В.С. Вахрушев

ГОМЕР

(Зарубежные писатели. Биобиблиографический словарь. Ч. 1. - М., 1997. - С. 201-207)

 
Гомер (ок. VIII в. до н.э.) - легендарный древнегреческий поэт, считается основоположником античной и европейской литературы. Восемь античных жизнеописаний Гомера, приписываемых Геродоту, Плутарху и др., противоречивы и недостоверны. Местом его рождения называют ряд городов и островов - Аргос, Афины, Иос, Итака, Кимы, Кнос, Колофон, Микены, Пилос, Родос, Смирна, Хиос и др. Мифологична его родословная - в числе его предков называют певцов Мусея и Орфея, в роли отца выступает бог Аполлон, бог реки Мелет (отсюда первое имя Гомере "Мелесиген", рожденный Мелетом), Телемах и пр., матерью его считают Метиду, Каллиопу, Эвметиду и др. нимф. В биографиях сообщается, что он ослеп (слово "гомер" на эолийском диалекте значит "слепой", другие возможные значения - "заложник", "пророк", "поэт"), был вдохновлен Музами на создание песен, скитался по Греции, в основном по Малоазийскому побережью, участвовал в поэтических состязаниях, соревновался якобы с Гесиодом, а скончался на острове Иос, где показывали его могилу. На основе этих псевдобиографий, по мнению ученых, можно сделать выводы: личность Гомера, если он действительно существовал, скорее всего связана с г. Смирна (нынешний турецкий г. Измир) и с о. Хиос, где в VII - VI вв. до н.э. существовал род певцов - "гомеридов", рапсодов, считавших себя прямыми потомками и последователями Гомера.
Труден и практически неразрешим из-за утраты многих текстов вопрос об авторстве произведений, приписывающихся Гомеру. Вплоть до эпохи эллинизма многие греки считали его создателем не только "Илиады" и "Одиссеи", но и целого ряда "киклических" поэм, связанных с мифами о Троянской войне, - это "Фиваида", "Киприи", "Малая Илиада" и др. Кроме того, Гомер слыл творцом цикла из 33 "гомеровских гимнов", воспевающих олимпийских богов, и шуточно-пародийных эпосов "Маргит" и "Война мышей и лягушек" ("Батрахомиомахия"), византийская энциклопедия "Свида" считает гомеровскими еще ряд поэм: "Амазонию", "Арахномахию" ("Войну пауков"), "Гераномахию" ("Войну журавлей") и пр. Но уже александрийские ученые значительно сузили число произведений, автором которых числился Гомер.
Согласно традиции, Гомер не знал грамоты и поэмы его вплоть до VI в. до н.э. исполнялись устно. Афинский тиран Писистрат, стремясь поднять значение Афин в качестве общеэллинского культурного и религиозного центра, предпринял ряд мер, в число которых вошло и создание специальной комиссии по редактированию и записи "Илиады" и "Одиссеи" - ведь к VI в. до н.э. Гомер был уже для всех греков величайшим авторитетом в поэзии, морали, религии, философии. Эти записи двух поэм, не дошедших до нас в их первоначальном виде, открывают историю бытования и истолковывания гомеровских текстов, длящуюся две с половиной тысячи лет.
