ФОНЕТИЧЕСКОЕ И МОРФОЛОГИЧЕСКОЕ СВОЕОБРАЗИЕ ГОВОРОВ СТАРООБРЯДЦЕВ ЗАБАЙКАЛЬЯ
(Гуманитарные науки в Сибири. - Новосибирск, 1999, № 4)
Настоящая статья посвящена рассмотрению основных фонетических и морфологических
особенностей говоров старообрядцев, так называемых семейских, Забайкалья, которые
являются говорами вторичного образования. Предки нынешних семейских переселились
в Забайкалье в 70-х годах XVIII в. из районов Ветки и Стародубья (ныне Гомельская
и Брянская области), куда они бежали после раскола в русской православной церкви,
спасаясь от преследований за приверженность древлеправославной вере.
В результате неоднократных перемещений семейских на территории Европы и в
Сибирь их говоры испытали белорусско-польское воздействие в районах Ветки и
Стародубья и монголо-бурятское в Забайкалье. Однако особенно сильному влиянию
в Забайкалье подверглись исследуемые говоры со стороны соседних русских сибирских
старожильческих говоров, имеющих севернорусскую основу. В связи со сложностью
исторической судьбы забайкальских старообрядцев выявление материнской основы
их говоров вызывает определенные трудности.
Фонетические особенности
Под ударением в исследуемых говорах, как и в литературном языке, различается
пять гласных фонем: ‹а›, ‹о›, ‹е›, ‹и›, ‹у›.
1. В речи носителей говоров всех поколений аканье недиссимилятивное: совпадение
гласных на месте ‹о› и ‹а› в 1-м предударном слоге после твердых согласных в
[а]: к[а]са, стр[а]да; к[а]сой, стр[а]дой; к[а]с'е, стр[а]д'е; к[а]с'ица,
стр[а]ды, к[а]су, стр[а]ду и т.п.
О недиссимилятивном аканье в говорах семейских Забайкалья писал А. М. Селищев
[Селищев 1920, 44], его отмечали и последующие исследователи этих говоров [Белькова
1970, 7; Калашников 1966, 27; Юмсунова 1992, 22-23]. Подобное аканье характерно
также для говоров старообрядцев Алтая, переселившихся, как и забайкальские семейские,
с Ветки [Байрамова 1978, 171; Маёрова 1967, 6]. Однако в говорах семейских Красночикойского
района Читинской области В. И. Копыловой зафиксировано диссимилятивное аканье,
хотя в указанных говорах наметилась тенденция перехода от диссимилятивной системы
аканья к недиссимилятивной [Копылова 1973, 27].
2. Разные типы безударного вокализма после мягких согласных: сильное яканье,
диссимилятивное яканье, иканье, еканье. Сильное яканье, т.е. неразличение гласных
фонем неверхнего подъема ‹а›, ‹о›, ‹е› после мягких согласных перед твердыми
и мягкими согласными и совпадение их в звуке [а], характеризует речь представителей
традиционного слоя говоров семейских. Перед твердыми согласными: св'[а]кла,
б'[а]да, п'[а]тна; св'[а]клой, б'[а]дой, п'[а]тном; св'[а]клу, б'[а]ду, п'[а]тну;
св'[а]клы, б'[а]ды и т.п.; перед мягкими согласными: т'[а]л'ата, в'[а]н'ч'ат',
гл'[а]д'ат',в'[а]зош, зв'[а]рок, п'[а]т'орка; с'[а]л'е, б'[а]д'е, гл'[а]д'ет';
в'[а]з'и, р'[а]к'и, гл'[а]д'и и т.п.
Кроме того, в речи носителей говоров старшего поколения в данных позициях
возможно произношение [a] и на месте ‹и›: к'[а]дала, в'[a]но, з'[a]мой, сп'[a]ртное,
бл'[a]ны, к'[a]рп'ич, с'[a]д'ел'и и т.п..
В традиционном слое изучаемых говоров зафиксировано также диссимилятивное
яканье: произношение в 1-м предударном слоге после мягких согласных при ударенных
гласных верхнего и среднего подъема [а], а при ударной гласной нижнего подъема
– [и] независимо от твердости-мягкости последующего согласного. Перед твердыми
согласными: св'[а]клой, в'[а]сной; св'[а]клу, в'[а]сну; св'[а]клы, в'[а]сны,
но св'[и]кла, в'[и]сна и т.п.; перед мягкими согласными: н'[а]с'ош
,в'[а]з'ош; в'[а]сн'е, р'[а]к'е; н'[а]с'и, в'[а]з'и, но: с'[и]м'йа, в'[и]н'ч'ат'
и т.п.
