Беляева - Константинос Кавафис: мотив движения в пространственно-временной организации текста

С. Ю. Беляева

КОНСТАНТИНОС КАВАФИС: МОТИВ ДВИЖЕНИЯ В ПРОСТРАНСТВЕННО-ВРЕМЕННОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ТЕКСТА

(Балканские чтения 1. Симпозиум по структуре текста. - М., 1990. - С. 141-144)

1. Представление о движении в художественном тексте тесно связано с пространственно-временными характеристиками того мира, который конструируется автором в данном произведении.

2. Выбор именно этого аспекта в творчестве Константиноса Кавафиса (1863 - 1933 гг.), крупнейшего греческого поэта объясняется тем, что творчество его принадлежит к постсимволистскому периоду в истории литературы, хронотоп которого характеризуется возрождением многозначности и мозаичности, свойственных в первую очередь хронотопам Ренессанса и Реформации, когда в качестве доминирующей литературной формы выступает новелла. В хронотопе символистского периода возрождается синкретичность и цикличность, свойственные хронотопу мифа; появляются попытки органического сочетания линейного хронотопа, свойственного эпохе классического европейского романа, с хронотопами циклическим и синкретным.

3. В результате символистская и постсимволистская литература являются своего рода кульминационным моментом в выражении личностного начала в европейской литературной традиции. В классическом европейском романе это начало в значительной степени замаскировано строгой линейностью хронотопа и поэтикой монологизма и подробностей. В авангарде же (в самом широком смысле этого слова) оно отодвинуто на второй план приёмом "перепутывания" пространства и времени. Специфика хронотопа постсимволистского периода в полной мере отражена в структурной организации текстов Кавафиса.

4. Существенно, что одной из основных тем его творчества является тема его родного города, Александрии. Причём пространство Александрии и затем шире - всего эллинистического мира - присутствует в произведениях Кавафиса не только как некий естественный фон, но его лирический герой вступает с этим пространством в весьма сложные и неоднозначные отношения: оно с одной стороны, притягивает его, с другой - сдерживает, - не даёт ему вырваться за свои пределы. Отсюда - весьма распространённый мотив - мотив путешествия или бегства, свойственный, в первую очередь, стихотворениям относительно раннего периода его творчества (а akme поэта наступает уже после его сорокалетия) - "Город" (1-я редакция - 1894 г., 2-я - 1910 г.), "Сатрапия" (1905 г.), "Итака" (1894 г.), "Ионическое" (1894 г.), "Покидает Дионис Антония" (1910 г.) и др.

5. "Итака". В стихотворении в свёрнутом виде содержаться мотивы, которые в дальнейшем будут развиваться на протяжении всего творчества Кавафиса, и сформулирован тот основной умысел, который лежит в основе механизма действия этих мотивов. Герой, будучи замкнут на самом себе, сознательно начинает воображать окружающий мир не скучным, но дурным, чтобы иметь повод отправиться в путешествие из этого мира. Тем самым, он переносит мотив, побуждающий его к движению, из себя самого в некое внешнее пространство, положив начало тому бесконечному путешествию, конечная цель которого заведомо известна.

6. Аналогичная схема присутствует и в "Троянцах". Мир стихотворения замкнут; траектория движения, выходящего из центра сознания героя, насильственно возвращается обратно, незаметно для самого движущегося. Однако, здесь происходит очевидная трансформация очередного мотива, мотива ухода, интерпретируемого теперь как греховное дерзновение и в древнегреческом контексте, и в христианском. Таким образом, на наши глазах происходит процесс самоосуждения романтизма в творчестве Кавафиса - процесс, аналогичный, например, католицизму Фридриха Шлегеля.

7. Это сложное совмещение христианского и античного контекстов получает своё развитие в "Сатрапии", где реализуется мотив двойного побега: лирический герой, не удовлетворённый некоей неподлинностью мира, в котором он живёт, замысливает побег в другую страну, Персию. Однако, на фоне ещё большей неподлинности чужого мира, куда герой попадает, "своя" страна обретает для него черты подлинного, "райского" бытия, как бы "земли Отца". В результате происходит второй побег в обратную сторону, в "свой" мир. Причём перед нами возникает картина замкнутой вселенной, имеющей как бы наружную и внутреннюю стороны. И герой движется поначалу с одной её стороны, в одном измерении, "реальном", а возвращается обратно уже по другой стороне, в другом измерении, вывернутом, мысленном. Таким образом, здесь перед нами возникает топология уже не сферы, как в "Троянцах", а, к примеру, ленты Мёбиуса.

8. Подобное усложнение характера движения героя становится возможным только благодаря усложнению пространственно-временной организации того мира, в котором путешествует герой. Из своей Итаки, из тягостной для него современной провинциальной Александрии, Кавафис отправляет своего героя в Александрию историко-мифологическую. И, для того, чтобы оттянуть неизбежное когда-то возвращение героя к самому себе, ждущее его в конце пути, он обряжает и его, и саму Александрию в бесконечное число самых разнообразных масок, игра с которыми становится к концу его жизни всё причудливей и замысловатей ("Царь Деметрий", 1990 г.; "Александрийские цари", 1912 г.; "Срок Нерона", 1917 г. и др.).

9. Идея стихотворения "Царь Деметрий" близка идее плотиновского образа Души, которая, приходя в мир, похожа на актёра, исполняющего отведённую ему роль. Таким образом, перевоплощение - это своеобразная смена масок.

10. Но если в "Царе Деметрии" образы героя и его маски понимаются как нечто адекватное друг другу, а жизнь - как закономерное распределение и исполнение определенных ролей, как задуманный распорядок действий, то идея "Александрийских царей" изобличает тщету этих масок, их иллюзорность. Маска здесь скрывает неправду, и всем говорящим это известно. В определённом смысле оба эти стихотворения , "Царь Деметрий" и "Александрийские цари", образуют своеобразный диптих, - тезис и антитезис, касающиеся темы героя и его маски.

11. Итак, нами был проанализирован ряд стихотворений, позволяющих выявить некоторые общие инвариантные структурирующие моменты, лежащие в основе произведений Кавафиса, и отражающие определённые глубинные черты его мышления и мироощущения в целом. Вкратце эти структурирующие звенья могут быть выражены в следующей схеме: самообман, понуждающий героя к побегу, - разоблачение самообмана - сознательное возвращение к "самообману". Экзистенциальная устойчивость этих структурных звеньев позволяет связать их в некую общую модель, матрицируемую, репродуцируемую автором от стихотворения к стихотворению при том, что мир, конституируемый в них, постепенно меняется, усложняясь и театрализуясь за счёт смены масок и декораций. Соответственно усложняется и траектория движения героя, путешествующего в этом мире.

Остаётся добавить, что подобная поэтика хронотопа, прослеженная нами на примере текстов К. Кавафиса, достаточно репрезентативна для всей поэтики постсимволического лирического героя.