Олдос Леонард Хаксли родился 26 июля 1894 г. в семье, давшей Англии многих
знаменитостей. Его дед, профессор Томас Генри Хаксли, был коллегой и последователем
Дарвина, отец, Леонард Хаксли, - издателем и литератором. Его предок по материнской
линии, Томас Арнольд, снискал известность как видный деятель церкви, историк,
еще больше прославился его сын, Мэтью Арнольд, - поэт, эссеист и литературный
критик. Словом, будущий писатель принадлежал к тому особому слою английского
общества, где смыкались аристократия, верхушка "среднего класса",
интеллектуальная и творческая элита. Итон или Хэрроу в детстве, Оксфорд или
Кембридж в юности, разнообразная, но всегда активная деятельность всю последующую
жизнь. Книги, литература в этой среде были частью существования, и для людей
этого круга вполне естественным представлялось самим браться за перо. В своих
писаниях они адресовались прежде всего друг другу в полной уверенности, что
будут прекрасно поняты.
Олдос Хаксли уже в детстве подавал большие надежды - прекрасно рисовал, интересовался
естественными науками, писал стихи. Однако болезнь глаз, проявившая себя еще
в Итоне временной слепотой, заставила отказаться от мысли о профессиональной
карьере. После окончания Оксфорда он пробовал заняться сельским хозяйством,
служил в военном министерстве, учительствовал, сотрудничал в журналах. Но все
это длилось недолго, ибо с начала 20-х годов его призванием стала литература.
Один за другим выходили сборники новелл, романы, в различных журналах печатались
стихи и эссе.
20-е годы стали не только самым "продуктивным" десятилетием для
писателя, но и определяющими в формировании творческих и идейных установок всей
жизни. Из-за глаз Хаксли не участвовал в боях I мировой войны, но, подобно многим
современникам, оказался захвачен настроениями, порожденными ею. Доминантой этих
настроений было ощущение разрыва "связи времен", крушения ценностей
и установлений, казавшихся еще недавно незыблемыми и вечными. Война стимулировала
кардинальные изменения в экономике, политике, науке, материальной и духовной
культуре. Между веком нынешним и веком минувшим пролегла четкая грань, и сделалась
для многих явной несостоятельность разработанных в прошлые века представлений
о человеке и человеческой цивилизации. Отсюда - стремление создать другую "картину
мира", найти адекватные новой реальности способы ее осмысления, как идейно-философские,
так и эстетические. Вот почему 20-е годы стали в европейской культуре временем
эксперимента: романы Пруста и Джойса, стихи Маяковского и Т. С. Элиота, картины
Пикассо и Малевича, фильмы Эйзенштейна и
Вертова новым художественным языком повествовали о том, что каждому из этих
художников казалось важнейшими свойствами бытия.
Достаточно быстро свое место в идейно-эстетических битвах 20-х годов нашел
и Олдос Хаксли. Он считал, что литература должна быть частью общественной жизни,
а задача художника - осмыслять и, по возможности, влиять на происходящее в большом
мире. Вместе с тем он не связал себя с каким-либо политическим или эстетическим
движением, а круг его общения был необычайно широк. Например, среди его друзей-литераторов
мы находим и членов основанной А. Барбюсом "Группы Кларте", и таких
"столпов" модернизма, как Т. С. Элиот и В. Вулф, и некую А. Лус -
автора нашумевшего в свое время бестселлера "Джентльмены предпочитают блондинок".
Позднее в его доме частыми гостями бывали знаменитые актеры и музыканты, такие,
как Г. Гарбо и И.
Менухин.
Как и для многих англичан того времени, для Хаксли наступление новой исторической
эпохи связывалось прежде всего с гибелью эпохи викторианской - величественной
и лицемерной, сделавшей Англию владычицей полумира, но и заразившей ее форсайтизмом.
Что же пришло ей на смену? Каковы возможности и перспективы нового времени?
Ответами на эти вопросы и стали его первые произведения, особенно романы "Желтый
Кром" (1921), "Шутовской хоровод" (1923) и "Контрапункт"
(1928).
Отталкиваясь от традиции нравоописательной сатиры, Хаксли в этих произведениях
показал, что происходит, когда разрушаются основы, на которых строилось общество.