Речи представителей младшего и части среднего поколений более свойственно
иканье: неразличение гласных неверхнего подъема и совпадение их в звуке [и]
независимо от качества гласного под ударением. Перед твердыми согласными: б'[и]да,
ст'[и]на; б'[и]дой, ст'[и]ной; б'[и]ду, ст'[и]ну; ст'[и]ны, р'[и]ды и т.п.;
перед мягкими согласными: с'[и]м'йа, м'[и]н'ат'; в'[и]з'ош, н'[и]с'ош; с'[и]л'е,
ст'[и]н'е; в'[и]з'и, н'[и]с'и и т.п. Хотя “следы” яканья проскальзывают
даже в речи лиц, имеющих высшее образование и работающих в сфере просвещения:
зв'[a]зда, зв'[a]здой и т.д. В указанных слоях говора не исключено и
еканье.
В 20-е годы А. М. Селищев выделял в говорах семейских Забайкалья диссимилятивное
яканье, иканье и непоследовательно проведенное еканье, он же отмечал наметившуюся
тенденцию к смешению диссимилятивного типа яканья с ассимилятивным [Селищев
1920, 44-46]. Эволюцию диссимилятивного яканья в ассимилятивное яканье, сильное
яканье и иканье проследили последующие исследователи говоров семейских [Калашников
1966; Копылова 1973]. Аналогичный процесс деформации диссимилятивного яканья
и изменение его в сильное наблюдается в некоторых говорах поляков [Байрамова
1978, 191]. Сильное яканье распространено и у бывших ветковцев в Восточно-Казахстанской
области [Маёрова 1967, 6], хотя современным ветковским говорам известны разнообразные
типы яканья [Манаенкова 1974, 9]. Иканье в говорах семейских А. М. Селищев рассматривал
как “позднейшее наслоение”, результат влияния соседей-сибиряков, и указывал,
что “иканье проведено непоследовательно не только в группе говорящих, но и в
говоре одного и того же лица” [Селищев 1920, 40].
Итак, в говорах семейских Забайкалья под влиянием русского литературного языка
и окружающих сибирских старожильческих говоров прослеживается тенденция к переходу
от сильного яканья, наблюдаемого в речи старшего и части среднего поколений,
к иканью, более свойственному речи молодежи. В то же время, возможно, само сильное
яканье развилось из диссимилятивного, о чем свидетельствует сохранение его следов
в речи носителей традиционного слоя говора.
3. Звонкая задненебная фонема ‹г› даже в речи носителей традиционного слоя
говора утрачивает фрикативное образование [г.]. Стабильно она употребляется
еще наряду с взрывным [г] в интервокальном положении: бо[г.]аты, б'е[г.]ат',
мо[г.]илк'и ‘кладбище’, я[г.]ода, о[г.]ород'ина, бри[г.]ад'ер и т.п.;
на конце слова в соответствии с [г.] произносится [х]: творо[х], поло[х],
сн'е[х], плу[х], д'ен'е[х], но[х] и т.п.
В других позициях чаще выступает взрывное [г]: а) в начале слова перед гласными:
[г]айутка ‘собачья конура’, [г]ород'ба ‘ограда, изгородь’, [г]умно,
[г]утар'ит' и т.п.; но [г.]адко, [г.]овор'ит' и т.п.; б) в начале
слова перед сонорными и [в]: [г]воздок, [г]л'ечок ‘небольшой глиняный
горшок’, [г]нуса ‘гнусавый, в нос говорящий человек’, [г]р'ебоват'
‘брезговать’ и т.п.; но [г.]лазл'ивый, [г.]руд'и, [г.]рамотный и т.п.;
в) внутри слова перед сонорными и звонкими шумными согласными: по[г]л'ад'ет',
со[г]р'об, ото[г]нат', ба[г]ровый и т.п.; но: у[г.]робл'ат', у[г.]р'абат'.
В речи младшего поколения во всех позициях, как правило, наблюдается употребление
взрывного [г] и только при оглушении в позиции конца слова наряду с [к] сохраняется
употребление [х]: сн'е[к] – сн'е[х], дру[к] – дру[х], п'иро[к] – п'иро[х],
д'ен'е[к] – д'ен'е[х] и т.п.
