в данном случае Татьяна) «не соотносится с лицом, находящимся в фокусе эмпатии». Т.В. Булыгина интерпретировала семантику подобных предложений при помощи понятия «отчуждение» [Булыгина, Шмелев 1997: 345-346] и показала, что выбор неопределенно-личной формы глагола в актуальном времени обнаруживает точку зрения, с которой представлена вся сцена (в данному случае это точка зрения Онегина).

Тот же эффект «отчуждения» наблюдаем в следующих примерах:

Обыкновенно смотрели на молодого негра как на чудо, окружали его, осыпали приветствиями и вопросами, и это любопытство, хотя и прикрытое видом благосклонности, оскорбляло его самолюбие («Арап Петра Великого»); В красавиц он уж не влюблялся, / А волочился как-нибудь; / Откажут - мигом утешался; Изменят - рад был отдохнуть («Евгений Онегин»).

3-е лицо множ. числа во всех этих примерах (речь идет не о морфологическом, а о синтаксическом лице) обнаруживает противостояние двух субъектных сфер; обе субъектные сферы принадлежат зоне диктума. В фокусе эмпатии находится конкретно-личный субъект, выраженный именем в единств. числе. Кроме того, все эти примеры принадлежат информативному регистру, а следовательно, говорящий является субъектом знания, но не наблюдателем. Значит, есть «отчуждение», но нет эффекта соприсутствия. Соприсутствующий рассказчик возможен лишь тогда, когда неопределенно-личные предикаты локализованы в актуальном времени. См., например: [Пимен] Вдруг слышу звон, ударили в набат...; Но звонят / К заутрене... благослови, господь, / Своих рабов! («Борис Годунов»); Все оживилось; здесь и там / Бегут за делом и без дела, однако больше по делам (Отрывки из путешествия Онегина) - неопределенно-личные предложения принадлежат репродуктивному регистру, в рамках которого говорящий помещает свой наблюдательный пункт во время и пространство субъектов действия, но сохраняет позицию наблюдателя: не соединяет свою позицию с позицией субъектов действия. При этом сохраняется значение «отчуждения» (в терминологии «Коммуникативной грамматики» - эксклюзивности говорящего), но не по отношению к внутреннему времени, а по отношению к диктумной субъектной сфере (сфере субъектов действия, персонажей).

Используя неопределенно-личный предикат, говорящий может сближать свою позицию с позицией одного из героев, именно в этом случае говорят о фокусе эмпатии, см., например: Ей было назначено жалованье, которое никогда не доплачивали, а между тем требовали от нее, чтоб она одета была, как и все, то есть как очень немногие («Пиковая дама»). Совпадение точек зрения рассказчика и точки зрения персонажа (в данном случае Лизаветы Ивановны) возможно в условиях информативного регистра, где персонаж оказывается не только субъектом действия или субъектом качества (субъектом диктума), но и субъектом мнения (субъектом модуса). По сути, то, что принято называть «эмпатией», представляет собой обнаружение двух субъектов мнения, которые противостоят третьему (не выраженному в предложении): в приведенном примере рассказчик солидарен с Лизаветой Ивановной и не согласен со старой графиней.

Итак, в условиях репродуктивного регистра форма 3-го лица множественного числа (или множ. числа в прошедшем времени) может интерпретироваться в связи с эффектом эксклюзивности, но не всегда. См., например, знаменитое начало «Пиковой дамы»:

Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно; сели ужинать в пятом часу утра.

В.В. Виноградов, анализируя стиль пушкинской «Пиковой дамы», показал, что отсутствие подлежащего в первом предложении «Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова» и во второй части второго предложения «...сели ужинать в пятом часу утра», как и отсутствие указания на субъекта мыслящего в первой части этого же предложения «Долгая зимняя ночь прошла незаметно», обусловлено образом автора - соприсутствующего рассказчика [Виноградов 1936]. Тем самым отсутствие синтаксических компонентов, то, что гораздо позже будет названо «синтаксическим нулем», было соединено с проблемой точки зрения говорящего.

Значит, начало «Пиковой дамы», наоборот, характеризуется инклюзивностью рассказчика по отношению к субъектной сфере персонажей. Сравним три примера:

(1) Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова («Пиковая дама»);

(2) Вчера играли здесь «Les enfants d’Edouard», и с большим успехом (Из дневника А.С. Пушкина);

(3) Однажды человек десять наших офицеров обедали у Сильвио. Пили по-обыкновенному, то есть очень много; после обеда стали мы уговаривать хозяина прометать нам банк («Выстрел»).