"Гомеровский вопрос" возник в эпоху эллинизма, когда некоторые филологи александрийской школы, т.н. "разделители" ("хоризонты"), опираясь на текстологический анализ, выдвинули предположение, что "Илиада" и "Одиссея" созданы двумя разными поэтами. Вообще, величайшее почтение к Гомеру не помешало античным мыслителям высказывать и критическое отношение к нему - в плане религиозном, морально-педагогическом, эстетическом. Поэт и философ Ксенофан Колофонский (VI в. до н.э.) резко порицал антропоморфное изображение богов. Платон, восхищаясь поэтическим мастерством Гомера, в то же время готов изгнать его из государства, так как его поэмы кажутся философу безнравственными и развращающими юношество. А печально известный критик Зоил (IV в. до н.э.), который, согласно сведениям древних, за "поношение" Гомера был предан позорной казни (распят на кресте, сброшен со скалы и т.п.), с позиций рационализма высмеивал "Илиаду" и "Одиссею" за "нелепые" мифологические "вымыслы" и "странные" речевые обороты. В своем утилитаристском отвержении гомеровского искусства Зоил как бы предшествует Д. Писареву, смело развенчивавшему Пушкина. Софист и философ-киник Дион Хризостом (I - II вв.) в т.н. "Троянской" речи остроумно и во всеоружии обширных знаний по мифологии, истории, политике, искусству доказывает, что неверна сюжетная основа "Илиады", что Троянская война на самом деле закончилась победой троянцев и бесславным возвращением домой остатков греческого войска. Эта "серьезно-смеховая" критика гомеровского текста имела и политическую подоплеку: римляне, которым служил Дион, считали себя потомками троян. Вообще, во II - III вв. н.э. в античной литературе намечается серьезное переосмысление и сюжетов и всей образной системы Гомера, что особенно заметно в "Диалоге о героях" софиста-ритора Филострата, "Дневнике Троянской войны" (фиктивный автор его - участник осады Трои Диктис) и повести "О гибели Трои", созданной якобы троянцем Даресом. В этих греческих произведениях, не отличающихся большими художественными достоинствами, авторы прямо критикуют Гомера за различные "неточности" в передаче событий, из "идеализацию" некоторых героев, например Одиссея и пр. Эпический гомеровский мир подчеркнуто прогнозируется, осовременивается в соответствии с духом позднеэллинистической эпохи. А отсюда уже и выход к средневековым поэмам о Троянской войне, к пьесе Шекспира "Троил и Крессида".
Хотя в античности заметно преобладало восторженное отношение к Гомеру, оно не мешало вдумчивому анализу его текстов (основная часть этих исследований не сохранилась). Аристотель первым стал толковать Гомера с позиций имманентных искусству законов жанра, композиции, образной системы. А ученик Анаксагора Метродор Лампсакский (V в. до н.э.) ввел "аллегорический" метод объяснения гомеровских образов, согласно которому фигуры богов в "Илиаде" и "Одиссее" представляют лишь выражение различных сил природы - в XIX в. на подобном приеме основывалась т.н. "мифологическая школа" (А. Кун, М. Мюллер, А.Н. Афанасьев, Ф.И. Буслаев и др.). Основоположник школы александрийских филологов Зенодот (III в. до н.э.), разделивший "Илиаду" и "Одиссею" на 24 песни по числу букв греческого алфавита, в своем стремлении восстановить "подлинного" Гомера доходил до гиперкритического отношения к его текстам, удаляя из них все, по его мнению, "неподобающее", в том числе и замечательный экфразис - описание щита Ахилла. Более осторожным в своих подходах к Гомеру был выдающийся ученый Аристарх Самофракийский (III - II вв. до н.э.), который восстановил многие места из гомеровских поэм, выброшенные Зенодотом и его учениками. Опираясь на взгляды Аристотеля, Аристарх истолковывал Гомера именно как великое произведение искусства, вопреки мнению "хоризонтов", он отстаивал авторство Гомера по отношению к обеим поэмам. Завершается античное гомероведение исследованиями неоплатоников, среди которых выделяется трактат "Гомеровские вопросы" философа Порфирия (III в. н.э.). Гомер объясняется здесь в основном аллегорически - то в философском, то в филологическом плане.
Сохранение и дальнейшее комментирование "Илиады" и "Одиссеи" - это заслуга византийских ученых, среди которых выделяются, в частности, анонимный автор литературной энциклопедии "Суида" (X в.), комментатор и поэт Иоанн Цец (XII в.). В странах Западной Европы подлинный Гомер вплоть до эпохи Возрождения был неизвестен. Начиная с XVI в. гомероведение возрождается, причем особенно интенсивно оно развивается последние двести лет. Аббат Ф. д'Обиньяк (XVII в.) считает, что "Илиада" - это совокупность нескольких малых поэм, соединенных почти без плана неким редактором. Это соображение оказалось основополагающим для Ф.-А. Вольфа, который в работе "Предисловие к Гомеру" (1795) заново сформулировал т.н. "гомеровский вопрос" и вызвал мощную волну критических откликов. В XIX в. оформляются три конкурирующих теории, которые в различных своих модификациях доживают и до наших дней. К. Лахман становится "охотником за малыми песнями", из которых, по его мнению, и складывается гомеровский эпос. Позиции "унитариев", т.е. сторонников единства двух поэм, защищает Г.-В. Нич. Дж. Грот отстаивает теорию "основного ядра" - гомеровского текста, на который позднее наслаивались различные добавления. Новый импульс спорам между этими направлениями был дан в конце XIX в. знаменитыми раскопками Трои, проведенными Г. Шлиманом и другими археологами, открытиями в области эгеистики.