Их персонажи - люди крута самого Хаксли. Но эта элита нации - писатели, художники,
политики, ученые - живут в мире, где "все боги умерли", по выражению
американца Ф. С. Фицджеральда, и где человек остался один на один с самим собой,
со своими представлениями о мироздании и моделями поведения. Он тоскует в одиночестве,
но не слышит и не хочет слышать других. Как будто хористы, брошенные дирижером
и потерявшие программу концерта, бессмысленно, но упорно ведут каждый свою мелодию.
Они, на первый взгляд, подчиняются лишь инстинктам, но в этом-то, по убеждению
писателя, и состоит моральный код послевоенного общества, разочарованного во
всем, но стремящегося не думать о причинах и следствиях этого разочарования.
Хаксли в равной мере интересуют и сами идеи - мелодии, и их симфоническое
слияние, которое и представляется писателю картиной современного мира. Множественность
форм существования объектов бытия и множественность их восприятий становятся
не только предметом повествования, но и основой поэтики художественного текста,
также выстроенного по принципу симфонического многообразия сюжета. Он использует
и развивает жанр романа-дискуссии, ставший в дальнейшем одним из самых распространенных
видов английского интеллектуального романа (вспомним хотя бы произведения Айрис
Мердок или Джона Фаулза).
Попытки разобраться в своем времени заставляли Олдоса Хаксли быть не только
художником, но и философом, социологом. Считая, что литератор в современном
мире должен иметь гражданскую позицию, он создал целый ряд эссеистических сочинений,
в которых напрямую вел разговор с читателем о самых фундаментальных принципах
бытия. Одно из эссе 1931 г. носит название "Прошлое и будущее", и
в нем писатель представил свой взгляд на проблему "связи времен":
"Прошлое и будущее - производные от настоящего. У каждого поколения есть
и своя собственная история, и свой сорт пророчеств. Проблемы самого поколения
определяют, что оно будет думать о прошлом и будущем. К прошлому оно будет обращаться
за инструкциями и оправданием, за сочувствием и лестью. Оно будет заглядывать
в будущее, как, впрочем, и в прошлое, ища в нем вознаграждения за настоящее".
"Связь времен" существует прежде всего в нашем сознании, от нашей
способности осмыслить самих себя зависит и наше понимание истории, и наш взгляд
на перспективы человечества. Более того, наша способность понять свое время
определяет и возможности для будущего. Внук ученого-эволюциониста выдвинул идею
"неевклидовой истории", согласно которой любой исторический момент
содержит несколько потенциальных линий развития. Облик грядущего зависит от
того, какие тенденции наберут силу в настоящем, а это уже в руках человека.
Речь идет не об объективных законах, но о своеобразных "возмущениях"
исторического пространства, возникающих в культурной жизни общества, в его психологии
и идеологии.
Размышления на эту тему нашли естественное продолжение в художественном творчестве:
в 1932 г. Хаксли опубликовал роман "О дивный новый мир!", сразу же
получивший титул одной из самых известных антиутопий литературы XX века.
С того самого момента как Г. Уэллс выпустил в свет свой первый роман "Машина
времени" (1890), научно-фантастическая литература приобрела новое по сравнению
с временами Ж. Верна качество. Во-первых, она стала рассказывать не только о
могуществе и тайнах науки, но и о социальных результатах естественнонаучного
прогресса. Во-вторых, оформилась наука социология, и, следовательно, законы
общественного прогресса тоже становились объектом изображения. Появилось огромное
число произведений, представляющих общество будущего, в котором как бы получали
завершение те или иные научные, экономические, социальные, культурные явления
и тенденции современности. Русский писатель Е. Замятин назвал подобные сочинения
"социально-фантастическими". Эти произведения, если снова воспользоваться
определениями Замятина, могут быть или "со знаком +" или "со
знаком -", в зависимости от того, что думает писатель о будущем и о настоящем.
Литература конца XIX в., передавая оптимизм и надежды времени, подарила миру
множество сочинений первого рода, которые мы по традиции называем "утопиями",
хотя они принципиально отличаются от "Утопии" Т. Мора, создававшего
антитезу настоящему. В нынешнем же столетии, отражая тревожные настроения современников
многих потрясений и трагедий, царствует "антиутопия", которая указывает
своим "знаком -" на дефекты существующего мира и потому часто именуется
еще "романом-предупреждением". Достаточно вспомнить хотя бы роман
самого Е. Замятина "Мы" (1924) или "1984" Дж. Оруэлла. И
Хаксли писал свое произведение, чтобы, как он впоследствии признавался, предупредить
читателя: "Это возможно, ради всего святого, будьте осторожны!"
