А.Н. Кудрикова
ГЕНДЕРНЫЕ РАЗЛИЧИЯ В ПОЭЗИИ А.А. АХМАТОВОЙ И Н.С. ГУМИЛЕВА
(Наука. Университет. 2005. Материалы шестой научной конференции. - Новосибирск,
2005. - С. 58-66)
Проблема сходства и различий в психологии мужчин и женщин является предметом
размышлений нескольких поколений ученых. К концу ХХ века в психологии сформировались
два взаимосвязанных, но не тождественных направления исследований - психология
половых различий и гендерная психология.
Понятно, что, ориентируясь на гендерные различия, нужно всегда помнить о биографии
автора, о влиянии на его творчество других писателей и поэтов, а также о социо-культурной
ситуации, в которой жил автор. Но всё же главную, ведущую линию творчества составляет
творческая индивидуальность, не последнюю роль в которой играет осознание писателем
принадлежности к полу.
Приступая непосредственно к сравнению творчества Н. Гумилёва и А. Ахматовой,
нужно, прежде всего, оговорить аспекты, по которым будет идти сравнение.
Во-первых, трудно себе представить женскую или мужскую фонетику. Понятно,
что общеупотребительные языковые реалии будут использоваться всеми членами социума
независимо от социальных, возрастных или половых различий. Это касается и фонетических,
и лексических, и морфологических средств.
Представить себе также мужской или женский лексикон также очень сложно, поскольку
язык - явление социальное в первую очередь. Но попытки такого словаря имеются.
Например, в монгольских семьях женщинам запрещается называть родственников мужа.
Как правило, запреты (скорее этического плана) на грубую брань касаются именно
женщин и девушек. Понятно, что это отголоски древних мифологических представлений
о могуществе женщин как носительниц сакральных знаний, и вера в могущество слова.
Но, тем не менее, такие ограничения имеются.
Думается, что говорить о мужских и женских языках можно не на уровне лексических
регламентаций, а на уровне активного словарного запаса индивида. Наверное, не
вызовет сомнений предположение, что наиболее частотными в лексиконе женщин буду
слова семантического поля: дом, дети, быт, мужчины. В лексиконе же мужчин будут
преобладать слова семантического поля: карьера, работа, успешность, машины,
компьютеры, женщины.
Что касается поэтического творчества, то здесь, в связи наибольшим уровнем
абстракции, и эффектом эстетизации бытия, мы можем столкнуться с тем, что частота
употребления слов одного поля будет примерно одинакова. Различия же гендерного
свойства будут присутствовать на уровне темы и сюжета.
Вот, что пишет С. Маковский о своём знакомстве с семьёй Гумилева-Ахматовой:
"Я встретил молодых тогда в Париже. Затем мы вместе возвращались в Петербург.
В железнодорожном вагоне, под укачивающий стук колёс, легче всего разговориться
"по душе". Анна Андреевна меня сразу заинтересовала, и не только в
качестве законной жены Гумилева, повесы из повес, у которого на моих глазах
столько завязывалось и развязывалось романов "без последствий". -
Но весь облик тогдашней Ахматовой, высокой, худенькой, тихой, очень бледной,
с печальной складкой рта, вызывал не то растроганное любопытство, не то жалость.
По тому, как разговаривал с ней Гумилёв, чувствовалось, что он её полюбил серьёзно
и гордится ею. Что она была единственной - в этом я и теперь убеждён. …
Ахматовой (насколько помню) он посвятил открыто всего одно стихотворение,
зато сколько стихотворений, куда более выразительных, сочинил, не называя её,
но они явно относятся к ней и к ней одной (пр. "Пятистопные ямбы").
Перечитывая эти стихи, можно восстановить драму, разлучившую их так скоро после
брака, и те противоречивые чувства, какими Гумилев не переставал мучить и её,
и себя; в стихах он рассказывал свою борьбу с ней и несравненное её очарование,
каясь в сове вине перед ней, в вине безумного Наля, проигравшего в кости свою
Дамаянти.
Я не хочу слишком уточнять перипетий семейной драмы Гумилевых. К тому же каждому,
знающему стихи, какими начинается "Чужое небо", и каких много в сборниках
Ахматовой "Вечер", "Четки", нетрудно восстановить эту драму
и судить о том, насколько в этих стихах всё автобиографично. Но, смотря на "камуфляж"
некоторых строк, стихи говорят сами за себя. Напомню только о Гумилёвском портрете
"Она", которых он мог написать, конечно, только с Ахматовой:
Я знаю женщину: молчанье,
Усталость горькая от слов,
Живёт в таинственном мерцаньи
Её расширенных зрачков.