4. В речи старшего, преобладающей части среднего и некоторой части младшего
поколений прослеживается довольно последовательное изменение заднеязычных [к'],
[г'] в [т'], [д'] в позиции перед гласными – и (е): тарач'[т']и ‘сдобные
булочки, ватрушки, смазанные или начиненные вареньем, ягодами и др.’, м'акуш[т']и
‘свежий домашний хлеб из пшеничной муки’, п'еч'[т']е, [т']ирп'ич'; шан'[д']и
‘ватрушки с творогом, ягодами, картофелем и др.’, сапo[д']и, д'ен'[д']и,
[д']еор[д']ин и т. п.
5. В речи представителей старшего поколения фонема ‹в› имеет губно-губное
образование. В сильном положении она реализуется в билабиальном [w]; в слабых
положениях выступает то в неслоговом [ў], то в [у]-слоговом. Так, в традиционном
слое говоров в позиции конца слова [w] выступает преимущественно перед гласными:
морко[w]а, тра[w]а, са[w]ана, добро[w]о, коро[w]ы, св'акро[w]ы и т.п.
В середине слова перед согласными, особенно перед глухими шумными, и на конце
слова, губно-губная фонема ‹в› чаще всего реализуется в [ў]: л'есто[ў]ка
‘старообрядческие четки’, колдо[ў]ка, попо[ў]ская в'еUра, уста[ў]шыкоў, д'а[ў]ч'онт'и,
П'атро[ў] д'ен', дро[ў], волко[ў], ушкано[ў] ‘зайцев’ и т.п. Перед звонкими
шумными согласными и сонорными [ў] выступает реже: пра[ў]да, н'ада[ў]на,
к'адро[ў]н'ик, ко[ў]р'ига и т.п.; чаще произносится [в] губно-зубного образования:
пра[в]да, мура[в]л'и, ста[в]н'и, со[в]р'ем'онный, бр'о[в]на и т.п. В
начале слова перед сонорными и звонкими шумными согласными употребляется также
[у]: [у]друх, [у]р'ем'а, [у]б'ит', [у]з'ал и т.п. В этом положении ‹в›
может реализоваться в [у] и в приставках-предлогах, особенно перед глухими шумными
согласными: [у]с'агда, [у]торой, [у] л'асу, [у] контор'е, [у] клуб и
т.п.
Речи молодежи более свойственно губно-зубное образование ‹в› — [в], как и
в литературном языке.
Условия употребления [ў] и [w] в говорах семейских впервые были выявлены А.
М. Селищевым [Селищев 1920, 50-51]. Однако современные исследователи наблюдают
изменения в нормах образования и употребления губных спирантов [Копылова 1973,
43-51; Козина 1991, 35-41].
6. В традиционном слое говоров широко распространен протетический [в] перед
ударенными [о] и [у]: [во]кна, [во]хлуп'ен' ‘гребень крыши’, [во]був',
[ву]тка, [ву]ч'ит' , [ву]ши и т.п.
7. В речи семейских старшего и части среднего поколений в соответствии с ‹ф›,
‹ф'› литературного языка произносятся звуки [хв], [хф] и/или [х]-[хв'], [хф']
и/или [х']: сара[хв]ан, сара[хф]ан, [хв']ирма, [хф']ирма, [х']ирма, М'итро[хв]ан,
[Хв’]ил'ипп, [Хф']ео[хф]ан, [х]ронт, ин[х]арт, ши[х']ер и т.п. В речи младшего
поколения в соответствии с ‹ф›, ‹ф'› литературного языка произносится [ф], [ф']:
[ф]артук, [ф]орма, сара[ф]ан, [ф']ерма и т.п., хотя в речи отдельных лиц
довольно устойчиво сохраняется диалектное произношение.
8. Исключительно в речи носителей говоров старшего поколения фонема ‹х› реализуется
в [с'] перед гласным – и в словах типа: руба[с']и, ор'еU[с']и, солоду[с']и,
св'акру'[с']и и т.п.
