Надеюсь, каждый порядочный гражданин в курсе, что преступники пользуются особым
жаргоном, чтобы скрывать свои коварные замыслы. Собственно, на этом единодушие
культурного мифа о жаргоне, пожалуй, и заканчивается. И начинаются детали, в
которых трудно доискаться единомыслия. Во-первых, жаргон или жаргоны? Разница
существенная: даже если речь идет о специфической лексике преступников, специалисты
указывают, что нужно различать несколько жаргонов. Уже пристав Виктор Михайлович
Попов в 1912 году не только назвал свой труд "Словарем воровского и арестантского
языка", но и снабдил некоторые слова пометами "арестантское",
"шулерское", "западное", "южное", "сибирское".
Не все современные словари следуют этому правилу, хотя включают порой и слова
из того же знаменитого словаря В.М. Попова. Напрасно "Словарь дореволюционного
арго" 1991 года уверяет читателей, что стрём головый значило "три
рубля" (у Попова читаем стремчаговый), а слушаться барабанной
шкуры - "лишиться на суде всех гражданских прав и состояния".
И граждан тогда не было - все сплошь подданные, да и лишение прав состояния
(то есть дворянства) не включало конфискации имущества. Так что это "арестантское"
выражение всего лишь подчеркивало, что процедура у позорного столба (вспомните
Чернышевского) происходила под барабанную дробь. Эти примеры показывают, как
по сию пору происходит наполнение словарей жаргона. Количество мифических слов
постоянно растет и будет расти, чему порукой игра воображения и невнимательность
составителей.
Кроме того, описания жаргона у нас распределены по времени очень неравномерно.
Многие века - совсем пусто, только пара последних столетий - все более и более
густо, а потом - с конца XX века - просто обвал материала, да такого, что хоть
караул кричи. Казалось бы, уж совсем простенькое словцо жиган, но и оно
прочитано с выдумкой, а потому представлено еще и в виде фантастических словес
окиган и ишчан.
Надо полагать, что корпоративные жаргоны были всегда (и у гончаров, и у дружинников,
и у разбойников). Да только знаем мы о них очень мало. Вот в бессмертном "Слове
о полку Игореве" мелькают словечки чага ("рабыня") и кащей
("раб"). Святослав в своем "золотом слове" для доходчивости
использует в беседе с соратниками ратную феню и, между прочим, говорит о желательности
демпинговых цен на этот товар: если будем хорошо воевать, убеждает он князей,
будет чага по ногате (4 грамма серебра), а кощей - тот вообще по резани (2 грамма),
дешевле - поскольку с мужиками больше мороки. По обычаям и законам войны в ту
отдаленную эпоху воины после победы делили живую добычу, а потом её чёхом скупали
князья для отправки куда-нибудь в Византию. К сожалению, безымянный автор поэмы
не потрудился составить для нас полный словарик. Было бы интересно почитать.
Далее следует перерыв в несколько столетий, пока не появляется иностранное
сообщение Смутного времени (начало XVII века) о том, что у казаков была в ходу
тайная речь - отверница. Правда, без примеров. Известно нам одно только
название этой речи, которое тоже может считаться жаргонным словом. Его так и
"переводят": отверницкая речь. Судя по названию, можно предположить,
что в этот старый жаргон входили слова, "зашифрованные" перестановкой
частей ("отворотом"). К примеру, такие, как ставшие широко известными
позднее лампопо и лопопам 'пополам'. Как ещё они могли "вывёртывать"
свою речь, чтобы она стала секретной, - точно мы не скажем. Однако можем представить
по материалу других, значительно более поздних тайных или условных языков. Во-первых,
специфический словарь таких языков состоит не только из слов с переставленными
словами. Основу его всегда составляют особые слова, которые нередко заимствуются
из других языков и диалектов русского языка. А вот в дополнение к ним имеются
еще и стандартные способы шифровки обычных слов, например:
простая перестановка типа: ропа 'пора';
добавление бессмысленной приставки: шиворот навыворот,
где ши-ворот - это ворот, воротник;
добавление приставки вместо первого слога: шустрый - быстрый;
совсем уж заумная трансформация слова: роШИпаЦИ - это всё то же слово
пора.
Эти методы шифрации были, видимо, популярны и в отвернице. Но точнее сказать
ничего нельзя.