Реальность Мирового Государства в 632 году Эры Форда является в основе своей
"евклидовым" результатом действия объективных закономерностей социально-экономического
и научного прогресса. Олдос Хаксли ничего не придумал, когда "строил"
его экономическую модель. Он просто "продлил в будущее" основные принципы
"общества массового потребления". Человечество научилось много производить,
и массово потреблять произведенное, чтобы потом снова производить и потреблять...
Но писателю, как, впрочем, и многим другим в наше время, ясно, что "на
той огромной фабрике, какую являет собой современный индустриализированный мир,
нет места ни человеку как биологической особи, ни человеку-творцу, ни человеческой
индивидуальности". Все приносится в жертву "фордизму", как обозначил
Хаксли в эссе "Пуританин" складывавшуюся на его глазах философию индустриально-технологической
эпохи. "Фордизм" как раз и есть то "возмущение исторического
поля", созданная человеком идеология, которая может повлиять на облик грядущего.
В романе "О дивный новый мир!" Генри Форд, первым использовавший
в производстве конвейер, стал богом, с момента введения этого новшества началось
новое летосчисление, и основополагающая для массового общества стандартизация
производства и потребления вышла на новый уровень развития. "96 тождественных
близнецов, работающих на 96 тождественных станках!" - идеальная ситуация
для конвейерного производства, достижимая благодаря успехам генетики. Сложнее
оказалось с потреблением. Как рассказывает один из правителей этого мира Мустафа
Монд, заря новой эры была отмечена бунтами и гражданским неповиновением, когда
была предпринята попытка просто обязать каждого потреблять необходимое для функционирования
экономического цикла количество произведенного. Человека общества массового
потребления пришлось выращивать искусственно не только биологически, но и идеологически.
Стандарт задает не только физические "параметры" всех этих альф, бет,
гамм и т.д., но и мысли, ассоциации, желания. Единственное различие - в степени
свободы выбора, которая необходима для выполнения их будущей деятельности.
Еще один результат "евклидового" развития истории - политическая
система Мирового Государства. Как однажды заметил Хаксли в письме к Дж. Оруэллу,
сегодняшние социально-политические реалии делают гораздо более вероятной формой
правления в государствах будущего "мягкую деспотию патерналистского толка",
а не жестокую тиранию, представленную в знаменитой антиутопии "1984".
Именно такое "мягкое олигархическое правление" изображено в романе.
В "дивном новом мире" главноуправители лишь следят, чтобы ничто не
мешало системе функционировать, что она, кстати, делает весьма успешно. (В этом
смысле произведение Хаксли уникально в ряду антиутопий первой половины XX в.)
Но Хаксли больше интересуют все же не политические модели, а еще одно "возмущение"
истории - наши представления о том, что нужно человеку для счастья, что есть
"светлое будущее человечества". Это мы, сегодняшние, путаем слова,
очень близкие по смыслу, - счастье и благоденствие, счастье и удовольствие,
а понятие прогресса связано в нашем сознании прежде всего с повышением уровня
материального благосостояния. Обитатели Мирового Государства получили благоденствие,
благосостояние и удовольствие, они счастливы, но их счастье вызывает содрогание
не только у читателя, но и у Джона Дикаря. Хаксли усиливает иронию, содержащуюся
в той сцене шекспировской "Бури", в которой Миранда приветствует вынесенными
в заглавие романа словами людей прекрасного, по ее убеждению, хоть и неизвестного
ей мира, в то время как почти все они - негодяи. Джону предстоит пройти свой
путь познания.
Современный писатель буквально воспроизвел схему знаменитых произведений XVIII
в., показывая нам "естественного человека", попавшего в "цивилизованное
общество" и оказавшегося выше этой цивилизации. Он знает, что такое Время,
Смерть, Бог, ему нужны свобода, добродетель, грех... Словом, он сохранил то
личностное начало, которого напрочь лишены адепты "фордизма", а потому
готов принять несчастье, хотя и жаждет счастья, готов принять смерть, чтобы
не предать себя.