8. Во всех слоях исследуемых говоров фонема ‹ј› реализуется в [й] в начале
слова перед гласными и между гласными в корнях слов: [й]аичнэа, [й]аман
‘домашний козел’, по[й]ел, по[й]ехал и т.п.; в интервокальном положении:
в глагольных формах наст. вр.: работ[айе]т' – работ[айе]т, д'ел[айе]т' –
д'ел[айе]т и т.п.; в окончаниях прилагательных: с'ем'ейск[айа], с'ерд'ит[айа],
яр'ичн[уйу], бол'шерот[ойе], баловашн[ыйе] и т.п.; в окончаниях местоимений:
йевонн[айа], как[уйу], н'екотор[ыйе] и т.п.; в окончаниях числительных:
п'ерв[айа], втор[уйу] и т.п. Хотя в настоящее время в говорах, особенно
в речи представителей среднего и младшего поколений, наблюдается тенденция к
утрате [й] в интервокальном положении в результате ассимиляции, которая привела
к стяжению гласных в глагольных формах наст. вр.: думат, знат, застыват
и т.п.; в окончаниях прилагательных, местоимений, числительных: полова, столова,
банна (судомойка) и т.п.; котора, тако и т.п.; ч'етв'орту, п'ату
и т.п. Подобные явления А. М. Селищев квалифицировал как “наносные севернорусские
черты”, считая, что “семейщине свойственны нестяженные сочетания: краснаја
погода, плахоја лета” [Селищев 1921, 26, 28].
10. Характерной чертой семейских говоров является произношение в существительных
двойного мягкого согласного на месте [tj]: св'и[н'н']а, ботв'и[н'н']а, собра[н'н']е,
кр'ашэ[н'н']е, сва[т'т']а, лоску[т'т']а, расп'аU[т'т']е, подпо[л'л']а, но[ч'ч']у.
В настоящее время эта черта постепенно начинает утрачиваться.
11. В целом в исследуемых говорах различаются согласные на месте ч
и ц в [ч']–[ц]: [ч']ай – [ц]эп и т.п. Однако в речи некоторой
части носителей традиционного слоя говоров наблюдается согласный [ц'] на месте
ч: св'е[ц']а, ту[ц']а, [ц']алов'ек, на[ц']ал'н'ик, до[ц']т'и, скот
покон[ц']ал'и, потомы[ц']а, Со[ц']ел'н'ик, вра[ц']ей-то н'е було и т.п.
Речи этих носителей говоров одновременно свойственно смешение [ш], [ж] с [с],
[з], шепелявость мягких сибилянтов: за[ш]ушило, суп [ш] м'асом, одёжу [ш]к'ину
и т.п.; ворота [з']ал'езные, дра[ж]н'ил и т.п.; [cш']астра, ф[cш']о,
[cш']в'ет пот'ер'алс'а 'о потере зрения’, [зж']амой, во[зж']н'ес'ен'н'е,
и[зж']в'оска и т.п.
Подобное явление наблюдал в свое время по всем семейским селам А. М. Селищев
и полагал, что оно развилось у старообрядев после их переселения в Забайкалье,
хотя и не исключал, что могло быть перенесено из материнских европейских говоров
(Селищев 1920, 53–55). Современные исследователи фонетики говоров семейских
шепелявость сибилянтов и спорадическое мягкое цоканье больше склонны считать
реликтом материнских диалектных основ (Козина 1987).
Кроме того, в речи носителей говоров, преимущественно старшего поколения,
наблюдаются случаи утраты затвора у аффрикаты ц: [c]в'аток, [c]ыпушт'и
‘цыплята’, кур'и[c]а, ул'и[c]а, кон'е[c] и т.п.
12. Наличие сочетания [бм] в речи всех поколений носителей исследуемых говоров:
о[бм]ан, о[бм]анщик, о[бм]отка, о[бм]олот и т.п.
13. Шипящие фонемы ‹ж› и ‹ш› твердые: [ж]ана, му[ж]ык, [ж]ардушник
‘тонкие высокие молодые деревья, годные на жерди’, дол[ж]он, жэн[ш]ына, [ш]ыбко.
Также твердо произносятся долгие шипящие [жж] и [шш]: во[жж]ы, дро[жж]ы,
зав'а[шш]ан'н'е и т.п. Произносится [жж] в слове езжу, в словах с
корнем дожд-; а [шш] – в словах типа ящик, щука (т.е. на стыке
морфем), в слове еще и в слове счет (и однокоренных).
14. Почти повсеместно в речи семейских разных поколений наблюдается произношение
[с] и [с'] на месте сочетаний [ст] и [с'т'] на конце слов: мо[с], ро[с],
хво[с], кр'е[с] и т.п.; ко[с'], т'е[с'], старо[с'], пр'а[с'], шер[с'],
пу[с'], е[с'] и т.п.
15 В традиционном слое семейских говоров наблюдается протетический [и] в словах
с начальным сочетанием “плавный + гласный” в ударенном слоге: [и]ржат', [и]рвать,
[и]л'дом и т.п.; протетический [а] – в слове [а]ржаной; начальный
элемент в слове где – [и]д'е.