Общим во всех трех примерах является то, что в них употреблен глагол прошедшего времени множ. числа, что они начинаются темпоральным наречием, но если (1) и (3) примеры принадлежат сюжетному времени и начинают фрагменты репродуктивного регистра, то пример (2) обусловлен точкой зрения субъекта знания и относится к информативному типу текста. В примерах (1) и (3) говорящий входит в состав субъектов действия, в примере (2) говорящий исключен из состава тех, кто играл пьесу, что позволяет квалифицировать данное предложение как неопределенно-личное. В примере (3) субъект в первом предложении предстает как 3 лицо, но потом оказывается, что рассказчик (подполковник И. Л. П.) принадлежит к этому кружку офицеров, т.е. включен в состав субъектов действия. В этом примере предложение Пили по-обыкновенному можно назвать неполным, поскольку его субъект кореферентен субъекту первого предложения, но как быть с примером (1)? В нем субъект речи (рассказчик) входит в состав субъектов действия, а значит, неопределенно-личным его назвать нельзя, но это первое предложение текста, следовательно, нет той синтагматической зависимости от предтекста, с которой обычно связано понятие неполноты. См. еще пример из лицейского дневника Пушкина: Вчера не тушили свечек; зато пели куплеты на голос: «Бери себе повесу».

Если в дневнике Пушкина форма прошедшего времени соотносится с мы товарищей по лицею и прочитывается однозначно, то в художественном тексте все сложнее: рассказчик мог входить в общество игравших или только незримо присутствовать, быть наблюдателем по праву автора. В эпиграфе к первой главе «Пиковой дамы» есть местоимение они: А в ненастные дни / Собирались они / Часто; / Гнули - бог их прости! - / От пятидесяти / На сто, / И выигрывали, / И отписывали/ Мелом. / Так, в ненастные дни,/ Занимались они / Делом. Местоимение они разграничивает внешнюю субъектную сферу автора (которому принадлежит название повести - «Пиковая дама» - и эпиграфы) и внутренние субъектные сферы рассказчика и персонажей. В первом же предложении текста «Пиковой дамы» расстояние между субъектными сферами диктума и субъектными сферами модуса сокращено до минимума, но не полностью, поскольку первая глава завершается предложением: В самом деле, уже рассвело: молодые люди допили свои рюмки и разъехались. Это предложение, принадлежащее репродуктивному регистру, обнаруживает позицию незримого наблюдателя, что отличает «Пиковую даму» от «Выстрела», в котором рассказчиком является персонаж.

Анализ пушкинских текстов еще раз убеждает нас, что язык Пушкина не укладывается в привычную терминологию формального синтаксиса, поскольку знаменитое начало «Пиковой дамы» нельзя отнести ни к неопределенно-личным, ни к неполным предложениям: неопределенно-личность возможна лишь при изменении порядка слов (У конногвардейца Нарумова играли в карты), а о неполноте можно говорить только с формально-синтаксической точки зрения. По-видимому, следует обратить внимание на семантику предложения: здесь речь идет не просто о действии, а о коллективном действии (мероприятии). В текстах, организованных 1-м лицом рассказчика, подобные глаголы (Однажды праздновали день рожденья Маши) указывают на принадлежность автора к определенному кружку, который часто собирается и к которому оказывается приближенным и читатель. Все это позволяет отнести подобные предложения к средствам «интимизации» [Булаховский 1954: 455-458] - средствам сближения автора и читателя - и еще раз убеждает нас в том, что значимое отсутствие является следствием приспособления конкретной модели предложения к определенной субъектной перспективе текста, средством задания этой субъектной перспективы. Само же предложение следует считать синтаксически (позиционно - абсолютное начало, и субъектно) обусловленной конструкцией.

Если с учетом этих идей рассмотреть список предложений [Русская грамматика 1980: 97] и их грамматические парадигмы, а также списки регулярных реализаций структурных схем, то станет понятно, что в одном ряду «свободных» (по терминологии [Русская грамматика 1980]) структурных схем оказываются как базовые модели, так и их модификации (например, инфинитивные предложения или конструкции с отрицанием), которые в функциональном плане гораздо менее свободны, чем соответствующие базовые структуры. Так же обстоит дело и со списком минимальных структурных схем в учебнике под ред. В.А. Белошапковой [Современный русский язык 1997: 724-727]. Трудно понять, почему при наличии деривационной парадигмы предложение Я должен ехать - это модальный дериват, а Мне нужно ехать - минимальная структурная схема? Почему Была зима и Зима относятся к одной структурной схеме, а Реки чистые и Быть рекам чистыми - к разным?