Язык существует в виде бесчисленного ряда вариантов. Их можно назвать стилистическими
регистрами. Звучит несколько музыкально, но суть дела отражает. Несомненно,
и читатель, если он родился и вырос здесь, почти подсознательно различает по
речи москвича и южанина, гуманитария и технаря, артистку или официантку, подростка,
в доме которого читают книги, и студентку, которая книжек не читает. Одновременно
с оценкой речи происходит и уточнение общественного статуса собеседника и социальной
дистанции между ним и вами. От этого трудно отказаться, эта оценка - часть нашего
повседневного опыта.
Где-то в этом ряду стоят и жаргонные слова, которые являются составной частью
кода той или иной корпоративной культуры. Проблема описания этой специфической
лексики долгое время была почти вне закона. Высокая наука ориентировалась на
узко понимаемую литературную норму. А слова из крестьянских диалектов и тем
более жаргонов допускались в литературную речь в диетических количествах, да
и то лишь те, которые благословлены мастерами культуры (типа босяков Горького
или Гиляровского) и вошли в авторитетные литературные шедевры.
С конца 1980-х на телевиденье и радио заговорили без бумажки, на митингах
и на страницах печатных СМИ, а потом и в художественной литературе, посвященной
современности, герои стали выражаться так, как в жизни. И даже немного красивее.
Этим определяется и наш сегодняшний интерес к жаргону. Этот интерес проявился
в том особом общественном внимании, которое сопровождало проникновение жаргонных
словечек в речь СМИ. Репортеры распоясались. Деятели культуры выражали по этому
поводу законную обеспокоенность. Депутаты умоляли составить им словарь того,
чего нельзя говорить в парламенте. Многие связывали рост интереса к жаргонам,
в первую очередь - к криминальному, с социальными изменениями в обществе. Но
ученые, при всей тревоге за будущее культуры, и в сегодняшней нашей ситуации
видят повторение истории, еще один раунд демократизации господствующей нормы.
Это постоянный, хотя и неравномерный процесс. У Чехова несколько раз можно встретить
выражение сквозной ветер. А в ответ на наше привычное (а для него дворницкое)
сквозняк, он, наверняка, поморщился бы. И выражение наверняка
тогда многим было известно, но как шулерское слово, которое обозначало нечестную
игру с гарантированным выигрышем. Прошло сто лет, читатели уже не ощущают кастового
протеста при виде этих двух безобидных словечек (сквозняк и наверняка),
хотя не все из нас дворники или шулера. Вот так и происходит расширение социальной
базы того регистра речи, который считается в данном обществе допустимым, нормальным
или даже престижным, образцовым. Сейчас мы переживаем период активной эксплуатации
жаргонов для пополнения выразительных средств массовой речи. Это значит, что
слова типа беспредел "произвол" или наезды "претензии"
выходят из своего социального гетто, становятся более употребительными, входят
в допустимую, а потом и в образцовую речь, как когда-то просторечное сквозняк.
Возражать против этого можно, но контролировать изменение массовой нормы, как
и другие социальные процессы, довольно затруднительно. Во всяком случае, будущее
всегда преподносит сюрпризы. Особенно экспертам.
Вот Владимир Иванович Даль ратовал за чистоту русского языка. Многие, наверное,
помнят, что он предлагал чисто русские замены иноземных слов (адрес = насылка,
кокетничать = миловзорить, горизонт = овидь, атмосфера = колоземица, гимнастика
= ловкосилие и т.п.). Но он еще и следил за правильным употреблением собственно
русских слов, горячо и напрасно убеждая всех, что обыденный значит "суточный",
а не "повседневный", а вместо мертвенность надобно говорить
мертвизна и т.п. Однако к рекомендациям Даля не прислушались.
Вполне естественно, что интерес к жаргонам привел к появлению многочисленных
словарей. Примечательно, что первые послеперестроечные словари жаргона были
составлены носителями или с позиций носителя жаргона (Ф.И. Рожанского, Валерия
Никольского, С. Снегова). Во всех этих и многих других случаях мы имеем дело
с описанием, данным изнутри. Это биографический опыт, отлитый в форму словаря.
И результат, как правило, впечатляет.
