Гневашева - Ритуально-магические функции песни в русской и японской обрядовых традициях

Е. А. Зонова

РИТУАЛЬНО-МАГИЧЕСКИЕ ФУНКЦИИ ПЕСНИ В РУССКОЙ И ЯПОНСКОЙ ОБРЯДОВЫХ ТРАДИЦИЯХ: ОБЩЕЕ И ОСОБЕННОЕ

(Образование и культура России в меняющемся мире. - Новосибирск, 2007. - С. 308-312)

Известно, что музыка относится к самым важным составляющим культуры любого народа, которая является источником для реконструкции представлений о мире, нравах, обычаях, духовной жизни древнего человека. Песня же, являясь одним из древнейших музыкальных жанров, сохранившимся на протяжении многих веков, может послужить ключом к открытию специфики обряда и ритуала традиционного общества.

Проблема, поставленная в нашем сообщении, может быть сформулирована как определение функциональной значимости песни в обряде и повседневной жизни традиционного общества на примерах японской и русской традиций. Конкретно, мы попытаемся выявить некие общие моменты песенной культуры данных этносов, а также специфические особенности, характерные для каждой из традиций. Исследование этой темы представляется особенно актуальным в рамках "диалога культур", так как помогает найти некие общие моменты и точки соприкосновения между российской и японской культурами, а также способствуют взаимному обогащению и обмену опытом между нашими странами.

Говоря о роли песни в жизни традиционного общества, необходимо прежде всего определить, какое значение имел для него ритуал в целом, так как первоначально исполнение песни во многих обществах было обусловлено прежде всего обрядовой ситуацией. Как известно, в каждой народной культуре с древности вырабатываются некие символические "языки", различающиеся между собой средствами передачи информации, но обладающие единым полем значений. В научной литературе их называют также культурными кодами, поскольку с их помощью кодируется определенное содержание. Считается, что наиболее последовательно эти "языки" используются в ритуале, занимающем главенствующее место в традиционной культуре [3].

Ритуал является особой символической формой поведения людей. Хотя в древности он был противопоставлен повседневности, его влияние распространялось и на сферу обыденной жизни, в значительной степени ритуализированной. Интересно, что в традиционной культуре обряды совершались только в кризисные моменты бытия природы и человека. Для природы таковыми считались переходы от одного сезона к другому, а в жизни человека основными пограничными состояниями были моменты рождения, вступления в брак и смерти. В представлении древнего человека , все эти события нарушали установившийся космический порядок, приводили к временному хаосу, нарушению границ между двумя мирами, которые в обычное время закрыты. Только в моменты взаимопроникновения этих миров было возможно вступление их обитателей в диалог. По сути дела, любой ритуал представляет собой диалог социума с некими высшими силами, а вся система известных в традиционном сообществе обрядов регламентирует отношения между мирами и направлена на обеспечение выживания коллектива, его процветание [4, с. 56]. Именно в ритуале наиболее полно представлены функционирующие в культурной традиции коды, такие как предметный, пространственный, вербальный и т. д. Наиболее важным из них считается акустический, или звуковой, код, включающий в себя в том числе и пение.

Таким образом, одной из важнейших функций звука и голоса в традиционной культурой является функция установления контакта. Звуковой код служит одним из главных средств коммуникации не только внутри человеческого социума, но и между миром людей и миром сверхъестественных сил. Это связано с тем, что зона действия звука значительно обширнее, чем у коммуникативных средств, основанных на визуальном, осязательном и других контактах. Как правило, в ритуалах не используются обычные средства звукового общения. Их заменяют неординарные формы звукового поведения: громкое пение, крик или, напротив, шёпот. Даже в тех случаях, когда в обряде применяется словесный язык, тексты организуются особым образом: ритмизуются, рифмуются, изменяется скорость речи и пр. А использование в ритуале сакрализованных звуковых языков (как музыкального, так и словесного) связано со стремлением достичь максимального взаимопонимания с партнером по диалогу - сверхъестественными силами [7, с. 202].

