Nowadays the media are constructing the negative stereotype
of concept 'migrant' in public opinion. Such a situation intensifies social
tension, contributes to the strengthening of the racist prejudices and may provoke
into international strife.
В последние годы мы являемся свидетелями формирования в массовом сознании
стереотипа, связанного с понятием мигрант, - не в последнюю очередь из-за
распространения в средствах массовой информации дискурса на тему миграции в
Россию людей из других государств (прежде всего, из стран СНГ). (Под стереотипом
будем понимать сильно упрощенные, клишированные представления, с помощью которых
осуществляется категоризация предметов и явлений и дается заранее запрограммированная
их оценка [Трошина 2000: 69].) Известно, что общественное сознание вырабатывает
стереотипы как в отношении "чужих", так и в отношении "своих",
однако именно образ "чужих" оказывается особенно искаженным, односторонним
и пристрастным. В целом, они воспринимаются более схематично и оцениваются менее
благоприятно, чем члены "своей" группы. Эта общая закономерность проявляется
и в новой для нас тематической разновидности дискурса (Это именно тематическая
разновидность, но никак не жанр, который, по Бахтину, должен характеризоваться
не только определенной тематикой, но и устойчивой композицией и стилистикой
[Бахтин 1986]. Что касается дискурса о мигрантах, то он может реализовываться
в разных жанрах, таких как информационная заметка, аналитическая статья, бытовые
разговоры, электронные чаты и форумы и др.) - дискурсе о мигрантах.
Перечислим основные составляющие стереотипа мигрант, регулярно встречающиеся
в соответствующих публикациях. Мигранты:
- преимущественно выходцы с Кавказа или из Средней Азии (именно они вызывают
наибольщую неприязнь, и описываемый стереотип касается прежде всего их, в то
время как к мигрантам из Белоруссии, Украины и Молдавии отношение вполне терпимое);
- имеют неопрятный внешний вид;
- часто инфицированы опасными заболеваниями (туберкулез, ВИЧ);
- не имеют образования и профессиональной квалификации, используются в качестве
чернорабочих;
- плохо знают русский язык;
- не уважают "наши" правила поведения, обычаи и культуру (лезут
в чужой монастырь со своим уставом);
- берутся за любую, самую тяжелую и грязную, работу, которую не хотят выполнять
коренные жители, готовы трудиться за многократно меньшую заработную плату, получать
деньги через "черную" кассу, не иметь страховки и трудовых льгот (Согласие
мигрантов на сверхэксплуатацию часто представляется как вытеснение русских с
рынка труда и снижение уровня их зарплаты);
- обладают сплоченностью, образуют этнические криминальные группировки, занимающиеся
ограблениями, наркоторговлей, контрабандой оружия и причастные к терроризму;
- создают острейшие социальные проблемы, обостряя обстановку в российских
городах и селах;
- осуществляют отток денег в страны СНГ, тем самым способствуя росту национальных
экономик и нанося финансовый ущерб России.
Последствия миграции оцениваются авторами публикаций в лучшем случае как неоднозначные,
в худшем - как безусловный вред для интересов нашей страны и серьезная угроза
ее безопасности.
Обращает на себя внимание содержательная близость перечисленных признаков
к компонентам расистской идеологии, выделенных одним из крупнейших представителей
критического анализа дискурса Т. А. Ван Дейком (см., напр. [Дейк 1989]). Ср.
также: "... расистский дискурс преувеличивает различия во внешности или
культуре "своих" и "чужих" и постоянно объясняет и устанавливает
границы, кто включен в понятие "мы", а кто нет (в данном регионе,
стране, городе или в его окрестностях). Он сравнивает также "их" нормы
и ценности с "нашими" в выгодном для "нас" свете, он "волнуется"
только о "наших" ресурсах (территории, доходе, жилье, рабочих местах,
культуре и пр.). А еще дальше внимание сосредоточивается на том, что же "они"
делают не так, а "мы" так, и как "нашим" интересам угрожают
"чужие" [Дейк 2000: 59].
Оппозиция "мы - они" (она же "свои - чужие") и соответствующие
стереотипы массового сознания обусловливают использование различных, можно сказать,
противоположных, метафор для характеристики понятия мигрант, с одной
стороны, и новой России, оказавшейся на перекрестке миграционных потоков, -
с другой. Обращает на себя внимание тот факт, что мигранты в дискурсе СМИ регулярно
предстают в виде некоей неодушевленной массы, ср.: поток, приток, отток мигрантов,
резервуар мигрантов (страны СНГ), миграционный взрыв, рабочие руки, рабочая
сила, инструмент для вытеснения коренного населения и даже антропологическое
оружие в необъявленной демографической войне (!). Показательны в этом отношении
слова К. Ромодановского, директора Федеральной миграционной службы: "Кто
такой мигрант? Это рабочая сила. Конечно, мигранты нужны. Мы еще будем бороться
за рабочую силу, за трудовых мигрантов. Это время, возможно, впереди. Страны
Европы за это уже бьются - не хватает рабочих рук" (интервью телеканалу
"Вести" 6 июня 2007 г.; курсив мой - Т.С.).
Россия же, напротив, олицетворяется (Ср. концептуальную метафору "Государство
- это человек" [Lakoff 1991]) и выступает в роли благодетеля; ее сравнивают
с донором, кормящей мамой, птицей из арабской сказки, которая кормит птенцов
собственным мясом и т. п. Она оказывает гостеприимство, не бросает вчерашних
братьев, закрывает глаза на неравноправную приграничную торговлю, поставляет
энергоресурсы по заниженным тарифам и т. п. Таким образом, неодушевленное
понятие (страна) персонифицируется, а люди (мигранты), наоборот, обезличиваются.
Понятно, что эти взаимно противоположные метафоры неслучайны: трактовка мигрантов
как неодушевленной массы способствует закреплению схематического и предвзятого
образа (стереотипа), в то время как олицетворение России подчеркивает ее благородное
поведение в отношении чужих и истинно человеческие качества.
Разумеется, образ мигранта в СМИ не всегда "деперсонифицируется".
Обезличивания обычно не происходит в материалах, выражающих сочувствие к участи
этих людей, озабоченность по поводу их бедственного положения в современной
России, ср. бесправные гастарбайтеры, которых можно без труда уволить
и заменить новыми, их обирают, продают в рабство, убивают. То, что именно
в таких публикациях речь идет о трудностях и бедах конкретных людей (а не о
безличной рабочей силе), опять же закономерно. Пробудить в читателе / слушателе
понимание и симпатию можно, акцентируя тезис "мигрант - тоже человек",
но никак не при помощи метафоры деперсонификации, концептуализирующей людей
как часть неживой природы и "работающей" на закрепление уже сложившегося
стереотипа.
Миграция рассматривается в СМИ преимущественно как объективный и неизбежный
процесс: экономика России нуждается в дополнительных трудящихся из-за рубежа,
а то, что они готовы на сверхэксплуатацию, создает заинтересованность бизнеса
в их привлечении. Поскольку этот процесс представляется неизбежным, размышления
о том, насколько он полезен и желателен для нашей страны, отходят на задний
план. Обсуждаются лишь способы оптимизации миграционной политики, как-то: наведение
порядка в пограничном контроле, введение миграционных квот, выявление вакантных
ниш занятости, социально-культурная адаптация национальных меньшинств, их интеграция
в российское общество, предотвращение межэтнических и межконфессиональных конфликтов
и т. д.
В то же время, отдельные авторы представляют трудовую миграцию в Россию как
результат злой воли западных политиков и находящихся под их влиянием российских
государственных деятелей, навязывающих стране этот, заведомо пагубный, путь
развития. В отличие от предыдущей точки зрения, данный подход предполагает наличие
альтернативы. Миграция не является ни необходимой, ни неизбежной; без нее можно
обойтись. Это процесс не объективный, а зависящий от воли определенных людей,
и с ним можно и должно бороться… Подобные мысли выражаются обычно весьма эмоционально;
язык соответствующих публикаций характеризуется широким использованием стилистически
окрашенной лексики и фигур речи, в том числе метафор. Ср.: орды базарных
торговцев; стаи наркодилеров; банды вымогателей и сутенеров; уголовная накипь;
своры азиатов, наглых и беспардонных, стремящихся к одному - занять наше место,
сделать нашу страну похожей на свои аулы; они несут смерть и разрушение России,
превращают наши города в "территорию охоты" и т.п. (Сосуществование
разных картин одного и того же социального явления вполне закономерно - именно
так, по-видимому, происходит осмысление новых реалий общественной жизни (ср.
наивные образы глобализации, описанные в [Скребцова 2003]).
Миграция вообще нередко уподобляется экспансии, вторжению, захвату, оккупации,
причем это происходит не только в материалах, подобных процитированным выше,
но и в тех, что написаны с "нейтральной" точки зрения (По-видимому,
можно говорить о том, что подобное осмысление процесса миграции носит регулярный
характер и не ограничено каким-либо национальным дискурсом - см. [Будаев, Чудинов
2006]). Об опасности концептуализации различных областей жизни в военных терминах
написано уже столь много (в частности, в литературе, посвященной русскому языку
советской эпохи), что нет необходимости говорить об этом вновь. Печально, однако,
что "концептуальный милитаризм" [Баранов, Караулов 1991: 15] оказывается
живуч, и мы по-прежнему с готовностью делим окружающих на "своих"
и "чужих", причем это деление легко перерастает в оппозицию. "Чужие"
оказываются врагами (они оккупируют, вытесняют, уничтожают коренное население,
несут смерть и разрушение России), и мы начинаем искать те пути разрешения
проблемы, которые подсказываются реальными военными действиями (ставить преграды,
строить стены, рвы и концлагеря).
Активизация фрейма война эмоционализирует обсуждение, "а это всегда
подозрительно", по меткому выражению В. Клемперера по поводу языка Третьего
рейха [Клемперер 1998: 50]. Эмоционализация дискурса СМИ о мигрантах в последнее
время идет по нарастающей. Заметным (и, на мой взгляд, чрезвычайно значимым)
ее проявлением становится смена аспекта оценки при обсуждении миграционной ситуации
в России. Из юридической плоскости разговор переводится в бытовую: категории
"легальный / нелегальный мигрант" все чаще заменяются оппозициями
"нужный / ненужный", "желательный / нежелательный", "полезный
/ бесполезный / вредный" и общеоценочными понятиями "хороший / плохой".
Ср.: разработка мер для привлечения в Россиию "хороших" мигрантов
- соотечественников из государств СНГ и Балтии; отсев "плохих" мигрантов;
надо бы большую часть трудовой миграции без разговоров считать вредной; надо
сделать миграционную политику более гибкой, введя балльную систему оценок и
упрощая въезд тех, кто набирает больше баллов (т.е. является "желательным"
мигрантом); для действительно "полезных" категорий сделать "зеленый
коридор"; мигрантов необходимо разделять не на "законных" и "незаконных",
а на "нужных" и "бесполезных"; Россия сегодня нуждается
только и исключительно в необходимых и полезных для страны мигрантах; отделение
тех, кто нужен стране, от тех, чей приезд нежелателен и т.д.
Очевидно, что происходит существенный сдвиг от объективной оценки, опирающейся
на дескриптивные признаки, к субъективной - эмоциональной, утилитарной, телеологической
и даже этической (по классификации оценок, предложенной в [Арутюнова 1984]).