Но есть и другие словари, в известной мере это имитация словарей, эрзац-источники,
которые отличает торопливость и "похотливо- коммерческий" налет, как
справедливо отметил В. Елистратов. Прежде чем перейти к разговору о качестве
словарей, необходимо еще раз обратиться к мифу о неповторимости сегодняшнего
интереса к жаргонам вообще и блатной фене в частности, ибо сегодняшняя ситуация
не может быть прояснена до конца без исторической перспективы.
Сам по себе интерес к жизни "криминального сообщества" гораздо старше
самого этого выражения. В фольклоре ряда славянских народов есть гайдуцкий,
казачий и разбойничий фольклор, песни и думы вполне детективного содержания.
Ниже мы будем говорить о жизнеописании Ваньки Каина - это уже бестселлер 18
века, и жаргону там отведено почетное место. И Пушкин не обошел вниманием эту
слабость публики. В заметке "О записках Самсона", парижского палача,
он писал: "Мы кинулись на плутовские признания полицейского шпиона и на
пояснения оных клейменого каторжника. Журналы наполнились выписками из Видока.
Поэт Гюго не постыдился в нем искать вдохновений для романа, исполненного огня
и грязи". Это о "Соборе Парижской богоматери" (1831). А в "Отверженных"
(1862) уже есть и описание арго парижского дна. Еще большее влияние на русскую
публику имел сенсационный роман Эжена Сю "Парижские тайны" (1842-3).
Всеволод Крестовский в "Петербургских трущобах" (1864-7) в сущности
повторил его рецептуру. С романом Крестовского накрепко связаны и первые опыты
составления словарей криминального жаргона. Труд Н.Смирнова "Слова и выражения
воровского языка, выбранные из романа Вс. Крестовского "Петербургские трущобы""
выходит в академическом издании в 1899 г. И тут же полицейские словари начинают
его повторять, цитировать: "Вечор было влопался, да мазурик каплюжника
поздравил дождевиком" - Вчера вечером совсем уже попался, да приятель
ударил полицейского булыжником. И проч. Почему списывают? Да потому, что красиво,
необычно. И все слова по алфавиту. Грех не списать. А тот факт, что это писатель
подслушал полвека назад, да еще от себя сгустил художественности, как-то ускользал.
Роман в стиле Крестовского - это сотни страниц. Но современная публика в массе
своей предпочитает телеэкран, поэтому "Трущобы" превратились в сериал
"Петербургские тайны". Зато на бумаге неплохо идут с лотка жаргонные
словари. И в них мы с изумлением обнаруживаем слово дождевик "камень,
булыжник", встреченное у Крестовского эдак 150 лет назад, оно из словарей
не ушло. Народ городской, многие и гриба-дождевика, на камень похожего, не видали,
а все одно переписывают. Да еще с выдумкой. Один раз перевернули, стало: булыжник
- "(плащ-)дождевик". Другой раз не так толкование прочли, стало дождевик
- "бумажник". Но и основное значение холят и лелеют: дождевик
- "булыжник, камень, которые носят с собой в целях самообороны" (1991).
Ну, вы-то догадываетесь, что мазурик не всегда носил с собой это "орудие
пролетариата", он его (по примеру известной скульптуры) из мостовой вынимал
при необходимости. Дети асфальта уже и представить себе не могут такой ситуации.
Заставляют бедного пролетария тяжести с собой таскать.
Хотя очевидно, что художественный текст сам по себе не является полноценным
источником для описания жаргона. Это косвенное свидетельство, обработанное автором
в соответствии со своими целями. Но даже эти завитушки художественной речи в
словарях приводятся с ошибками и большим запозданием, что я пытался продемонстрировать
на примере слова дождевик "булыжник". И традиция злоупотребления
художественными текстами оказывается весьма живучей.
Словари жаргонов, сленгов и прочего, включая полулюбительские и высокопрофессиональные
коллекции, с успехом продаются. Кажется, объяснение этому на виду. Многим просто
ТРУДНО читать. А словарь читать не нужно. Это некая облегченная карта криминальной
планеты. Полистал - и все понятно. Кроме общеизвестного слоя жаргонных слов
(малина "притон", тырить "воровать", фраер
"жертва преступления"), рассчитанного на формирование читательского
доверия, в современном коммерческом словаре обязательно присутствует и другой
словарный слой - "экзотический". То есть слова, которые широкой публике
не известны и якобы добыты автором чуть ли не с риском для жизни.