Неслышный и неторопливый,
Так странно плавен шаг её,
Назвать её нельзя красивой,
Но в неё всё счастие моё.
Трещина в отношениях стала заметнее после его возвращения из Африки.
Отстаивая свою "свободу", он на целый день уезжал из Царского, где-то
пропадал до поздней ночи, и даже не утаивал своих "побед"…Ахматова
страдала глубоко. В её стихах, тогда написанных, но напечатанных позже (вошли
в сборники "Вечер", "Четки"), звучит и боль от её заброшенности,
и ревнивое томление по мужу:
Жгу до зари на окошке свечу
И ни о ком не тоскую,
Но не хочу, не хочу, не хочу,
Знать как целуют другую.
Анна Андреевна неизменно любила мужа, а он? Любил и он… насколько мог. Но
занятый собою, своими стихами и успехами, заперев в клетку её, пленную птицу,
он свысока утверждал своё мужское превосходство, следуя Ницше, сказавшему: "Мужчина
- воин, а женщина для отдохновения воина"… Подчас муж-воин проявлял и жестокость,
в которой потом каялся.
Но всему приходит конец, даже любовному долготерпению. Случилось то, что должно
было случиться. После одного из своих "возвращений" он убедился, что
теряет жену".
В стихах Ахматовой всегда на первом месте некий бытийный, вещный план:
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.
Или:
Я пришла к поэту в гости.
Ровно поддень. Воскресенье.
Тихо в комнате просторной,
А за окнами мороз
И малиновое солнце
Над лохматым сизым дымом…
Как хозяин молчаливый
Ясно смотрит на меня.
Таких примеров можно найти огромное количество. Создаётся впечатление, что
стремление к точности, акмеистской ясности обращает внимание поэтессы только
на внешние предметы. И только через них она пытается передать переживания, внутренние
состояния. Но всё же эти состояния очень холодные, отстранённые, будто замершие.
Не таков Гумилёв. И хотя в воспоминаниях современников он часто предстаёт холодным
педантом, высокомерным эстетом. В стихах это совсем другой человек: страстный,
темпераментный, очень чуткий и впечатлительный:
Я долго шел по коридорам,
Кругом, как враг, таилась тишь.
На пришлеца враждебным взором
Смотрели статуи из ниш.
В угрюмом сне застыли вещи,
Был странен серый полумрак,
И, точно маятник зловещий,
Звучал мой одинокий шаг…
И это противоречие у обоих авторов вызывает мысли о том, что их стиль поведения
в жизни был маской. Неким образом, которые они сами часто создали, и которому
следовали в условиях социума, а истинную свою суть доверяли только стихам. Причем
детерминированные гендерными стереотипами противоречия, ясно проецируются как
в семейной, так и в личной психодраме.
Представляется, что такие поэтические средства как цветосимволика, звукопись,
предпочтение малых или крупных форм, жанров является скорее индивидуально авторским
проявлением, чем гендерным.
К проявлениям же гендерных особенностей, видимо, можно отнести темы, сюжеты
произведений, и, вероятно, образы характерные для одного пола и нехарактерные
для другого.
Наиболее яркие различия, связанные с переживание своего пола, правильнее всего
искать в функциях, которые возлагаются на представителя того или иного пола.
Если гендерный стереотип предписывает мужчине быть воином, охотником и любовником,
то реализацию этого взгляда находим Н. Гумилёва. Не только отдельные стихотворения,
но и целые циклы у Гумилёва отражают эту тему. Например, "Путь конквистадора"
целиком посвящен теме воинства и первооткрывательства. Иные функции мужчины
мы видим в стихотворении "Дон Жуан":
Моя мечта надменна и проста:
Схватить весло, поставить ногу в стремя,
И обмануть медлительное время,
Всегда лобзая новые уста.
А в старости принять завет Христа,
Потупить взор, посыпать пеплом темя,
И взять на грудь спасающее бремя
Тяжёлого железного креста.
И лишь когда средь оргии победной
Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный,
Испуганный в ночи своих путей,
Я вспоминаю, что ненужный атом,
Я не имел от женщины детей
И никогда не звал мужчину братом.