Коммуникативная грамматика относит предложения Мне нужно ехать и Быть рекам чистыми к структурно-семантическим модификациям моделей: первое - модели «Субъект и его действие» (Я еду / Он едет), второе - «Субъект и его качество» (Реки чистые). Отсутствие субъектной синтаксемы в инфинитивных предложениях указывает на определенное соотношение субъектных сфер, что, в свою очередь, говорит о синтаксической обусловленности, иногда такой же, как и синтаксическая обусловленность так называемых номинативных предложений. Рассмотрим с этой точки зрения предложения в стихотворении О. Мандельштама «Автопортрет»:

В поднятье головы крылатый

Намек. Но мешковат сюртук.

В закрытье глаз, в покое рук -

Тайник движенья непочатый.

Так вот кому летать и петь

И слова пламенная ковкость,

Чтоб прирожденную неловкость

Врожденным ритмом одолеть.

Автор смотрит на себя самого как бы со стороны и соединяет внешний облик с тем внутренним Я. Внешний взгляд и ситуация первого знакомства, узнавания, попытки проникнуть внутрь выражаются полипредикативным именными предложениями, построенными по модели так называемых бытийных предложений: В + предл. п. - Им. п. (В поднятье головы крылатый намек… В закрытье глаз, в покое рук - тайник движенья непочатый). Подобные предложения обусловлены точкой зрения прямого наблюдателя, который одновременно является субъектом мнения и субъектом речи. Во второй строфе узнавание продолжается, но от ситуации наблюдения остается своеобразный речевой жест (вот кому); в рамках информативного регистра появляются модальные модификации (инфинитивные - Так вот кому летать и петь, номинативная - И слова пламенная ковкость и вновь инфинитивная - Чтоб прирожденную неловкость / Врожденным ритмом одолеть). Речевой жест вот кому предполагает определенную дистанцию между субъектом диктума (субъектом качества) и субъектом модуса (субъектом знания, который одновременно является субъектом речи). Но так как стихотворение названо «Автопортрет», мы понимаем, что и субъектом качества оказывается сам поэт: его внутреннее Я должно одолеть его внешнее Я, но это две стороны одного Я.

Синтаксические конструкции, использованные поэтом в рассмотренном стихотворении, нельзя относить к свободным: они обусловлены дистанцией между субъектом сознания и субъектом качества, познающим и познаваемым. Они и обнаруживают эту дистанцию, которая сохраняется даже тогда, когда субъектом сознания и субъектом качества является один и тот же человек.

Еще пример несвободных синтаксических структур - конструкций, занимающих место на периферии синтаксического поля. Это так называемые общие суждения, но не все суждения с «квантором общности», а те, которые выражают общие законы человеческого бытия, или, в «Коммуникативной грамматике», предложения, организующие генеритивный регистр речи. К генеритивному регистру относятся обобщенно-личные модификации предложений - не только «односоставные» (Тише едешь, дальше будешь), но и двусоставные (Безумство ищет, глупость судит).

Предложения генеритивного регистра характеризуются (1) обобщенностью субъекта диктума (все люди, все, кто принадлежит к данному классу), (2) всевременностью диктального предиката (всегда), (3) обобщенностью субъекта модуса (все считают и все знают, что...) и его включенностью в состав субъекта диктума (по данному закону живут все и Я в том числе). См., например, В чужой монастырь со своим уставом не ходят - (1) кто? - так ведут себя все (все воспитанные люди), (2) когда? - всегда, во все времена, (3) кто так думает? - все. Но кроме этих трех смысловых отличий существует и (4), которое позволяет предложениям генеритивного регистра образовывать минитексты. Это - наличие внутренних причинно-следственных отношений: «Если монастырь чужой, то туда не ходят со своим уставом, со своими законами». Еще пример: У злой Натальи все люди канальи = «Если человек зол, то...».

Синтаксически обусловленной оказывается и структурная схема Ни N2. Но за этой структурной схемой скрываются омонимичные синтаксические конструкции: в рамках репродуктивного регистра (В комнате ни звука) подобные генитивные предложения предполагают несовпадение субъекта диктума и одного из субъектов модуса (наблюдателя), а в рамках волюнтивного регистра - совпадение субъекта диктума и одного из субъектов модуса (адресата речи, того, кому запрещают говорить -Тишина! Ни звука!). Но двойное прочтение возможно для немногих существительных (С ним ни слова! - Татьяна не сказала ни слова; Ему ни слова! - Ему не говорите ни слова) - для тех, формы которых соотносимы как с именительным, так и с винительным. Дело в том, что родительный в волюнтивных генитивных предложениях соотносим не с именительным (Шепот. Робкое дыханье - Ни шепота, ни шороха), а с винительным (сделать шаг назад, сказать слово - не сделать ни шага, не сказать ни слова), что и порождает синтаксическую омонимию.