Примером ситуации магического функционирования песни в обрядовой практике древней Японии могут послужить песенные обряды утагаки, или утакакэ (слово традиционно переводится как "песенная изгородь"). Такие обряды проводились как в деревнях, так и в столице Нара, в рамках церемонии фую-но-мацури (праздник зимы). Они включали в себя следующие компоненты: песни и танцы, возжигание костров, образование временных брачных пар и т. д. Традиционно на утагаки происходили обмены песнями между двумя перекликающимися группами. Очевидно, что все эти действия имели чисто сакральный характер. Л. М. Ермакова считает, что первоначально этот обряд, скорее всего, имел полифункциональную значимость (был связан, в частности, с практикой тинконсай - усмирение души), хотя со временем он всё чаще стал связываться с плодородием риса.

Примерами сходной обрядовой практики в русской традиции могут послужить недавно прошедшая масленица и купальский обрядовый комплекс. Отличительной особенностью купальского ритуала является возжигание костров, в которых, как правило, сжигали сделанную из соломы куклу (Купалу) и старые вещи, что символизировало уничтожение изжившего себя времени. Костер выполнял и функцию очищения, защиты людей (посредством прыгания через него), а также всего культурного пространства от всякого рода негативных воздействий. В некоторых регионах на Купалиях было принято с зажженными на высоких жердях факелами обходить поля. При этом пели купальские песни, имеющие функцию оберега от ведьм, которые в эту ночь могли забрать "спор" у хлеба. Другие поэтические мотивы в купальских песнях связаны либо с брачной тематикой, выражающейся в припевании парней и девушек друг к другу, либо с идеей изгнания мифологического персонажа, олицетворяющего истекшее время.

На примере описанных обрядов можно видеть, что исполнение песни и в том и в другом случае имело особое значение, являясь неким средством общения со сверхъестественным. Характерно, что в обоих обрядах песня выполняет продуцирующую функцию, способствуя плодородию, а также изгнанию злых сил, которые могут урожай уничтожить. Так как плодородие традиционно связывалось с брачными отношениями мужчины и женщины, то в обоих ритуалах проигрывается модель таких отношений, что, в свою очередь, нашло отражение в ритуальных песнях.

Относительно ритуальной функции песни в обряде раннего периода японской культуры возможно делать предположения только реконструктивно, так как материалами для исследования могут быть лишь наиболее ранние письменные памятники. Именно в них японская обрядовая песня постепенно обретает фиксированную литературную форму. Считается, что наиболее отчётливо этот процесс виден на примере поэтической антологии VIII в. "Манъёсю" . Характерное отличие данной антологии от всех позднейших составляет наличие в ней фольклорного материала, что позволяет исследователям использовать её в качестве источника по реконструкции фольклорной традиции, а также мифологических представлений древних японцев.

В "Манъёсю" представлены почти все жанрово-тематические разновидности народной песни, которые существуют в мировом фольклоре: трудовые и обрядовые песни, календарная поэзия, заговоры, песни-гадания, плачи, семейно-бытовые песни, лирические и т. д.

В контексте данной темы интересны повествовательные песни, которые издревле были характерны для всего обрядового фольклора японцев. Они способствовали формированию и реализации самого обряда, а также моделировали обряд, создавая словесную схему ситуации [8, с. 29]. Повествовательные песни описывали различные элементы праздника, последовательность ритуальных действий. Они могли исполняться в самых разных ситуациях. Известны песни, в которых содержится описание сбора лечебных трав, новогоднего праздника огня - Тондо, праздника поминания усопших - Бон и др., в которых описывался не только сам обряд, но и его участники. Однако наиболее ярко повествовательные песни обнаруживают свою жанровую сущность в свадебном обряде. В качестве примера свадебной песни приведём нагамоти ута ("песня сундука"), которая исполнялась во время свадебной церемонии в Японии начиная с конца эпохи Эдо, вплоть до Мэйдзи:

Словно бабочка, будто со цветком ё!

Ха! Ярэ-ярэ!

Воспитанная дочь

Сегодня наё всё вокруг торжествует!

Оя! Выдаём невесту, наэ

Комодов да сундуков на семи да на восьми шестах несём [много - много]

А потом поклажу привезём на лошадях!

Эта песня является типичной для древнеяпонской свадебной церемонии. Согласно ритуалу, когда в день свадьбы процессия невеста направлялась в дом жениха, носильщики на плечах переносили необходимые предметы для венчания, сопровождая действо ритуальной песней. Таким образом, с одной стороны в песне прославляется невеста, то есть как бы создаётся позитивная атмосфера ритуала; с другой стороны мы видим как данная песня этот ритуал формирует, описывая производимые действия.