В 1946 г. в предисловии к первому послевоенному изданию романа "О дивный
новый мир!" Олдос Хаксли написал, что, когда работал над книгой, видел
для Дикаря только две возможности - интегрироваться в новый мир или отступить
в свой мир страстей "по Шекспиру", что, собственно, тот и сделал.
Последующие годы привели писателя к убеждению, что существует и третья возможность.
"Наука и технология будут использоваться в интересах человека, и человек
не будет переделан и порабощен ими". Человеческую жизнь будет определить
"некий Высший Утилитаризм, в котором принцип Величайшего Счастья будет
вторичен по отношению к принципу Достойной Конечной Цели" - мистического
единства мироздания и внутреннего мира человека, сообщающего жизни прекрасный
новый смысл. Рассказом об этой третьей возможности и стал последний роман О.
Хаксли "Остров" (1962) - своеобразное завещание писателя человечеству.
Многое произошло в мире и в его жизни. В середине 30-х годов он принимал активное
участие в пацифистском движении, потом выступал защитником интересов немецких
евреев. В 1937 г. навсегда переселился в США, в южную Калифорнию, где сблизился
с местными интеллектуалами, увлекавшимися индуизмом и буддизмом. Как большинство
европейских писателей, оказавшихся в годы войны в США, Хаксли зарабатывал на
жизнь, делая сценарии для Голливуда. Утвердил себя и как драматург. В начале
50-х, подобно многим, он экспериментировал с психоделическими наркотиками, а
потом записывал свои впечатления. Издал огромное количество эссе, философских
трактатов и только несколько художественных произведений. Почти каждое, однако,
становилось событием в литературной жизни: "Слепой в Газе" (1936),
"Через много лет" (1939), "Обезьяна и сущность" (1948).
"Остров" - простое, вроде бы, название таит в себе множество смыслов.
Вспомним, хотя бы, сколько социальных и иных экспериментов свершалось на островах,
разбросанных по карте английской литературы! Остров Томаса Мора Утопия, остров,
ставший школой жизни для Робинзона Крузо, остров, где ставил свои эксперименты
доктор Моро Герберта Уэллса, остров, где "повелитель мух" испытывал
на прочность души юных героев Уильяма Голдинга... Хаксли помнит и заставляет
читателя вспомнить об этой литературной традиции, соотнеся, впрочем, свой роман
с произведением, практически неизвестным в наши дни, хотя и достаточно популярным
в прошлом. "Нигдея, или За гранью" ("Erewhon, or over the Range",1872)
Сэмюэля Батлера (английское слово "Erewhon" представляет собой анаграмму
"nowhere" - нигде) тоже повествует о закрытой для остального мира
стране. Это сатира на нравы и идеи английского общества второй половины XIX
в., выдержанная во многом в свифтовском духе. Попавший на остров Палу английский
журналист Уилл Фарнеби готов пережить что-нибудь вроде тех испытаний, которые
выпали на долю героя Батлера, но ситуация оказывается принципиально иной, что
лишь подчеркивают упоминания "Нигдеи". Однако гораздо важнее то, что
"Остров" представляет собой антитезу первой антиутопии самого Хаксли.
По принципу зеркального отражения выстроен ряд сцен, диалогов, но главное -
одни и те же явления нашей современности, достижения науки и технологии используются
и в Мировом Государстве, и на острове Пала, с противоположными, однако, целями,
а следовательно, и результатами.
Понимая прекрасно, насколько сложна задача переустройства общества в интересах
человека, наблюдая за различными социальными и экономическими экспериментами
в этой области, на которые оказался столь богат XX век, Хаксли пришел к убеждению,
что не существует решения проблемы путем выбора приоритетов или последовательного
изменения частностей. Нужно действовать "по всем фронтам сразу". Для
этого необходимы не только добрая воля, и ум, и желание сотрудничать, не только
наука, религия, искусство, политическая а экономическая активность сами по себе.
Все знания, умения и желания человечества должны быть "синтезированы в
единую философию". Долгие годы писатель был занят разработкой этой "Вечной
философии" (так и называется один из самых важных его трактатов), черпая
ее компоненты у раннехристианских гностиков, мистиков Запада и Востока, в буддизме
и индуизме. А в "Острове" О. Хаксли попытался представить ее в художественной
форме, показать, что получится, если она станет программой жизни хотя бы части
человечества. Иными словами, создал утопическую антитезу реальности.
