(История всемирной литературы. - Т. 5. - М., 1988. - С. 365-366)
Антиох Дмитриевич Кантемир (1708-1744), сын молдавского господаря, был человеком
широко и разносторонне образованным, крупным политическим деятелем, одним из
наиболее даровитых русских дипломатов той эпохи. Его пребывание на посту русского
посланника в Лондоне (1732-1738) и Париже (1738-1744) было заметной вехой в
развитии отношений передовой мысли России и Запада эпохи Просвещения. В Париже
Кантемир близко познакомился с философом-просветителем Б. Фонтенелем, трактат
которого «О множестве миров» перевел на русский язык до отъезда за границу (перевод
этот, имевший большое просветительное значение и направленный против догматов
церкви, опубликован в 1740 г.; спустя шестнадцать лет был запрещен Синодом).
Дружба связывала Кантемира с Ш. Монтескье (сделанный Кантемиром перевод «Персидских
писем» не сохранился), драматургом Нивелем де Лашоссе, математиком Мопертюи.
Переписывался Кантемир и с Вольтером.
Начало литературной деятельности Кантемира относится ко второй половине 20-х
годов: в это время он сочиняет не дошедшие до нас любовные песни. Позднее Кантемир
с осуждением отзывался о своих ранних опытах, считая, что его призвание - писать
не любовные, а сатирические стихи. Свое литературное творчество зрелый Кантемир
подчинил воспитательным задачам. «Все, что я пишу, пишу по должности гражданина,
отбивая все, что согражданам моим вредно быть может», - заявлял он. Осознание
писательского дела как дела высокого, гражданско-патриотического стало, начиная
с Кантемира, в России традицией, подготовленной историей предшествующей древнерусской
культуры и письменности.
Сатиры писать Кантемир начал на рубеже 20-30-х годов. До отъезда в Англию
им было создано пять сатир. За границей сатирик упорно работал над ними, добавил
четыре новых. В результате переработки в первых пяти сатирах конкретизируется
и углубляется критика социальных зол русской действительности, ослабляется абстрактно-моралистическое
начало: сатирические образы приобретают силу ярких и емких типических обобщений,
а язык - необычайную меткость, силу и выразительность.
Признавая связь своего творчества с античной и западноевропейской традицией,
Кантемир писал, что «наипаче Горацию и Боалу, французу, последовал, от которых
много занял, к нашим обычаям присвоив». Ту же мысль он выразил в стихотворном
афоризме: «Что взял по-галльски, заплатил по-русски». Кантемир не ошибся в своей
самооценке. Заимствование отнюдь не носило в его сатирах характера следования
готовым образцам, а было самобытной, творческой их переплавкой. Опираясь на
опыт предшественников, Кантемир отзывался на те мотивы древнеримской и французской
стихотворной сатиры XVII в., которые были созвучны его времени и отвечали публицистическим
и воспитательным задачам его творчества. Так, например, в сатире второй - «На
зависть и гордость дворян злонравных» (1730) - Кантемир доказывает, что не «порода»,
а собственные заслуги дают человеку право считаться «благородным». И хотя тема
этой сатиры - тема личного благородства, противопоставленного знатности рода
и доблести предков - не была открытием Кантемира (к ней обращались и Ювенал,
и Буало), в России она приобрела особое значение после недавно введенной Петром
«Табели о рангах» (1722). Родовитое дворянство восприняло этот акт петровского
законодательства как посягательство на свои былые привилегии. Но значение сатиры
Кантемира было шире: провозглашенная им идея, созвучная идеалам Просвещения,
на протяжении всего XVIII в. требовала постоянного о себе напоминания. Ее вслед
за Кантемиром будут повторять в России Сумароков, Новиков, Фонвизин, Державин,
Радищев, Карамзин, молодой Крылов, в творчестве которых она служит то целям
воспитания дворянства в духе гуманности и уважения к человеку, а то и утверждению
идеала внесословной ценности человеческой личности - от дворянина до крепостного
«раба».
Сатира Кантемира стоит у истоков многих тем, мотивов и образов, прошедших
через всю русскую литературу XVIII в. Так, нарисованный в уже названной второй
сатире щеголь был первым в ряду образов многочисленных французоманов и «петиметров»,
которые под разными именами возродились на страницах сатирических журналов екатерининской
эпохи, выводились на сцену в комедиях того времени, высмеивались в лубочных
картинках. В сатире седьмой («О воспитании», 1738) впервые широко поставлена
тема, которая станет одной из центральных тем литературы периода русского Просвещения,
- об ответственности родителей за умственное и нравственное воспитание детей,
тема, к которой будут обращаться самые выдающиеся русские писатели XVIII в.
«...в них все страсти всякого чина людей самым острым сатирическим жалом проницаются»,
- писал о сатирах Кантемира Ломоносов.
Бичуя каждый из наблюдаемых им пороков русской общественной жизни своего времени,
Кантемир имел перед глазами его конкретного социального носителя. Но в соответствии
с эстетикой классицизма «подлинник» служил ему материалом не для портретного
или памфлетного изображения, а для создания типического обобщения, где индивидуальные
и национальные черты обогащали уже сложившуюся и устоявшуюся сатирическую традицию.
Благодаря этому, несмотря на обобщенность и условные имена сатирических персонажей,
современники узнавали в них реальные прототипы. Вот почему сатиры Кантемира
впервые были изданы в России только спустя два десятилетия после смерти писателя,
в 1762 г. Первые пять сатир, написанные до отъезда за границу, охотно переписывались
и распространялись уже современниками в рукописи. Посмертно были изданы и переводы
Кантемира из Горация и Анакреонта.
Отражая вступление русской литературы на путь творческого соревнования с литературами
передовых европейских стран, сатиры Кантемира сохранили тесную, органическую
связь с отечественными литературными источниками - антиклерикальной рукописной
демократической сатирой XVII в., проповедями Феофана Прокоповича, а порою и
с «грубыми и почти деревенскими шутками» народных «игрищ» (несмотря на пренебрежительные
отзывы о них самого сатирика). И язык сатир Кантемира свидетельствует о внимании
и близости автора к языку простого народа, хотя синтаксис, изобилующий инверсиями
по образцу латинских классиков, и делает сатиры Кантемира часто трудными для
восприятия человека нашего времени. Эти трудности связаны с тем, что стих Кантемира-сатирика
- силлабический тринадцатисложник: ему суждено было уже вскоре стать вчерашним
днем в истории русского стиха.
В «Письме Харитона Макентина к приятелю о сложении стихов русских» (1743)
Кантемир защищал свою позицию силлабика в споре с Тредиаковским и остался ей
верен до конца. Все же введение Кантемиром в последних сатирах (как и в переработанных
редакциях первых пяти сатир) дополнительного ударения в силлабическом стихе
- на пятом или седьмом слоге - было первым шагом на пути к реформе русского
стихосложения.
Острота, меткость, новизна содержания сатир Кантемира обусловили уже при жизни
сатирика интерес к его творчеству за рубежом. В 1749 и 1750 гг. был издан французский
перевод его сатир, сделанный другом Кантемира - аббатом Гуаско; ближайшее участие
в подготовке этого издания принимал Монтескье. С французского был выполнен немецкий
перевод (1752). Оба они вышли в годы, когда в России сатиры Кантемира оставались
еще неизданными.