Проводя аналогию с русской фольклорной традицией, приведём в пример жанр ритуальной песни, которая по своим функциям соответствует японским повествовательным. Ритуальные песни также выполняли очень важную роль в крестьянском быту, способствуя реализации обряда. Так, рассматривая, например, свадебный обряд, следует отметить чрезвычайную разработанность его акустического кода, в том числе и музыкального. В этом отношении со свадьбой не может сравниться ни один русский обряд семейного или календарного циклов. Песни звучат на всех этапах свадьбы, выполняя различные функции, связанные с двумя главными линиями обряда: инициационной и территориально-контактной. Интересно, что в русском свадебном обряде существовал ритуал перевоза приданого невесты в дом жениха, сходный с вышеописанным ритуалом японской традиции. Соответственно, песни, его сопровождавшие, также выполняли функции "пропевания" обрядового действа. Так, например, в свадебном обряде донских казаков во время перевоза приданого исполнялась такая песня [5, с.19]:

- Сестрицы-подружки,

Сестрицы-подружки,

Несите подушки!

Сестрицы Катерины,

Несите перины!

Характерно, что в обеих традициях - как русской, так и японской - подобные песни исполнялись хором, который являлся одним из главных участников свадебного обряда. "Исполняя ритуальные песни, хор выступал в обряде как бы в роли режиссёра, создавая, направляя течение обряда, советовал, приглашал к какому-либо действию и т. д." [5, с.19]. Таким образом, коллективный характер исполнения также является общей чертой японских повествовательных и русских ритуальных песен.

Наиболее ярким примером песни в её магическом аспекте бытования является жанр заклинательной песни, относящийся к древнейшему периоду, ко времени анимистических верований японцев. Возникновение данного жанра в древней Японии традиционно связывают с верой в магическую силу слова. Как характерно для многих культур, называние слова было равноценно манипулированию называемым объектом. Древние японцы считали слово живым существом и подразумевали у него наличие души - котодама ("душа слова"). Как отмечает исследователь японской культуры Л. М. Ермакова, в ритуале "текст становится … модусом подключения человека к природному миру, в целом наделённому магическими и мистериальными возможностями" [1, с. 394].

Основная цель заклинательных песен заключалась в воздействии на силы природы через магию слова. В антологии "Манъёсю" можно встретить заклинательные песни 3-х типов:

1) заклинания - запреты;

2) "сезонные заклинания";

3) заклинания любовного содержания.

Заклинания - запреты были основаны на древних табу, в них часто упоминались названия объектов природы - трав, цветов, раковин, - состоявших из заклинательного запрета: трава - "не говори", "позабудь - трава", раковина "позабудь любовь", трава - "скажи свое имя" [2, с. 30].

"Сезонные заклинания" представляли собой обращения - просьбы к силам природы и стихиям совершать или не совершать какое-либо действие. "Стихийные бедствия (землетрясения, наводнения), характерные для природных условий Японии, беспомощность древнего земледельца в борьбе с силами природы способствовали возникновению всякого рода верований, созданию запретов и заговоров, к которым прибегали для защиты от различных бедствий и для получения хорошего урожая" [6, с. 43]. В качестве примера песни данного типа приведём следующую:

Осенний ветер, я тебя прошу,

Не дуй всё время здесь

До той минуты,

Пока свои я не украшу руки

Жемчужиною, что на дне лежит

(перевод А. Е. Глускиной, "Манъёсю", 1. т., с. 496)

В заклинательных песнях любовного содержания на первый план выходило описание чувств, эмоций. Чрезвычайно распространённой среди песен антологии является, в частности, тема любовной магии. Таковы темы поисков трав, раковин, жемчуга для подарка возлюбленной. Также часто поют об обычае дарить одежду любимому человеку или обмениваться с ним одеждой, завязывать шнур у одежды перед разлукой в знак верности и т. д.

Характерной чертой заклинательных песен в целом была их связь с циклами сельскохозяйственного календаря. Наиболее широко этот жанр представлен в весеннем цикле: в обряде "молодой воды", "первой мотыги", в обходе домов ряженными, в обряде отгона птиц ториой и др.