Слой "экзотических" слов и выражений необходим, чтобы продемонстрировать
массовому покупателю глубину авторского проникновения в тему. И почему-то именно
среди этих слов обнаруживается немало таких, которые именуются "призрачными
словами". Это фантомы, возникшие в словарях по ошибке и никогда не существовавшие
в речи. Разоблачение словарных фантомов - первейшая задача при критической проверке
данных словаря.
Понятно, что эти недостатки словарей являются в то же время теми достоинствами,
которые помогают им лучше продаваться. Встретит неискушенный читатель словцо
ашбар "большой мешок" в "Словаре дореволюционного арго"
1991 г. и залюбуется. Никогда не слыхал! И правильно, нет такого слова. Есть
у Фабричного в 1923 г. асибар - "большой мешок", да и то, наверное,
неправильно. Похоже, что каторжники "большой мешок" амбаром
величали.
Однако словари, даже если кое-где и подвирают, берут изначально слова из реальной
речи. Но это не значит, что надо безоговорочно верить всему, что в них напечатано.
В том же словаре 1991 г. бока с паутиной "арестант". Совершенно
понятно: нары, паутина, суровый быт - красочный образ. Посильнее, чем Фауст
Гёте. А первоисточник - Ванька Бец, 1903 г. Сличайте сами: бока с паутиной
- арестант[ское], "часы с цепочкой".
И уже десять... ой, нет!.. уже пятнадцать тысяч русских слов ушли в жаргон.
Уже… И т.д.! И не вернулись. И половина написана с ошибками.
Массовая литература всегда строила коммерческий успех на интересе к жизни
"плохих парней". То, что с положительными героями каши не сваришь,
было давно и широко известно.
Представьте себе картинку. Эпоха дворцовых переворотов, послепетровское времечко.
На Красной площади бабы пирогами и пистолями без лицензий торгуют. Академические
издания в вопросе о тайных жаргонах еще пребывают в девственном невежестве.
(Только в конце 18 в. акад. П.С. Паллас вставит в многоязычный словарь список
слов "по-суздальски", первый словарик русского тайного языка.) А уже
в обеих столицах неугомонный Матвей Комаров потчует публику бесконечными переизданиями
типа "История славного вора, разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки
Каина, со всеми обстоятельствами, разными любимыми песнями и портретом, писанная
им самим при Балтийском порте в 1764 году". И книжки идут хорошо. Даже
после кончины автора, уже в XIX веке, выходят перепечатки и новые переделки.
Еще нет Крестовского с Эженом Сю с их продуктом для чистой публики, а спрос
уже есть. Не зря и не только о парижском палаче Пушкин писал: "Вот до чего
нас довела жажда новизны и сильных впечатлений".
В этой книге Матвей Комаров рассказывает и о тогдашнем жаргоне. И что любопытно,
чтобы читателю было понятнее, он как на общеизвестную параллель указывает на
особый словарь торговцев, который близок к упомянутому "по-суздальски".
Получается, что читателю дешевых изданий XVIII века эта параллель говорила больше,
чем академикам. Одни слова не известны нашему современнику: здюм - два,
котева - голова, другие - тоже неизвестны, но понятны, потому что являются
простой метафорой. Какими же секретными выражениями братков Ваньки Каина делится
автор с читателем? Например, портняжить с дубовой иглой. Это значит "заниматься
разбоем на дорогах". Но особенно интересно здесь то, что выражение, забытое
коллегами Ваньки Каина еще при царе Горохе, так и переходит из издания в издание.
Когда Сергей Васильевич Максимов через сто с лишним лет повторил его в своем
популярном труде "Сибирь и каторга", с этим можно было еще согласиться.
Ведь "дубовая игла" все еще имела практический смысл. Хотя бы потому,
что дубина как инструмент была в ходу, оставаясь, так сказать, популярным средством
оптимизации напряженного социального диалога.
В одном из предисловий к современному словарю констатируется: "Успех
борьбы с преступностью, особенно профессиональной и организованной, немыслим
без знания специалистами наиболее характерных способов и ухищрений…" А
дальше хорошие, правильные слова про жаргон. Но там же и "портняжить
с дубовой иглой по дорогам (разбойничать)". В 1991 году? Откуда? Из
Ваньки Каина. По-научному это называется анахронизмами.