В другом стихотворении типы мужских судеб предстают такими:
Только глянет сквозь утёсы
Королевский старый форт,
Как весёлые матросы
Поспешат в знакомый порт.
А в заплеванных тавернах
От заката до утра
Мечут ряд колод неверных
Завитые шулера.
Хорошо по докам порта
И слоняться, и лежать,
И с солдатами из форта
Ночью драки затевать
Иль у знатных иностранок
Дерзко выклянчить два су,
Продавать им обезьянок
С медным обручем в носу.
А потом бледнеть от злости,
Амулет зажать в полу,
Всё проигрывая в кости
На затоптанном полу.
Здесь открывается другая сторона для возможностей мужчины, широкий спектр
судеб-функций: матрос, солдат, шулер, драчун, игрок, попрошайка. Как бы другой
полюс реализаций, но также тесно связанный с гендерными представлениями о мускулинности:
мужественно быть агрессивным, безрассудным, отчаянным. Прощение за такое поведение
даётся только за одну принадлежность к мужскому полу.
О мужской доле, о пути воина или охотника, Гумилёв говорит с воодушевлением,
страстью, с преклонением и обожанием. Совсем другое дело - семейная и любовная
тема. Неизменно приходится сталкиваться с противоречивыми строками. То поэт
зовёт любимую, наделяет её царскими эпитетами, звучит лунная тематика, то вдруг
он видит её гиеной, зверем, и испытывает чувства первобытного страха.
Иное, казалось бы, нужно искать в стихах А.А. Ахматовой. Гендерный стереотип
предписывает ей быть мягкой, уступчивой, терпеливой. И часто так оно и происходит,
но весьма неоднозначно:
Мне не надо счастья малого,
Мужа к милой провожу
И довольного, усталого,
Спать ребенка уложу.
Или:
Но вдруг последняя сила
В синих глазах ожила:
"Хорошо, что ты отпустила,
Не всегда ты доброй была".
Идея жертвенности не чужда Ахматовой. В "Молитве" она достигает
апогея:
Дай мне горькие годы недуга,
Задыханья, бессонницу, жар,
Отыми и ребенка, и друга,
И таинственный песенный дар -
Так молюсь за твоей литургией
После стольких томительных дней,
Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком в славе лучей.
Но временами происходят прорывы. Поэтесса неистовой и непримиримой предстаёт
в своих поэтических обличеньях:
Высокомерьем дух твой помрачён,
И оттого ты не познаешь света.
Ты говоришь, что вера наша - сон
И марево - столица эта.
Ты говоришь - моя страна грешна,
А я скажу - твоя страна безбожна.
Пускай на нас ещё лежит вина, -
Всё искупить и всё исправит можно.
Вокруг тебя - и воды, и цветы.
Зачем же к нищей грешнице стучишься?
Я знаю, чем так тяжко болен ты:
Ты смерти ищешь и конца боишься.
Надо сказать, что полемичность в стихах Ахматовой присутствует очень ярко.
В основном, это полемика связана именно с Гумилёвым, как носителем гендерных
(устаревших) установок. С. Маковский в воспоминаниях пишет, что в любви Гумилев
был собственником и запрещал на первых порах Ахматовой печататься, недооценивал
её творчество, но позже считал одной из самых талантливых своих учениц. Хотя
талант Ахматовой ни в каком ученичестве не нуждался, и это отмечали многие современники
и исследователи.
Характерной и яркой у Гумилёва является тема смерти. Причем смерть представляется
поэту вожделенной и романтичной:
Созидающий башню сорвётся,
Будет страшен стремительный лёт,
И на дне мирового колодца
Он безумье своё проклянёт.
Разрушающий будет раздавлен,
Опрокинут обломками плит,
И, всевидящим Богом оставлен,
Он о муке своей возопит.
А ушедший в ночные пещеры
Или к заводям тихой реки
Повстречает свирепой пантеры
Наводящие ужас зрачки.
Не спасешься от доли кровавой,
Что земным предназначила твердь.
Но молчи: несравненное право -
Самому выбирать свою смерть.
Не об этом ли стремлении к смерти писала Ахматова и осуждала его за это? И
так ли на самом деле Гумилёв не дорожил жизнью? По воспоминаниям современников,
знавших Гумилева - да. Об этом говорят его поездки в Африку, стремление на фронт,
и всяческое презрение к опасности.