С точки зрения писателя, ход событий в современности определяет рост народонаселения,
неспособного прокормить себя в существующих экологических условиях. Отсюда все
войны, диктатуры и другие потрясения двух последних столетий. Но человеку дано
повлиять на облик грядущего, поняв настоящее, что, собственно, и происходит
на острове Пала, где торжествует "неевклидова история". В середине
XIX века правитель Палы старый Раджа и приехавший на остров шотландский врач
и ботаник Макфэйл сначала осознали эту проблему, затем разработали всеобъемлющую
программу - философию и последовательно ее осуществили. Они ничего
не придумали, они лишь собрали воедино то, что считали лучшим из большого опыта
человечества, и использовали, чтобы сделать людей свободными и счастливыми.
На Пале экономики в нашем понимании нет, но есть совершенное сельское хозяйство
и контроль за рождаемостью. А еще есть абсолютная "естественность"
цивилизации, человек ощущает себя частью Природы, а не ее покорителем или жертвой.
Чрезвычайно существенно для Хаксли в этом "возмущении исторического поля"
и то, что ход истории корректируется совместными усилиями представителей двух
цивилизаций. Хотя "Запад есть Запад", "Восток есть Восток",
они все же "сходят с места", и новая история острова Палы вырастает
из символической встречи двух культур, из синтеза всего лучшего, чем эти культуры
обладают.
Не борьба противоречий, даже не их диалектическое единство, а гармония является
первоосновой мироощущения Пребывающих во Благе единства мироздания и человека.
Они принимают мир как он есть в буквальном смысле слова, их жизнь разворачивается
во всей полноте "здесь и сейчас". Человек выходит из "тюрьмы
своего эго" и открывается миру, а мир открывается человеку. Гармоническое
мироощущение определяет все стороны жизни островитян. Тантрической мудростью
поверяются все достижения науки и технологии. Контрацептивы, например, применяются
совместно с йогой любви. Гипнопедик помогает не манипулировать людьми, а проявить
их индивидуальные способности, ускорить обучение и познание. Паланезийцы используют
и павловскую систему выработки условных рефлексов "во имя благих целей
дружбы, доверия, сочувствия", а не для "промывания мозгов". Искусственное
оплодотворение также имеет цель, противоположную той, что определяла его использование
в "Дивном новом мире". Институт семьи не отменен, но преображен так,
чтобы всегда, при всех обстоятельствах, быть благом для детей.
Все эти вещи столь важны для Олдоса Хаксли, что он легко идет в своем последнем
романе на нарушение многих принципов жанра. Повествование иногда напоминает
больше философский трактат или социологическое эссе. Романист командует и персонажами,
и читателями, заставляя их вникать в самые разные аспекты жизни на Пале. Но
все это с его точки зрения не только допустимо, но и необходимо, ибо человечество
должно представлять, что оно может обрести, если задумается о своей жизни. Иначе
все "вернется на круги своя", а человеческая цивилизация будет двигаться
по прямолинейному "евклидову" пути. Не случайно время действия романа
- не будущее, а середина нашего века. В эпоху массового производства, массового
уничтожения, массовости населения доминантным является другой способ существования,
представленный миром Уилла Фарнеби и полковника Дайпы. "Остров" О.
Хаксли с полным основанием может быть назван не только "утопией",
но и "романом-предупреждением". Вопреки утверждениям некоторых критиков,
писатель и здесь проявил себя как проницательный и беспощадный аналитик. "Чума
XX века не Черная Смерть, а Серая Жизнь". Не понимая первооснов бытия,
мы суетны и агрессивны, мы устраиваем из своей жизни ад и хотим, чтобы и все
другие существовали в этом же аду. Как замечает посол Баху, политика паланезийского
правительства "неверна, поскольку уж слишком правильна", ибо "направлена
на то, чтобы сделать каждого жителя острова максимально счастливым". А
счастливая жизнь "является несправедливостью по отношению ко всем остальным".
"Несправедливость" исправлена. Дивный новый мир (уже без всяких
кавычек) уничтожен быстро и легко, ведь в силу своей философии жители Палы не
считают возможным даже отвечать насилием на насилие. Но Олдос Хаксли, пройдя
большой жизненный путь в нашем, столь непростом мире, на закате жизни все же
завершает свой последний роман осторожно-оптимистически: "горестям приходит
конец: это столь же непреложно, как то, что они случаются". Будем надеяться...