17. В традиционном слое изучаемых говоров наблюдается гласный [а] на месте
заударного конечного е в окончании 2 л. мн. ч. глаголов: проход'и[т'а],
дожив'о[т'а], услыши[т'а] и т.п.; гласный [а] на месте заударного конечного
и после [л] в окончании мн. ч. глаголов: од'ива[л'а], строи[л'а],
корм'и[л'а], бы[л'а'] и т.п.
Морфологические особенности
1. В традиционном слое говоров у сущ. ж.р. на -а с ударенными окончаниями
и основой на парный твердый согласный в форме Р. п. ед. ч. отмечено окончание
-е: у жан'е, от с'астр'е, кол пл'ит'е, кол изб'е; в безударном
положении – окончание и(ы): у мам'и, с работы, вокруг школы. В речи представителей
младшего и значительной части среднего поколений в подобном случае наблюдается
окончание -ы: у жены, от с'естры, кол пл'иты, кол избы; с работы,
вокруг школы (при единичных случаях употребления от с'естр'е, кол пл'ит'е).
2. Формы сущ. ср. р. с твердой основой в И. п. мн. ч. образуются с помощью
окончания -ы: п'атны, в'окны, с'олы, в'одры и т.п.
3. Во всех слоях исследуемых говоров зафиксировано совпадение окончаний Тв.
и Д. п. существительных: тарач'т'и с ягод[ам], п'ирожт'и с грыб[ам], полол'и
рук[ам], пр'алка с выр'еск[ам], молоко лагун[ам] продава'л'и и т.п.
4. В традиционном слое говоров семейских, по-видимому, отсутствовал класс
сущ. ср. р., а составляющие его сущ. относились к м. р.: был з'имовьё, бр'евно
кру'глый, с'ем'енный масло, т'есто растро'нулся, в'ес' л'ицо, воко'шко отвор'онный,
поганый в'едро и т.п.
5. В традиционном слое изучаемых говоров личные местоимения 1 и 2 л. ед. ч.,
а также возвратное местоимение в Р. и В. п.п. имеют окончание -е: у м'ин'е,
у м'ен'е; у т'иб'е, у т'еб'е (реже – у тоб'е); у с'иб'е, у с'еб'е
(реже – у соб'е); в'ид'ишь м'ин'е, м'ен'е; т'иб'е, т'еб'е (реже
– тоб'е); с'иб'е, с'еб'е (реже – соб'е). В речи носителей
говоров младшей и значительной части средней возрастных групп в подобных случаях
начинает преобладать общерусская норма с -а: м'ин'а, т'иб'а, с'иб'а.
6. В речи представителей старшей возрастной группы зафиксировано употребление
личн. местоим. м. р. ед. ч. И. п. в формах [w]он и [j]он наряду
с он, мн.ч. И.п. – оны, он'е, он'и: [j]он н'е уход’ит, [w]он
бравый, оны [дети] растут', он'е уехатч'и и т.п. Молодежи свойственны формы
— он, он'и.
7. В традиционном слое говоров наблюдаются особенности в употреблении местоимения
тот: в форме ед. ч. ж. р. И. п. – тая, В. п. – тую; в форме
И. п. ед. ч. ср. р. – тое (и тоя), И. п. мн. ч. – тые (и
тэи, т'еи, т'ее): тая ул'ица, тую просм'ешн'ицей звал'и, тэи и э'т'и
вр'ем'ена', т'ее н'е ста'л'и поп'ер'еч'ит' и т.п.
Распространение всех перечисленных выше форм местоимения тот в говорах старообрядцев
Забайкалья в начале века регистрировал А. М. Селищев и проводил параллели с
говорами липован Добруджи [Селищев 1920, 60].
Речи молодежи соответственно свойственны общерусские нормы – та, ту, то,
т'е.
8. В традиционном слое говоров отмечено сосуществование окончаний -ой
и -ей в Р., Д., Тв., П. п. ед. ч. ж. р. местоим. тот, один: той, одной
и тэй, однэй: у однэй б'ар'оз'ины, однэй тру'дно кос'ит', с тэй сторон'е,
на тэй ул'ицы и т.п. Молодежь употребляет формы той, одной.
9. В традиционном слое говоров наблюдается [т'] в окончаниях 3 л. глаголов:
ид'от'– ид'у'т', т'кот' – ткут', роб'ит' – роб'ут', курн'от' – курнут', сп'ит'
– сп'ат', л'уб'ит' – л'уб'ут' и т.п..