Неоднозначно представлена тема материнства и отцовства в стихах обоих поэтов.
Если скудные строки у Ахматовой мы ещё можем найти, то Гумилёв сыну не посвятил
ни строчки.
Буду тихо на погосте
Под доской дубовой спать,
Будешь, милый, к маме в гости
В воскресенье прибегать -
Через речку и по горке,
Так что взрослым не догнать,
Издалека, мальчик зоркий,
Будешь крест мой узнавать.
Знаю, милый, можешь мало
Обо мне припоминать:
Не бранила, не ласкала,
Не водила причащать. (1915)
Ахматова считала себя плохой матерью, и это не скрывала, но время и поэтические
строки сказали обратное. Известна преданность, которую Ахматова пронесла в самые
тяжелые годы: ареста сына и переживаний за его судьбу. В память о сыне Ахматова
создает одно из самых своих знаменитых произведений - поэму "Реквием".
А строки этого стихотворения можно прочесть как обращение и к мужу, и к сыну:
Не пугайся, - я еще похожей
Нас теперь изобразить могу.
Призрак ты - иль человек прохожий,
Тень твою зачем-то берегу.
Был недолго ты моим Энеем, -
Я тогда отделалась костром.
Друг о друге мы молчать умеем.
И забыл ты мой проклятый дом.
Ты забыл те, в ужасе и в муке,
Сквозь огонь протянутые руки
И надежды окаянной весть.
Ты не знаешь, что тебе простили…
Создан Рим, плывут стада флотилий,
И победу славославит лесть.
Переживание материнства носит у А. Ахматовой некий вселенский, космический
смысл. В уже приведенной выше "Молитве" видно, что поэтессе легче
мыслить свою лирическую героиню как мать всех живущих. Но ей не чужды и трогательно-
заботливые чувства к детям:
Постучись кулачком - я открою.
Я тебе открывала всегда.
Я теперь за высокой горою,
За пустыней, за ветром и зноем,
Но тебя не предам никогда…
Твоего я не слышала стона.
Хлеба ты у меня не просил.
Принеси же мне ветку клена
Или просто травинок зелёных,
Как ты прошлой весной приносил.
Принеси же мне горсточку чистой,
Нашей невской студёной воды,
И с головки твоей золотистой
Я кровавые смою следы.
(1942)
Еще один аспект, имеющий в основе гендерные различия, это тема эротики и сексуальности
в творчестве поэтов. Здесь, пожалуй, отличия будут самыми яркими, но трудно
судить, что является в этой теме главным: половые или индивидуальные установки.
Тема эротики у Ахматовой присутствует в таком же виде, как и другие темы -
очень завуалировано. По крайней мере, можно говорить об очень сдержанной сексуальности
(что впрочем, и предписывает гендерный стереотип), и сдержанном темпераменте.
И хотя Ахматова более откровенно говорит об изменах, и переживаниях своей героини
по этому поводу, но все же это не носит характер личностной открытости:
Боль я знаю нестерпимую,
Стыд обратного пути…
Страшно, страшно к нелюбимому,
Страшно к тихому войти.
А склонюсь к нему нарядная,
Ожерельями звеня, -
Только спросит: "Ненаглядная!
Где молилась за меня?"
Известно, что один из своих первых сборников, "Романтические цветы",
Н. Гумилёв посвятил А. Ахматовой (тогда ещё Горенко). Одни только названия стихотворений
чего стоят: Крыса, Думы, Выбор, Мечты, Принцесса, Любовники, Гиена, Заклинание.
Уже здесь прослеживается сложный комплекс чувств, которые Гумилёв адресует героине
своих лирических произведений, и уже здесь прочитывается сексуальная символика:
Я с нею буду биться до конца.
И, может быть, рукою мертвеца
Я лилию добуду голубую. …
Или:
Отданный во власть её причуде,
Юный маг забыл про всё вокруг,
Он смотрел на маленькие груди,
На браслеты вытянутых рук.
А когда на изумрудах Нила
Месяц закачался и поблёк,
Бледная царица уронила
Для него алеющий цветок.
Еще пример из "Царицы". Герой вынашивает планы покушения на царицу
(ср. сексуальное насилие):
Узорный лук в дугу был согнут,
И, вольность древнюю любя,
Я знал, что мускулы не дрогнут
И остриё найдет тебя.