Ни звука в первом понимании (соотносимое с именительным) предназначено для репродуктивного регистра, но допускает и волюнтивное прочтение, правда, не императивное, а оптативное; ср. у И. Анненского:

Когда б не смерть, а забытье,

Чтоб ни движения, ни звука...

Ведь если вслушаться в нее,

Вся жизнь моя - не жизнь, а мука

= ‘хочу, чтобы в моей жизни не было ни движения, ни звука’, которое производно от ‘В моей жизни движения и звуки’. Это Ни звука восходит к модели с типовым значением «Субъект пространственный и его характеристика» (В комнате шум и движения - В комнате ни шума, ни движений - В моей жизни ни движения, ни звука) и располагает большими функциональными возможностями. См. еще пример, в котором родительный с частицей ни принадлежит информативному регистру:

Ни кремлей, ни чудес, ни святынь,

Ни миражей, ни слез, ни улыбки...

Только камни из мерзлых пустынь

Да сознанье проклятой ошибки.

(Анненский, «Петербург»).

Ни звука во втором понимании (соотносимое с винительным) - экспрессивно-волюнтивная модификация акциональной модели (Всем молчать! Ни звука! И чтоб у меня ни-ни, ни звука!).

Представленный здесь текстовый анализ, по мысли автора данной статьи, должен продемонстрировать (а) объяснительные возможности концепции коммуникативной грамматики и (б) стать аргументом в пользу соединения системного и текстового описания языковых единиц в рамках антропоцентричной лингвистики.

Анализ этих и многих других примеров говорит о необходимости пересмотра критериев разграничения свободных и связанных моделей предложения. Свободными моделями предложения являются те, которые характеризуются изосемичностью компонентного состава, широкими структурно-семантическими, грамматическими и функциональными возможностями. Свободные модели образуют центр синтаксической системы русского предложения. Синтаксически обусловленные структуры - это синтаксические дериваты базовых моделей (структурно-семантические, экспрессивные модификации и их синтаксические синонимы, полипредикативные конструкции), то есть периферия в поле каждой из базовых моделей. Синтаксически обусловленные модели - результат взаимодействия коммуникативной единицы и контекста, то есть результат подстройки базовой модели предложения под конкретные текстовые условия. Связанные модели характеризуются не только внешней (контекстуальной) зависимостью, но и внутренней связанностью, лексикализованностью синтаксических значений. Связанные модели - результат взаимодействия лексики и грамматики: их компоненты лексикализуют одну из грамматических форм или структурно-семантических модификаций базовой модели предложения или структурируют один из вариантов ее актуального членения. Связанные модели - это периферия всей синтаксической системы.

Тем самым устанавливается общность типологии лексем, типологии синтаксем и типологии моделей предложения: свободные номинативные, синтаксически обусловленные и фразеологически связанные значения, свободные, обусловленные и связанные синтаксемы, свободные, обусловленные и связанные модели предложения. Триада терминов «свободный - обусловленный - связанный» может быть соотнесена с любым уровнем значимых единиц языка, поскольку представляет три ступени отношений единицы и контекста (в широком смысле этого слова).

Данная статья может рассматриваться как приглашение к дискуссии о принципах русской грамматики XXI века.

Литература

Булаховский 1954 - Л.А. Булаховский. Русский литературный язык первой половины XIX века. М., 1954.

Булыгина, Шмелев 1997 - Т.В. Булыгина, А.Д. Шмелев. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). М., 1997.

Виноградов 1936 - В.В. Виноградов. Стиль «Пиковой дамы» // Временник Пушкинской комиссии. 2. М.; Л., 1936.

Виноградов 1977 - В.В. Виноградов. Основные типы лексических значений слова. // В.В. Виноградов. Избранные труды. Лексикология и лексикография. М., 1977. С. 162-189.

Золотова 1973 - Г.А. Золотова. Очерк функционального синтаксиса русского языка. М., 1973.

Золотова 1988 - Г.А. Золотова. Синтаксический словарь русского языка. М., 1988.

Золотова 1991 - Г.А. Золотова. Субъектные модификации русского предложения // Sagners slavistische Sammlung. Bd. 17. München, 1991. S. 509-515.

Золотова и др. 1998 - Г.А. Золотова, Н.К. Онипенко, М.Ю. Сидорова. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998.

Падучева 1996 - Е.В. Падучева. Семантические исследования. М., 1996.

Русская грамматика 1980 - Русская грамматика. Т. 2. М., 1980.

Современный русский язык 1997 - Современный русский язык / Под ред. В.А. Белошапковой. 3-е изд. М., 1997.

Шмелев 1976 - Д.Н. Шмелев. Синтаксическая членимость высказывания в современном русском языке. М., 1976.

Источник текста - сайт Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН.