(История всемирной литературы. - Т. 3. - М., 1985. - С. 68-77)
Творчество Петрарки развивалось в иных общественно-политических условиях,
нежели те, которые характеризовали эпоху Данте и Джотто. Почти повсеместно в
Италии происходило превращение средневековых городов-коммун в города-государства
с тиранической формой правления - в синьории. Только великие купеческие республики
- Флоренция, Венеция, Генуя - внешне сохраняли верность традициям коммуны, однако
и в них мало-помалу верх брала олигархия нобилей и патрициата. Итальянские тирании
были прообразом тех абсолютных монархий, «в которых, - как писал Энгельс, -
начали развиваться современные европейские нации и современное буржуазное общество»
(Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 345). Угнетая народ, синьории
вместе с тем подавляли сопротивление феодальной аристократии, расшатывали, а
порой и ломали цеховой строй. Тем самым они косвенно способствовали высвобождению
личности из-под гнета средневековых традиций, формированию индивидуалистических
идей и конституированию их носителей в особый социальный слой, который с XIV
в. играл решающую роль в развитии литературы, искусства и науки: «Возрождение
можно рассматривать как выражение в области культуры исторического процесса,
в ходе которого в Италии образуется новый класс интеллигентов, получивший европейское
значение» (А. Грамши).
Ни одному из тиранов XIV-XV вв. не удалось создать абсолютистское государство,
способное объединить Италию. Но именно слабость абсолютизма в итальянских городах-государствах
сделала возможным продолжительный расцвет гуманизма. Тирании и олигархии XIV
в. отчасти отрывали новую, светскую интеллигенцию от народа, но они обособляли
ее и от средневекового бюргерства и не были достаточно сильными, чтобы заставить
служить личность интересам враждебного ей государства. Гуманистам удавалось
сохранять внутреннюю независимость и, несмотря на видимость разрыва с невежественной
и суеверной «чернью», выступать в качестве подлинных выразителей национальных
и антифеодальных устремлений итальянского народа.
Наиболее благоприятные условия для развития гуманизма сложились с XIV в. во
Флоренции, где новая литература могла опираться на демократические завоевания
городской культуры, облегчавшие даже после превращения Флоренции в город-государство
возможность контактов между писателем и народом. Большинство крупных итальянских
писателей и художников XIV-XV вв. были флорентийцами. Тем не менее даже во Флоренции,
которая на протяжении XIV-XV вв. оставалась самой передовой итальянской республикой,
существовали внутренние социальные противоречия, с самого начала обнаружившиеся
в литературе Возрождения.
В отличие от Салутати и Марсильи Петрарка не был тесно связан с Флоренцией.
Его творчество отражало более общие исторические процессы, характерные для Италии
в целом. Это определило специфику роли Петрарки в формировании национальной
культуры итальянского Возрождения. В мировоззрении и поэзии Петрарки переход
от Средневековья к Ренессансу в основном был завершен. Петрарка стал первым
ученым-гуманистом, и именно поэтому он оказался великим лириком итальянского
Возрождения: «Он был первым осознавшим себя человеком Нового времени, первой
ярко выраженной личностью, первым цветком индивидуализма» (А. В. Луначарский).
В не очень богатой внешними событиями жизни Петрарки получил воплощение новый
тип взаимоотношений между интеллигентом и обществом.
Франческо Петрарка родился 20 июля 1304 г. в тосканском городе Ареццо, где
некоторое время жил его отец, по профессии нотариус, незадолго перед тем изгнанный
из Флоренции; в 1312 г. он перевез семью в Авиньон, где с 1305 г. находился
папский двор. Здесь переплетались различные культуры - итальянская, французская,
провансальская, фламандская, немецкая. В Авиньоне и его окрестностях прошло
детство и вся молодость будущего автора «Канцоньере». Флорентийская республика
не воспринималась Петраркой как родина, ею не был для него и космополитический
Авиньон. Родиной для Петрарки постепенно становилась вся Италия. На обломках
муниципального патриотизма мало-помалу вырастало индивидуалистическое, а вместе
с тем и национальное сознание: это были две стороны одного и того же процесса.
Петрарка учился на юридических факультетах Монпелье и Болоньи, но в 1326 г.
принял духовный сан. Это открыло ему путь к бенефициям, но не связало с церковью.
Материальная обеспеченность позволила Петрарке посвятить себя созданию светской,
нетеологической и по существу даже антиклерикальной культуры ренессансного гуманизма.
Вскоре он приобрел репутацию лучшего поэта современности, и перед ним распахнулись
двери аристократических домов Авиньона. 6 апреля 1327 г. в церкви св. Клары
Петрарка встретил женщину, вошедшую в историю под именем Лауры. Кто была она,
с достоверностью не известно, однако вряд ли надо сомневаться в том, что Лаура
существовала на самом деле и что Петрарка ее действительно любил. Любовь эта
прошла через всю его жизнь.
Сблизившись с могущественной римской семьей Колонна, Петрарка в 1330 г. поступил
на службу к кардиналу Джованни Колонна. Это дало ему, сыну изгнанника, и определенное
положение, и возможность играть какую-то роль в жизни современного ему мира.
В условиях Италии XIV в. личная зависимость от папы или тирана нередко оказывалась
формой утверждения идеологической независимости гуманиста от сословно-корпоративного
строя Средневековья. Формулируя свой жизненный идеал, Петрарка писал: «Не терпеть
нужды и не иметь излишка, не командовать другими и не быть в подчинении - вот
моя цель». Цели этой он достиг и имел право сказать на склоне жизни: «С некоторыми
из государей я держал себя почти так, как они со мною, вследствие чего их высокое
положение доставляло мне только многие удобства, но ни малейшей докуки. Однако
от многих из их числа я удалялся; столь сильная была мне врождена любовь к свободе,
что я всеми силами избегал тех, чье даже одно имя казалось мне противным этой
свободе».
Гуманистический идеал внутренней свободы в таком виде, в каком он культивировался
Петраркой и многими ренессансными интеллигентами, был с самого начала противоречив.
Он возник как одно из следствий крушения коммун и ограничения общественной активности
народа. Однако на заре Возрождения защита идеала внутренней свободы была, наряду
со свойственным Данте и Боккаччо превознесением поэта над властителями, одним
из существенных проявлений освободительных тенденций ренессансного гуманизма.
Она перерастала в защиту человека, человечности и новой культуры от догматизма
и авторитарных форм средневекового религиозного мышления. Духовная независимость
писателя была одной из предпосылок для возникновения тех исторически новых индивидуалистических
оценок человека, природы и общества, которые характеризуют гуманистическую культуру
Возрождения.
Творчество Петрарки можно условно разделить на три периода. 1318-1333 годы
- это годы учения. Самое раннее из дошедших стихотворений Петрарки написано
по-латыни, однако в 20-е годы больше, чем Цицерон и Вергилий, Петрарку занимали
поэты, писавшие на народном языке. «Божественной Комедии» Петрарка сознательно
сторонился, но Данте-лирик, наряду с Чино да Пистойя, оказал на него серьезное
влияние. Позже Петрарка подчеркивал свой разрыв со средневековой (а следовательно,
и предвозрожденческой) литературой, но начало его поэтического творчества примыкало
к традиции позднего «стильновизма». 1333-1363 годы - перид творческой зрелости
Петрарки. К этому времени относится большая часть итальянских стихотворений,
вошедших впоследствии в «Канцоньере», и создаются основные произведения на латинском
языке: героическая поэма «Африка» (1339-1341), оставшаяся незаконченной, историко-биографическое
сочинение «О знаменитых людях» (1338-1358), «Стихотворные послания» (1350-1352),
двенадцать эклог «Буколической песни» (1346-1348), диалогизированная исповедь
«Тайна» (1342-1343), трактаты «Об уединенной жизни» (1346) и «О монашеском досуге»
(1347).
Период этот начался в творчестве Петрарки со странствий. В 1333 г. Петрарка
совершил большую поездку по Северной Франции, Фландрии и Германии. Путешествуя,
поэт устанавливал контакты с учеными, разыскивал в монастырских библиотеках
забытые рукописи античных авторов, рассматривал памятники величия Рима. Кроме
того, он как бы заново открывал лирическую ценность природы для внутреннего
мира человеческой личности. Важнейшим художественным открытием, сделанным Петраркой
в годы странствий, стало «открытие природы и человека». Во всяком случае, именно
тогда оно было им программно осознано (см. письмо Петрарки о восхождении на
Мон Ванту). Момент осознания в данном случае имеет принципиальное значение.
Эпоха Возрождения, утверждается именно тогда, когда новое, прогрессивное, революционное,
существовавшее в творчестве писателей Предвозрождения, осознается гуманистами
как то новое, во имя чего ведется борьба, и сознательно противопоставляется
ими Средневековью - его искусству и теологическим формам мышления. Петрарка
не порвал с религией, но религиозное сознание получило у него новое направление.
Оно стало развиваться от бога к человеку, от средневекового аскетизма к жизнерадостному
свободомыслию Ренессанса, подготовившему, по словам Ф. Энгельса, материализм
XVIII в. (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 346). Само понятие «душа»
приобрело у итальянских гуманистов новое значение. Обращение к душе уже не предполагало
отрицания ценности всякой земной действительности - не только материальной,
но и духовной, поскольку в ней отражалась жизнь посюстороннего мира. Теперь
оно стало, напротив, шагом к утверждению ценности реальной действительности
независимо от ее отношения к трансцендентному - шагом к реабилитации земного
человека как существа высокого, духовного, творческого, способного активно воздействовать
на других людей, на общество и на историю.
Петрарка открывал такого человека прежде всего в себе самом, анализируя противоречия
собственного «я», идя в этом отношении другим путем, чем Боккаччо с объективирующей
тенденцией его «Декамерона». В этом смысле показательны диалоги «Тайна». Ренессансность
«Тайны» проявлялась не столько в полемике со средневековой идеологией, сколько
в раскрытии внутренних противоречий человеческой личности. Идейная борьба, изображаемая
в «Тайне», - это внутренняя, психологическая борьба в душе нового поэта. Именно
она делает «Тайну» произведением гуманистической литературы. Воплощенный в Августине
внутренний голос, в споре с которым Петрарка анализировал в диалоге собственное
сознание, принадлежал некоему идеализированному Средневековью, но это был также
и голос Петрарки, нового писателя, расстающегося со Средними веками и в противовес
их аскетическим идеалам выдвигающего идеал творческого уединения и гармонии
между человеком и природой. Идеал этот стал осью «Писем» Петрарки, его латинских
и итальянских стихотворений. Он оказал воздействие на многих поэтов Ренессанса.
Петрарка ощущал человеческую ценность своей душевной борьбы за обретение гуманистического
идеала и, по-видимому, сознавал, что именно в ней источник его поэзии.
Особенно важны в «Тайне» рассуждения о любви. Они предваряют теорию не только
«Канцоньере», но и европейского петраркизма. Здесь один из собеседников, Франциск,
бескомпромиссно порывает с Августином. Осудить можно только страсть к «развратной
женщине», но любить «редкий образец добродетели» - это «едва ли не величайшее
счастье». На доводы Августина Франциск отвечает гуманистическим афоризмом: «Нас
сбивает с пути то, что мы упрямо держимся стародавних мнений и с трудом отрываемся
от них». В поэтизации реальной, земной любви Петрарка идет дальше поэтов «сладостного
нового стиля» и Данте. Любовь для него - это всеохватывающее чувство, естественно,
очень по-человечески идеализирующее свой объект. Петрарка «открыл» такое понимание
любви и ввел его в европейскую поэзию. Так было закреплено одно из величайших
гуманистических завоеваний культуры Возрождения.
Земная любовь, даже будучи неразделенной, порождает в нем не только печаль,
но и радостное чувство потому, что благородная влюбленность облагораживает любовь
к жизни и ко всему земному, потому что она позволяет человеку полнее и лучше
осознать себя, собственную ценность, почувствовать себя новым человеком.
В тему любви в «Тайне» вплетаются мысли о славе: Лаура для Петрарки неотделима
от лавров. Гордое стремление к славе, которым в самой высокой форме был наделен
Данте и которое было очень характерно для многих писателей Возрождения, возникло
в результате переоценки традиционных, религиозных, этических и эстетических
ценностей. Оно было одним из следствий утверждения земной природы и земной деятельности
человека. Отстаивая право человека на славу, гуманисты Возрождения завоевывали
для человека возможность бессмертия не в потустороннем мире, а в реальном мире
истории, политики и культуры.
В начале 1337 г. Петрарка впервые посетил «вечный город». «Рим, - писал он,
- показался мне еще более великим, чем я предполагал, особенно великими показались
мне его развалины». Традиция античности дала историческую форму только что «открытому»
человеку.
С 1337 по 1353 г. Петрарка жил неподалеку от Авиньона, в Воклюзе, претворяя
в действительность идеал уединенной жизни на лоне прекрасной идиллической природы.
Анализ этого идеала составляет основное содержание трактатов «Об уединенной
жизни» и «О монашеском досуге». В них часто усматривали проявление средневекового
аскетизма. Это неверно. В отличие от анахоретов-монахов, Петрарка в Воклюзе
не спасал свою душу от соблазнов греховного мира, а оберегал человеческую индивидуальность
нового поэта от враждебного ему феодально-сословного общества, от «нечестивого
Вавилона» авиньонского двора. Переселение в Воклюз стало для Петрарки шагом
на пути к завоеванию внутренней свободы от папской курии, от семейства Колонна
и вообще от города, бывшего для него символом средневекового общества. В одном
из стихотворений, называя себя «гражданином рощ», Петрарка утверждал: «Города
- враги моим мыслям, леса - друзья» (CCXXXVII).
В Воклюзе Петрарка напряженно работал. Впоследствии он говорил: «Там были
либо начаты, либо задуманы почти все сочиненьица, выпущенные мной». Еще больше,
чем поэзия, в это время его занимала наука о древности и о свойственной греко-римской
древности человечности. Некоторое время спустя наука эта будет названа studia
humanitatis и знание ее сделается в Европе обязательным для всякого образованного
человека.
Петрарка не был первым, кто обратился к историко-филологическому изучению
римской античности. Предшественниками его на этом поприще были не теологи прошлого
века, Фома, Бонавентура, и даже не Данте, а падуанские предгуманисты: Ловато
Ловати, Роландо да Пьяццола, Джамбоно д’Андреа и др. Самым значительным среди
них был Альбертино Муссато (1261-1329). Этот талантливый поэт, драматург и выдающийся
историк писал по-латыни, пытаясь подражать Титу Ливию и отчасти Цезарю и Саллюстию.
Новым по сравнению со средневековыми хрониками в его исторической прозе было
стремление обозреть события во всей Италии, а также иногда весьма удачные попытки
преодолеть хроникальную описательность и концептуально организовать излагаемые
факты. В творчестве Муссато, в целом являвшемся образцом гражданственности,
свойственной городской литературе кануна Ренессанса (тираноборческая трагедия
«Эцеринида», написанная на латинском языке), пробивались уже ростки индивидуализма
и индивидуалистического религиозного сознания (латинская поэма-исповедь «Наедине
с собой»).
По роли в подготовке гуманистической литературы рядом с Муссато можно поставить
Джованни дель Вирджилио - друга и поэтического корреспондента Данте. Его буколические
аллегории, восхищение формами античной лирики, скептическое отношение к самым
блестящим проявлениям средневековой поэзии на народном языке во многом предвосхищали
ренессансные эклоги и «аристократичность» гуманистических поэтик.
Предгуманисты не только исторически подготовили гуманизм Петрарки и Боккаччо,
но и образовали ту «питательную среду», в которой эти последние, вслед за Данте,
могли формировать ведущее идейное направление новой культурной эпохи. По сравнению
с ними Петрарка и Боккаччо сделали новый шаг вперед не столько в изучении античности
как таковой, сколько в общем развитии всей европейской культуры, и прежде всего
национальной литературы Италии. Этот шаг, обусловленный сменой общих концепций
природы, истории и человека, сопровождался таким широким, научным проникновением
в мир классической древности, которое не было доступно не только Фоме Аквинскому,
но и Сигеру, Брунетто Латини, Муссато, Джованни дель Вирджилио, ни даже могучему
гению Данте.
Открытие античности было в немалой степени открытием художественным. Обостренный
интерес к формальной стороне тосканской и провансальской лирики, во многом унаследованный
Петраркой от Данте и «стильновистов», создавал предпосылки для более или менее
непосредственного эстетического восприятия древнеримской лирики и прозы, а гуманистический
индивидуализм позволил Петрарке воспринять литературные формы античности в значительной
мере вне средневековых религиозно-схоластических схем, как нечто индивидуально
неповторимое и в то же время исторически своеобразное. Для мировоззрения Петрарки,
Боккаччо и других гуманистов XIV-XV вв. был характерен уже известный историзм,
позволивший им увидеть в римской античности особую ступень в развитии культуры.
Это создавало предпосылки как для ренессансных теорий подражания античности,
рассматриваемой как гуманистический идеал добра, доблести и красоты, так и для
ее научного, историко-филологического изучения.
Петрарка первым стал изучать произведения древнеримских поэтов, сопоставляя
различные списки и привлекая данные смежных наук, заложив тем самым основы классической
филологии. Она надолго сделалась орудием исторической критики, которая, опираясь
на филологическое истолкование текста, неуклонно прокладывала дорогу философскому
рационализму. Но Петрарка был не просто филологом. Его обращение к античности
было проявлением неприятия гуманистом феодально-сословного мира - его идей,
верований, его культуры, воспринимавшейся Петраркой как бескультурье, как «варварство».
В «Письме к потомкам» Петрарка утверждал: «С наибольшим рвением предавался я,
среди многого другого, изучению древности, ибо время, в которое я жил, было
мне всегда так не по душе, что если бы не препятствовало тому моя привязанность
к любимым мною, я всегда желал бы быть рожденным в любой другой век и, чтобы
забыть этот, постоянно старался жить душою в иных веках».
Идеологический конфликт гуманистов Треченто с окружающим их миром был глубоким
и исторически существенным. В нем отражалась смена эпох. В условиях кризиса
средневековых систем обращение к античности оказалось выражением современных
и передовых тенденций в культуре Треченто. Научно-литературная деятельность
Петрарки уже в 30-е годы влилась в общественно-политическую жизнь Италии и получила
широкую поддержку передовых сил общества.
В апреле 1341 г. Петрарка был увенчан лаврами на Капитолии. Он воспринял этот
несколько театральный и, по-видимому, им самим инспирированный акт не просто
как общественное признание его талантов, но как освящение возрожденной античной
традиции, рассматриваемой им как традиция национальной культуры Италии. Петрарка
считал современных ему итальянцев прямыми потомками римлян. В восстановлении
традиций Древнего Рима в общественной жизни и в литературе он видел закономерное
возвращение к народным началам великой итальянской культуры, забытым в пору
господства теологии, схоластики и феодального варварства. Деятельность Петрарки
во второй период его творчества была направлена на то, чтобы помочь народу Италии
познать самого себя, познавая свое великое прошлое. Эта идея легла в основу
поэмы «Африка», книги «О знаменитых людях» и некоторых других латинских произведений.
Сочинения, писавшиеся Петраркой на классической латыни древних, имели актуальный
общественно-политический подтекст. Петрарковское увлечение античностью было
одним из проявлений национального сознания передового народа европейского Возрождения.
Национальное возрождение Италии мыслилось Петраркой в духе демократической
идеологии Ренессанса как возрождение республиканской доблести Древнего Рима:
О верность Брута, доблесть Сципионов,
Как сладок будет вам расцвет законов,
Когда до вас молва о них дойдет!
И, первый мужества оплот,
Фабриций наш как радоваться станет!
Он скажет: «Рим в величьи вновь воспрянет».
(LIII, перевод А. Эфроса)
Поэт-гуманист надеялся, что возрождение республиканского Рима превратит Италию
«в самую благородную монархию». По мысли Петрарки, «высокий дух» нового правителя
должен был стать историческим отрицанием современных ему государей и отрицанием
феодально-сословных монархий. Корни этой ренессансной утопии уходили в действительность
Италии XIV в. и переплетались с антифеодальными чаяньями народа. Идеал «высокого
духа» предвосхитил идеи антифеодального восстания, поднятого в 1347 г. в Риме
Кола ди Риенцо - почитателем и в известной мере учеником Петрарки. Узнав о перевороте,
Петрарка сразу же отправил римскому народу «Поощрительное послание», в котором
заклинал его стойко защищать завоеванную свободу. Политические стихотворения
Петрарки, а также его письма, относящиеся ко времени римского восстания 1347
г., доказывают, что в это время поэт верил в историческую энергию народа и считал,
что, соединившись с волей «нового государя», понимающего интересы «беззащитного
простого люда», она может стать несокрушимой силой.
Литературно-эстетическая теория Петрарки сложилась на основе изучения поэтики
античных писателей и как дальнейшее развитие эстетических концепций раннего
Возрождения. Петрарка, так же как Данте и Муссато, долгое время считал аллегорию
главным признаком всякой поэзии. В понимании большинства средневековых писателей
аллегория должна была таить богооткровенные истины, а у Петрарки под покровами
аллегоризма выступали истины вполне человеческие, и аллегория перестала быть
символом трансцендентного.
В «Стихотворных посланиях», написанных латинскими гексаметрами, нет средневекового
аллегоризма. Их образцом был Гораций. В них явственнее, чем до этого, проявился
гуманистический индивидуализм. Произведение состоит из 64 эпистол, разбитых
на три книги. Адресатами «Посланий» были в большинстве случаев друзья поэта,
с которыми он свободно делился личными впечатлениями, мыслями, чувствами. Точка
зрения частного человека оказалась выдвинутой на первый план, ибо она была эстетически
существенной: она вводила в поэзию субъективное начало и придавала единство
тематически разнообразным «Посланиям». Петрарка рассказывал о своей любви к
Италии, прекрасной стране, наделенной всеми благами, но лишенной мира; восхищался
былым величием Рима и скорбел о его упадке; обращался от имени Рима к Бенедикту
XII и Клименту VI, призывая пап вернуться в Италию и содействовать ее нравственному
и политическому возрождению; защищал поэзию и изображал свое венчание на Капитолии,
придавая ему характер апофеоза и гуманистической легенды; описывал свою уединенную
жизнь в Воклюзе (это тема большинства «Посланий»), занятия и беседы с мужами
древности, безмятежную провансальскую природу и свой сад. Пейзажи «Посланий»,
в сравнении с Феокритом и Горацием, были художественным открытием поэта Возрождения,
искавшего в гармонии с прекрасной природой успокоения от мучительных сомнений
и страхов, от ощущения одиночества и сознания скоротечности жизни.
В «Стихотворных посланиях» обозначались черты «ренессансного классицизма»,
приходившего на смену аллегорическому символизму готики. Петрарка изображал
мир сквозь призму поэтического стиля и системы метафор, взятых у греков и разработанных
Вергилием, Цицероном, Горацием и Титом Ливием. Мифологические парафразы встречались
у средневековых поэтов, но только начиная с Петрарки и Боккаччо они стали органической
частью новой поэтики - одной из характерных черт литературы Ренессанса, а затем
барокко и классицизма XVII и XVIII вв.
Полнее всего петрарковский «классицизм» проявился в написанной латинскими
гексаметрами героической поэме «Африка». Для гуманизма XIV в. «Африка» - произведение
программное. Задачей Петрарки было создание национальной эпопеи: он изобразил
победу Рима над Карфагеном и триумф Сципиона как важнейшее событие в жизни итальянского
народа. По сравнению с «Энеидой» Вергилия, которой Петрарка следовал, в «Африке»
был значительно усилен исторический и политический элемент. Сципион Африканский
у Петрарки не только образец республиканских доблестей, он национальный герой,
освободивший Италию от «варваров», от иноземцев. В этом связь поэмы с современностью
и с гуманистической программой Петрарки-политика. История республиканского Рима
рассматривается в поэме как некий прообраз великого национального будущего Италии.
Главный герой «Африки» - по существу тот же «высокий дух»; он одно из воплощений
идеала «нового правителя», которым Петрарка вдохновлял Кола ди Риенцо, а затем
тщетно пытался воодушевить государей Италии.
«Африка» была любимым детищем Петрарки. На нее он возлагал самые большие надежды.
Однако в возрождении итальянской поэзии она сыграла роль меньшую, чем другие
его произведения, положив начало лишь так называемому «искусственному эпосу»
Возрождения, барокко и классицизма. Как и многие ее потомки, «Африка» оказалась
художественно неудачной. Эпическое действие в «Африке», хотя в ней есть блестящие
эпизоды (речь умирающего карфагенянина Магона, любовь Массинисы к Софонисбе),
выявлено слабо, а ее главный герой неубедителен. Объектом национального эпоса
оказалась не актуальная историческая действительность, а литературные тексты
Тита Ливия, Цицерона и Вергилия. Язык и стиль, которые возрождала классицистическая
«Африка», были в принципе, несмотря на виртуозность Петрарки, мертвым языком
и мертвым литературным стилем, недоступным для большей части общества, национальное
чувство которого она должна была воспитывать.
Другим проявлением петрарковского «классицизма» было историческое сочинение
«О знаменитых людях». Пересказывая сочинения античных историков, Петрарка стремился
создать характеры «великих республиканцев» и таким образом оказать воздействие
на национальное сознание современников. Так было положено начало гуманистической
историографии и философско-художественной биографии на историческом материале.
В 1351 г. флорентийская коммуна направила к Петрарке Джованни Боккаччо с официальным
посланием, приглашавшим поэта вернуться в город, из которого были изгнаны его
родители, и возглавить специально для него созданную университетскую кафедру.
Это был беспрецедентный акт. Правительству Флоренции хотелось быть на уровне
эпохи. Петрарка сделал вид, что польщен, однако в 1353 г., покинув Воклюз и
вернувшись в Италию, он, к негодованию друзей, поселился не в республиканской
Флоренции, а в Милане, которым правил деспотичный Джованни Висконти. В жизни
и творчестве поэта начался новый период, который можно назвать итальянским.
Петрарка поселился в Милане не только потому, что там ему были созданы условия,
благоприятные для ученых занятий, но и потому, что неудача переворота Кола ди
Риенци разуверила его в гражданской доблести как «жирного», так и «тощего» народа,
а с Висконти он одно время связывал надежды на объединение Италии. В 1361 г.
Петрарка перебрался в Венецию. Последние годы его жизни прошли в Падуе, где
он был гостем Франческо да Каррара, и в Арква, на Евганейских холмах. Умер Петрарка
в Аркве, в ночь на 19 июня 1374 г.
Последний период в творчестве Петрарки был также периодом великих свершений.
Основными произведениями третьего периода стали латинские «Письма о делах
частной жизни» и «Старческие письма», а главным делом - окончание и сведение
воедино написанного на народном языке «Канцоньере» (т. е. книги канцон, песен)
и поэмы «Триумфы». Петрарка по-прежнему утверждал, что языком подлинной литературы
является «правильная», классическая латынь, однако работа над «Канцоньере» и
«Триумфами» доказывает, что после возвращения в Италию его отношение к народному
языку и его поэтика вообще претерпели серьезное изменение. Латинскую «Африку»
Петрарка забросил, но он до последних дней упорно совершенствовал стихи итальянского
«Канцоньере».
Преодоление нормативности ренессансного классицизма, отчетливо обозначившегося
в «Африке», обращение к народному языку и к дантовской традиции («Триумфы»),
полемика с аверроистами и попытки примирить эстетические теории античных философов
с нравственными принципами христианства («О невежестве») - все это свидетельствует
не о кризисе петрарковского гуманизма, как пытаются доказывать некоторые буржуазные
ученые, а о стремлении великого гуманиста Возрождения теснее связать свое новое,
ренессансное мировоззрение с народными традициями. Это стремление явилось в
значительной мере результатом разочарования Петрарки в утопической программе
национального возрождения Италии с помощью пробуждения исторических воспоминаний
о доблестях республиканского Рима. Вместе с тем поэт все более четко обособлял
сферу познания человека и человечности (поэзия и нравственная философия) от
традиционной теологии, что неизбежно вело к коренному изменению всей системы
идеологических координат эпохи. На смену теоцентрическим системам в творчестве
Петрарки и его продолжателей пришла антропоцентричность ренессансного гуманизма.
Человек опять, как во времена Протагора, Сократа и Платона, становился мерой
всех вещей. Религиозное сознание гуманизировалось, не переставая быть, однако,
сознанием христианским, хотя и недогматическим. Для литературы, искусства и
философии это имело важные последствия. Тречентистское «открытие человека» предопределило
исторические особенности ренессансного стиля, приравняв человека к богу. Бог
в ренессансной литературе очеловечивается, а человек обожествляется. Гуманизм
Треченто отдавал если не ересью, то, во всяком случае, философским свободомыслием.
Самым прекрасным для Петрарки и его учеников, гуманистов XIV-XVI вв., сделался
реальный, земной, внутренне свободный человек. И хотя тот развернутый идеал
гармонической и всесторонне развитой личности, который будет характеризовать
гуманизм Кваттроченто, а затем найдет художественное воплощение в поэзии Полициано
и Ариосто, в живописи и скульптуре Высокого Возрождения, Петрарке еще не свойствен,
новая концепция человека как основа этого ренессансного идеала получила уже
достаточно полную реализацию и в «Письмах» и в «Канцоньере».
Авторское «я» «Писем» не просто воплотило в себе черты реального Петрарки,
но и объективировало их в своего рода художественный образ. В герое «Писем»
нет сухой кабинетности и книжности. Он проявляет живой интерес к актуальным
вопросам современности и способен противопоставить свой внутренний мир ренессансного
человека окружающей его феодально-сословной действительности, потому что мир
этот равновелик ей в своем историческом содержании.
Из политических писем интересно послание к правителю Падуи Франческо да Каррара,
иногда публиковавшееся как самостоятельный трактат («О наилучших методах управления
государством»). Основная проблема послания - взаимоотношения между государем
и народом - решается с учетом реальных условий эпохи. «Петрарке, - писал М.
С. Корелин, - принадлежит первая попытка создать искусство управления путем
рационального пользования наличными силами данного времени. Макиавелли был только
его продолжателем». Антисословность гуманистического мышления позволила Петрарке
разглядеть в материальном интересе одну из главных сил политики. «Довольство
народа, - писал он, - зависит не столько от положения людей, сколько от удовлетворения
их телесных потребностей: именно оно обеспечивает общественное спокойствие и
безопасность правителей».
Мир, который Петрарка противопоставил в «Письмах» современной ему действительности,
был миром светской культуры - это был духовный мир человека Возрождения, интересующегося
поэзией, филологией, древней историей, способного как равный беседовать не только
с папами и императорами, но и с Гомером, Вергилием, Цицероном, Титом Ливием,
Сенекой.
В поэзии Петрарка стремился к внутреннему единству. Он искал его на разных
путях. Одним из них был дантовский. Если во второй период Петрарка как бы пытался
противопоставить «Комедии» латинскую «Африку», то позже он старался соперничать
с Данте на почве народного языка и аллегорических литературных форм. Это проявилось
в неоконченной поэме «Триумфы», Петрарка обобщал в ней свой жизненный опыт,
представляя его как опыт всего человечества. В этом он шел по пути Данте и,
видимо, поэтому обратился к терцине и к использованной в «Комедии» форме видения.
Аллегории «Триумфов» должны были показывать, как человек (и человечество) идет
от взрывов примитивной чувственности к успокоению мыслей и страстей в вечности.
Несмотря на отдельные удачи, этот замысел не получил в поэме Петрарки достаточно
убедительного решения. Петрарка попытался в «Триумфах» показать развитие новой
личности в формах трансцендентных идей, с которыми в отличие от Данте он уже
не мог внутренне отождествиться ни как мыслитель, ни как поэт. В середине XIV
в. идти по пути Данте значило идти своею, отличной от Данте дорогой.
Это осуществлялось в «Канцоньере». В нем Петрарка еще теснее примкнул к литературной
традиции народного языка. Вместе с тем он видоизменял старые формы, обогащая
поэзию гуманистическими концепциями. В «Канцоньере» обобщен опыт всего предшествующего
творчества Петрарки, и этот опыт сконцентрирован вокруг «я» поэта, типизированного
как личность «нового человека».
Петрарка работал над «Канцоньере» многие годы, начиная с 1336 г. Первый авторский
свод относится к 1356-1358 гг. и содержит 215 стихотворений. Окончательная редакция
(1373), озаглавленная по-латыни «Rerum vulgarium fragmenta» («Отрывки на народном
языке»), насчитывает 366 произведений (317 сонетов, 29 канцон, 9 секстин, 7
баллат, 4 мадригала).
Тема и структура внутренней организации «Канцоньере» даны в первом, вступительном
сонете. «Канцоньере» - «поэтическая исповедь» (А. Н. Веселовский): это рассказ
зрелого, много пережившего человека о смятении чувств, которое он претерпел
когда-то давно, в пору молодости. Тема всей книги - юношеская любовь, высокая,
чистая, порывистая, но робкая и неразделенная. Поэт выражает надежду, что его
«разностильный» рассказ встретит сочувствие и сострадание. Он надеется пробудить
в читателях те самые чувства, которых сам теперь стыдится и которые вызывают
у него боль раскаянья. Налицо противоречие, но это формообразующее, структурное
противоречие, которое дает основное содержание «Канцоньере», организуя его изнутри.
Формально противоречие это реализовано в разделении лирического «я» книги
на автора и героя. Чувство в «Канцоньере» - предмет рефлексии и созерцания.
Поэт смотрит на себя со стороны, делает себя объектом, анализирует и оценивает
содержание своего внутреннего мира, потому что теперь он «отчасти уже не тот,
кем был прежде». Между автором и героем существует определенная дистанция, во
многом объясняющая ренессансную гармоничность стиля и общего тона петрарковского
«Канцоньере». В книге рассказывается о муках отвергнутой любви, о несбывшихся
надеждах, но страсть никогда не выплескивается на поверхность. Петрарка не изливается
в переполняющих его чувствах, он вспоминает о прошлой любви.
Что делаешь? Что ищешь? Что назад
Глядишь на дни, которым нет возврата,
О скорбный дух? Что, хворостом богато,
Питаешь пламя, коим ты объят?
(CCLXXIII, перевод А. Эфроса)
Петрарке хочется датировать свою великую любовь, впустить в книгу реальное,
историческое время: «Осталось позади шестнадцать лет моих томлений...» (CXVIII),
«Семнадцать лет кружится небосвод, с тех пор как я горю...» (CXXII) и т. д.
Объединяя разрозненные стихотворения во внутренне целостный «Канцоньере», Петрарка
чаще всего придерживался хронологии жизненного романа. Иногда он даже называл
себя историком Лауры и сравнивал себя с Гомером, Вергилием и Эннием (CLXXXVI,
CLXXXVIII). В отличие от «Триумфов» в «Канцоньере» нет всепоглощающей вечности,
и время в книге не побеждает любовь. Реальность исторического времени подчеркивает
здесь реальность и необычность любви поэта.
Тем не менее ни Лаура, ни любовь в «Канцоньере» не знают развития. Время движется
помимо их - нет ни событий, ни фабулы, даже в той форме, в какой она существовала
в дантовской «Новой жизни». Петрарка подчеркивал реальность своей любви, потому
что Лаура действительно существовала и потому что он описывал совсем не такую
любовь, какую описали до него «стильновисты» и Данте. Однако воспоминания в
книге построены не так, как строятся мемуары. В «Канцоньере» отсутствует последовательность
воспоминаний. Ситуация вводного сонета - поэт размышляет и вспоминает о своей
безответной любви - воспроизводится во многих стихотворениях. Причем умершая
Лаура не менее прекрасна и не менее реальна в «Канцоньере», чем Лаура живая,
и любима она не менее искренно.
Вновь предо мной, как в те года расцвета,
Она стоит в лучах звезды своей,
Она была такой на утре дней,
Достоинством и строгостью одета -
И вот опять ей шлю слова привета
И жду, как дара, сладостных речей.
(CCCXXXVI, перевод А. Эфроса)
Воспоминания возрождают любовь и стирают границы между реальным и идеальным.
В то же время, проецируясь на сознание вспоминающего поэта, они создают истинное
содержание «Канцоньере» и обусловливают характер его ренессансного стиля, определенным
образом связанный с мало-помалу формирующимся реалистическим методом.
Реальность образу Лауры придавали не отдельные довольно традиционные детали
ее облика: золотые волосы, красивая рука, зеленый цвет ее платьев и т. д., -
новым в «Канцоньере» был внутренний мир поэта, восприятие им окружающего. Лаура
получает жизнь от потока реальных человеческих воспоминаний, в котором она все
время возникает как прекрасное видение и вне которого она не существует. Психологическое
правдоподобие образа Лауры в том, что читатель видит ее такой, какой ее созерцает
и какой ее воспринимает влюбленный поэт, для которого она не аллегория Истины
или Веры, не интеллектуалистическая концепция Любви, а просто вполне реальная
женщина, хотя и по-ренессансному идеализированная. У Данте красота, прежде чем
стать атрибутом Беатриче, была атрибутом бога, Петрарка делает ее принадлежностью
человека. Поэзия «Канцоньере» открывала и утверждала красоту реального мира,
хотя этот мир и существовал в лирической книге Петрарки только в потоке воспоминаний.
Воспоминающее «я» «Канцоньере» тоже объективировано Петраркой в художественный
образ, который индивидуализирован достаточно четко. Включение политических канцон
и сонетов, а также стихотворений, не связанных непосредственно с Лаурой, позволяет
отождествить лирическое «я» «Канцоньере» с образом человека Возрождения, который
проходит через все произведения Петрарки. В «Канцоньере» образ этот построен
так, чтобы показать этого человека, раскрыв огромное богатство его противоречивого
внутреннего мира. Именно поэтому «Канцоньере» - книга о любви.
Обратившись к теме любви, Петрарка следовал традициям поэзии на народном языке,
которая, согласно Данте, «изначально создана для любовных песен». Используя
образы предшествующей лирики и отчасти народных песен, Петрарка обрисовывал
новое отношение человека к окружающему его посюстороннему миру, к природе. Лаура
почти никогда не вспоминается в ее авиньонском окружении. В «Канцоньере» природа
лирически противопоставлена городу, ограничивающему внутреннюю свободу поэта,
т. е. в конечном счете феодально-сословной действительности. Красота любимой
женщины - это красота по-ренессансному естественного мира. Чувство любви к Лауре
перерастает в радостное приятие земного, которое нередко отвергалось и высмеивалось
официальным Средневековьем. Знаменитый сонет LXI стал своего рода лирическим
манифестом новой эпохи и именно так воспринимался современниками, начиная с
Боккаччо:
Благословен день, месяц, лето, час
И миг, когда мой взор те очи встретил!
Благословен тот край и дол тот светел,
Где пленником я стал прекрасных глаз!
Благословенна боль, что в первый раз
Я ощутил, когда и не приметил,
Как глубоко пронзен стрелой, что метил
Мне в сердце бог, тайком разящий нас!
Благословенны жалобы и стоны,
Какими оглашал я сон дубрав,
Будя отзвучья именем Мадонны!
Благословенны вы, что столько слав
Стяжали ей, певучие канцоны, -
Дум золотых о ней, единой, сплав!
(Перевод Вяч. Иванова)
Любовь в «Канцоньере» - чаще грустное, а порой и мучительно-тревожное чувство,
граничащее, насколько это было возможно в столь гармоничной поэзии, с отчаяньем.
В нем много от ацедии из «Тайны». Любовь изображается в «Канцоньере» не только
как радость, но и как боль потому, что она реальна. Она печальна, потому что
она - любовь отвергнутая. Счастливых минут поэт может вспомнить не так уж много.
Изображая свою печаль, Петрарка часто проецировал ее на природу, и тогда его
внутренний мир оказывался частью природы и мог приобретать поразительную пластичность.
Однако у Петрарки гармония человека и природы скорее идеал, чем реальность.
Герой «Канцоньере» только-только вышел за пределы средневековых идей. Он еще
помнит о том, что любовь почитается грехом, и это тревожное воспоминание переплетается
с воспоминаниями о Лауре. Традиционная безответность любви в «Канцоньере» мотивирована
добродетелью. Чувственность подавляется, но смятение чувств выставляется напоказ
как реальная человеческая ценность с большой поэтической силой и с еще большей
смелостью, чем в «Тайне». Петрарка кается в греховности своей любви, но не отрекается
от нее, не проповедует аскетического презрения к миру. Печаль «Канцоньере» во
многом порождена пониманием того, что красоту человек удержать не в состоянии:
она хрупка и преходяща. За пределами смерти для Петрарки, хоть он и остается
в лоне религии, будто бы ничего и не существует. Его герой боится смерти и мучится
мыслями о посмертной судьбе, потому что он верующий, но еще больше потому, что
он научился ценить природу, человека и земную любовь.
Личность человека Возрождения дает основное содержание всему «Канцоньере»
и обусловливает единство его автономных по отношению друг к другу лирических
«фрагментов». Каждый сонет отражает какое-то реальное состояние внутренней жизни
поэта, имеет свое собственное содержание и может быть эстетически воспринят
сам по себе. В то же время он включается в художественное целое книги, определяемое
новым, по сравнению со средневековым, пониманием любви, природы и общества,
характерным для гуманизма эпохи Возрождения.
Единство «Канцоньере» реализовалось в единстве образной системы и поэтического
языка. Петрарка создал в «Канцоньере» особый художественный стиль - стиль ренессанс,
который полтора века спустя оказал влияние на поэзию всего европейского Возрождения.
В XVI в. через школу петраркизма пройдут лирики Италии, Франции, Испании, Португалии,
Англии, а также ряда стран славянского мира.