Обращаясь к русской песенной традиции, отметим, что заклинательные песни в ней представлены довольно широко, они так же, как и японские песни этого жанра, имеют древнее происхождение. Для славян была характерна вера в магию слова, сходная с верой японцев в котодама. Например, у русских существовало представление, что если пожелать человеку здоровья (русское "здравствуйте"), то он действительно будет здоровым. Нельзя с точностью сказать, наделялось ли слово душой, однако у русских известна болезнь, насылаемая в виде "голоса", который поселяется в человеке и использует его в качестве рупора. На русском юге эту болезнь называют "крикуном", а на севере говорят, что в человеке сидит "лишний" или "говоритель" [4, с. 50].

Относительно русских заклинательных песен необходимо отметить, что этот жанр был характерен в большей степени для календарных и свадебных обрядов. В плане приуроченности к календарному циклу русские заклинательные песни представляют собой несколько групп: это песни, связанные с обрядами празднования Нового года, со встречей весны, с обрядами, способствовавшими созреванию урожая, а также сопровождавшими его уборку. В отдельную группу можно выделить песни. заклинавшие солнце, дождь и радугу (в календарном приурочении здесь не было определённости) [5, с. 41]. Этот тип песни очень близок к японским "сезонным заклинаниям" по форме, так как построен в виде обращения к природным объектам (как правило, в форме монолога, реже как диалог). Однако в русской традиции такой тип заклинания выражен более точно, конкретно. В качестве примера приведём обращение к радуге, которая, в представлении крестьянина, могла дать и дождь, и солнце:

1) - Радуга-дуга,

принеси нам дождя!

2) - Радуга-дуга

Перебей дождя

Подай солнышка! [5, с. 42-43]

Огромное количество заклинательных песен представлено, в частности, в русском свадебном фольклоре. Как правило, песни этого жанра сопровождали наиболее важные моменты свадьбы. Чтобы брак был счастливым, певцы заклинали сверхъестественные силы сделать свадьбу "крепкой", "долговечной" и т. д. [5, с. 41-42]. Также заклинательные песни могли совершать просьбы совершить определённые ритуальные действия (например, расплетание косы).

Таким образом, одним из характерных признаков русских заклинательных песен является их целенаправленность, конкретность. В отличие от японских песен этого жанра, в русских песнях-заклинаниях нет развитой системы образов. Их характеристики обусловлены необходимостью заклясть будущий урожай, здоровье человека и животных, семейное счастье. В японских же заклинательных песнях, как правило, природное очень тесно связано с человеческим, отождествляется с ним. В них явно присутствует личностный момент, что в художественной системе выражается как лиричность, в песнях присутствует большое количество эпитетов, метафор, сравнений и т. д.

Подводя итог вышесказанному, отметим, что традиционный обряд и фольклор как его важная составляющая представляют собой практически неисчерпаемый источник для исследования в силу своей взаимосвязанности с различными сферами культуры. Изучение этой темы интересно и актуально прежде всего в своей направленности на процессы самовоспроизводства этноса во времени и сохранения национальной самобытной культуры в условиях современного мира.

Литература

1. Ермакова, Л.М. Магическое и эстетическое в японском обрядовом фольклоре и ранней литературе / Л.М. Ермакова // Синто - путь японских богов. - Т.1. Очерки по истории синто. - СПб.: Гиперион, 2002.-С. 385-408.
2. Садокова, А.Р. Японская календарная поэзия / А.Р. Садокова. - М.:
Наследие, 1993. -159 с.
3. Левинтон Г. А. Понятие "кода" в исследовании обряда / Фольклор: проблемы изучения, сохранения, пропаганды: Тезисы всесоюзной науч.-практ. конф, М., 1988. - 115 с.
4. Народное музыкальное творчество / под ред. О. А. Пашиной, С.-Пб, 2005. - 568 с.
5. Круглов Ю. Г. Русские обрядовые песни / Ю. Г. Круглов // М: Высш. школа, 1982. - 272 с.
6. Глускина, А.Е. Заметки о японской литературе и театре: (Древность и средневековье) / А.Е. Глускина; АН СССР. Ин-т востоковедения. - М.: Наука, 1979.-296 с.
7. Байбурин, А. К. Ритуал в традиционной культуре. Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов / А. К. Байбурин. - СПб.: Наука, 1993. - 240 с.