10. Во всех слоях исследуемых говоров безударные окончания 3 л. мн.ч. глаголов
II спряж., как правило, совпадают с соответствующими окончаниями глаголов I
спряж.: завар'ут' – зав'арут, п'ил'ут' – п'ил'ут, положут' – положут, ждут'
– ждут и т.п.
11. В речи носителей говоров старшего поколения зафиксирована форма инфинитива
глагола идти – итит': ит'ит' по ул'ице, ит'ит' домой и т.п.
Итак, фонетические и морфологические особенности говоров старообрядцев (семейских)
Забайкалья свидетельствуют о том, что несмотря на более чем двухсотлетнее контактирование
с окружающими сибирскими старожильческими говорами, средне- и севернорусскими
в своей основе, и говорами местного бурятского населения, а также несмотря на
все возрастающее воздействие литературного языка, они сохраняют в своем традиционном
слое основные черты материнских южнорусских говоров.
Однако в специфических условиях Забайкалья, а также при воздействии литературного
языка дифференциальные материнские черты постепенно вытесняются. Так, еще А.
М. Селищев отмечал “замечательно сильное воздействие” на другие говоры говоров
сибиряков-севернорусов и указывал на судьбу семейских, которые “вопреки своему
стремлению жить обособленно от “сибиряков”… не могли устоять, чтобы не поддаться
влиянию “сибирских” говоров” [Селищев 1921, 8].
Сопоставительная характеристика реализации фонетических и морфологических
особенностей в речи представителей разных поколений показывает, что в исконных
фонетической и морфологической системах этих говоров, развивающихся в течение
столь длительного времени под влиянием русских сибирских старожильческих говоров
и русского литературного языка (т.е. в условиях междиалектного и внутриязыкового
контактирования), произошли процессы, которые завершились сменой старых форм,
утверждением новых, например, твердое произношение долгих шипящих [жж] и [шш],
утрата конечного звука [т] в звукосочетаниях [ст], совпадение безударных окончаний
у глаголов I и II спряж. в форме 3 л. мн. ч. и др.; в других случаях процесс
смены фонетических и морфологических норм еще не завершился, например, переход
от яканья к иканью, произношение губно-зубного [в] на месте губно-губного [w],
взрывной [г] на месте [г]-фрикативного, утрата [j] в интервокальном положении,
сопровождаемая ассимиляцией и стяжением гласных, утрата существительными двойного
мягкого согласного на месте сочетания [tj], появление окончания -ы наряду
с -е у сущ. ж.р. на -а с ударенными окончаниями и основой на парный
твердый согласный в форме Р. п. ед. ч., появление окончания -а наряду
с -е у личных местоимений 1 и 2 л. ед.ч., а также возвратного местоимения
в Р. и В. п.п., замена [т'] на [т] в форме 3 л. глаголов наст. времени ед. и
мн. ч. и др.
Общей тенденцией изменения фонетической и морфологической систем является
сближение диалектных систем с литературным языком, хотя это процесс достаточно
длительный.
Литература
Байрамова Т.Ф. Именное и местоименное склонение в
говоре поляков на Алтае (К проблеме взаимодействия русских говоров): Автореф.
дис. … канд. филол. наук. – Томск, 1978. Белькова В.А. Судьба южнорусского говора в условиях инодиалектного
окружения (фонетико-морфологический очерк): Автореф. дис. … канд. филол. наук.
– Воронеж, 1970. Калашников П.Ф. К изучению говора семейских // Тр. кафедр русского
языка вузов Восточной Сибири и Дальнего Востока. – Улан-Удэ, 1966. Вып.4.
Козина О.М. Губные спиранты в семейских говорах // Современные русские
говоры. – М., 1991. Она же. Особенности произношения сибилянтов в речи русских старожилов
Бурятии // Фонетические исследования языков и диалектов Бурятии. – Улан-Удэ,
1987. Копылова В.И. Фонетическая система говора семейских Красночикойского
района Читинской области. – Улан-Удэ, 1973. Маёрова К.В. Говор села Боровки Шемонаихинского района Восточно-Казахстанской
области: Автореф. дис. … канд. филол. наук. – М., 1967. Манаенкова А.Ф. Язык Ветки: Дис. … д-ра филол. наук. – Минск, 1974.
Селищев А.М. Забайкальские старообрядцы. Семейские. – Иркутск, 1920.
Селищев А.М. Диалектологический очерк Сибири. – Иркутск, 1921. Юмсунова Т.Б. Лексика говора старообрядцев (семейских) Забайкалья.
– Новосибирск, 1992.