(На заседании столичного правительства 6.06.07, где обсуждалась московская целевая
миграционная программа на 2008-2010 гг., Ю. М. Лужков задал вопрос, "зло
для Москвы миграция или добро, помощь", и сам же на него ответил, что "это
злая помощь", и далее в обсуждении иначе как "злом" мигрантов
не называл) Причем этот сдвиг не связан с позицией субъектов оценки (авторов
публикаций): независимо от того, считают они миграцию неизбежным и выгодным
для России процессом или явным злом, их речи в последнее время стали более пристрастными
и эмоционально окрашенными. Что может означать эта тенденция?
Понятно, что авторы материалов в большинстве случаев (за исключением некоторых
жанров электронной коммуникации) выражают не только и не столько собственные
мнения и оценки. Они вынуждены учитывать позицию редакции, а также "просчитывать"
предполагаемую реакцию массового адресата, принимая во внимание существующие
социальные стереотипы. С другой стороны, в их же власти и влиять на эти стереотипы,
формировать убеждения, настроения, нормы и ценности аудитории. Связь между идеологиями
социальных групп и масс-медиа отчетливо сформулирована одним из виднейших представителей
критического анализа дискурса: "идеологии формируются и воспроизводятся
посредством языка, иначе говоря, в текстах, в дискурсе. Такие идеологии, как
коммунизм, либерализм, феминизм, расизм или антирасизм, не были бы так сильны
и не имели бы так много сторонников, если бы их идеи не воспроизводились в ежедневном
дискурсе их лидеров и сторонников, не тиражировались бы средствами массовой
информации" [Дейк 2000: 50].
Исходя из этого, можно предположить, что нам вполне сознательно предлагают
осмыслять и обсуждать проблему трудовой миграции, руководствуясь не разумом
и законом, а искусственно возбужденными эмоциями. По словам Е. М. Вольф, "в
мире оценок действует не истинность относительно объективного мира, а истинность
относительно концептуального мира участников акта коммуникации" [Вольф
1985: 203]. Таким образом, от концептуального мира, построенного на правовом
фундаменте (другой вопрос: был ли он построен и в какой степени, если от него
так легко отказаться?), мы (под незаметным, но эффективным руководством СМИ)
переходим к концептуальному миру, основанному на понятиях нравится / не нравится,
подходит / не подходит, хочу / не хочу.
Очевидно, что растущая субъективизация дискурса СМИ о мигрантах, приводящая
к активизации эмоциональной составляющей общественного сознания, небезопасна.
В условиях, когда в отношении мигрантов уже сложился негативный стереотип, она
может спровоцировать обострение социальной напряженности, формирование расистских
настроений, возникновение межнациональных конфликтов.
Литература
Арутюнова Н. Д. Аксиология в механизмах жизни и языка //
Проблемы структурной лингвистики, 1982. М., 1984.
Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Русская политическая метафора (материалы к словарю).
М., 1991.
Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // М. М. Бахтин. Эстетика словесного
творчества. М., 1986.
Будаев Э. В., Чудинов А. П. Метафора в политическом интердискурсе. Екатеринбург,
2006.
Вольф Е. М. Функциональная семантика оценки. М., 1985.
Дейк Т. А., ван. Расизм и язык. М., 1989.
Дейк Т. А., ван. Язык и идеология: к вопросу о построении теории взаимодействия
// Методология исследований политического дискурса. Вып. 2. Минск, 2000.
Клемперер В. LTI: Язык Третьего рейха. М., 1998.
Скребцова Т. Г. Наивные картины глобализации: взгляд лингвиста // Respectus
Philologicus. 2003. N 4. Kaunas, 2003. С. 73-79.
Трошина Н. Н. Тема национально-культурной идентичности в дискурсе масс-медиа
// Этнокультурная специфика речевой деятельности: Сб. обзоров. М., 2000.
Lakoff G. Metaphor and war: The metaphor system used to justify War in the
Gulf // B. Hallet (ed.). Engulfed in War: Just War and the Persian Gulf. Honolulu:
Matsunaga Institute for Peace, 1991.