Замечательный криминалист Сергей Михайлович Потапов в 1923 и 1927 г. выпустил
словарь жаргона для сотрудников органов правопорядка. Он жалуется на недостаточную
грамотность преступников, и с этим можно до некоторой степени согласиться. К
примеру, у бандитов, если верить товарищу Потапову, было секретное выражение
взять за жагу, и обозначало оно: "настойчиво напирать при допросе".
Но многим такое название части тела "жага" кажется сомнительным. И
есть гипотеза, что знания русского языка достаточно, чтобы догадаться, как же
все-таки выражались настоящие бандиты в годы нэпа.
Но традиция продолжается. Вот еще перлы того же порядка, проникшие в современные
словари. Партюр - "сообщник", вместо прозаического слова партнер.
Трофли - "краденые вещи", читай: трофеи. Все эти загадки
вызваны спешкой и плохим почерком, но разбирать их интересно и, может быть,
небесполезно для формирования грамотности у молодежи, которая эти словари покупает.
А вот еще яркий пример того, как словесная "улика", раз попав в
словарь, потом уже не исчезает. Смысл забывается, само слово порой искажается
до неузнаваемости, но позиция в словаре остается заполненной. Туес (туис)
колыванский - по-арестантски "простак". Откуда такое выражение?
В сибирских говорах туес - берестяной сосуд. Колывань - поселок
на Алтае, славный камнерезным заводом и изобретателем Ползуновым. До конца 19
века шпану водили в Сибирь этапами. И вот уже за Тобольском к спевшимся за долгий
путь мазурикам прямо в когти попадали местные курокрады с домашними припасами
в берестяных туесках. Но потом Колывань перестала быть заметным центром промышленности.
Транссиб мимо прошел. И выражение туес колыванский стало анахронизмом.
Но из словарей не ушло. А стали писать туж, туз, но по инерции всегда
"колыванский". Ничего это не значит. Но переписывается с завидным
упорством.
Эти слова напоминают рассказ В. Шаламова "Онже Берды", историю,
так сказать, гулаговского "поручика Киже". Одно из имен рецидивиста
пошло учитываться особой строкой и было заполнено случайным арестантом. Так
вот, судя по этим и многим другим примерам, слова амнистии не подлежат. Попало
в словарь жаргона - и не чирикай. Будешь столетиями переиздаваться.
Возьмет писатель такой словарь, чтоб свой роман украсить. И будет у него там
какой-нибудь "лашла" "трофли" тырить, а "партюр"
бренчать на "бандисе". Впечатляет? А исправь ошибки - и уже никакой
игры образов, одна проза: лепила-доктор какие-то трофеи ворует, партнер тренькает
на банджо. Правда, с ошибками солиднее смотрелось? Ошибки создают неповторимый
колорит фантастической воровской романтики и формируют тот "экзотический"
слой словес, глядя на которые, даже матерый рецидивист только поцокает языком
и купит словарь. Вот и пусть слова-призраки остаются в словарях. А по-научному
это можно назвать "рениксой".
Со словарем Потапова 1927 г. связана еще одна любопытная история. В этом словарике
есть целый букет загадочных выражений. Они восходят к великому и прекрасному
цыганскому языку. А к жаргону отношения не имеют. Вот пример: Простая секедана
бакру. Словарь невозмутимо толкует: "идут арестовывать". По правде
же сказать, тут крик души зафиксирован: "Праста-а!!! С-скедэна!!! Бакроу!!!"
- "Бежим! Забирают! Баран!" Питерский словарь Л. Мильяненкова 1992
года и оба издания словаря Д. Балдаева продолжили эту славную традицию пихать
в словарь чего-нибудь понепонятнее. Типа: вуравель - "вошь".
Искать, где же этот вуравель в русской фене обитает, - напрасный труд.
По-цыгански это значило когда-то "летает", но неправильно толкуется
как "вошь" в одном немецком жаргонном словаре. Оттуда и списано. Так
фальсификация материала жаргонный словарей вышла на международный уровень.
Но параллельно с мифом, разумеется, существуют и бесчисленные жаргоны как
часть кода той или иной корпоративной культуры. Усвоить их из словарей, по-видимому,
невозможно. Да и так ли уж необходимо?