Но и сейчас личность Гомера остается загадкой. Хочется верить - это действительно был гениальный певец, которому удалось, опираясь на традиции крито-микенской и древнейшей ближневосточной культуры, создать (или довести до совершенства) великолепные произведения, в которых фольклор и собственно литература органически соединились в неповторимом синтезе.
Сюжетная основа "Илиады" и "Одиссеи" - это отзвуки дошедших до Гомера через 500 лет сведений о Троянской войне (XII в. до н.э.), в ходе которой микенские воины-ахейцы захватили и разграбили город. Это событие, знаменовавшее один из древнейших этапов борьбы между народами Азии и Европы, было основательно переработано мифологическим сознанием тогдашних людей и стало неисчерпаемым источником мифов, преданий, сказаний. Совершенно незначительный по позднейшим масштабам исторический эпизод (а Троя в ходе тысячелетий многократно разорялась, гибла и восстанавливалась) превращается в еще догомеровском мифе с грандиозное событие, определяющее судьбы богов и людей. Греки и троянцы истребляют друг друга во исполнение воли Зевса, решившего сократить число людей из-за их нечестия. Но при этом и сами олимпийские боги участвуют в битвах, как будто осознавая, что и их участь каким-то таинственным образом связана с земным уделом.
Величайшим новаторством Гомера, которое и выдвигает его в статус создателя всей европейской литературы, является принцип синекдохи (часть вместо целого), взятый им как основа сюжетостроения "Илиады" и "Одиссеи", - не все десять лет Троянской войны (как то предполагалось мифом), а всего лишь 51 день, да и то из них полно освещены события девяти дней; не десять лет возвращения Одиссея, а всего 40 дней, из которых наполнены важными событиями опять-таки девять дней. Такая концентрированность действия позволила Гомеру создать "оптимальные" объемы поэм (15 693 стихотворные строки в "Илиаде", 12 110 строк в "Одиссее"), которые, с одной стороны, создают впечатение эпического размаха, с другой же - не превышают размеры среднего европейского романа. Предвосхитил Гомер и ту традицию в прозе XX в., которая побуждает романистов ограничивать действие больших романов одним или несколькими днями (Дж. Джойс, Э. Хемингуэй, У. Фолкнер).
"Одиссея" рисует более позднюю эпоху, чем "Илиада" - в первой показана более развитая рабовладельческая система. Вместе с тем обе поэмы отмечены единством стиля и композиционных принципов, что делает их своего рода дилогией и диптихом. В обеих сюжет строится на фольклорно-сказочном мотиве "недостачи" (Ахилл хочет вернуть отобранную у него Бризеиду, Одиссей стремится к Пенелопе и мстит женихам, пытающимся отобрать ее у него), действие связано с великими испытаниями и утратами (Ахилл теряет друга и свои доспехи, оружие; Одиссей лишается всех своих спутников и кораблей), а в финале главный герой воссоединяется с любимой, хотя это торжество отмечено и печалью (похороны Патрокла, предчувствие близкой гибели Ахилла; новые тревоги Одиссея, которому судьба посылает очередные испытания). Обращает на себя внимание и ритмическая упорядоченность расположения эпизодов в поэмах. Так, в структуре "Илиады" прослеживается почти зеркальная симметрия первой и второй половин поэмы - "смотру со стены" в 3-й песне соответствует "смотр" в песни 22 (третьей от конца), возвращение Хрисеиды отцу (песнь 1) имеет отклик в возвращении тела Гектора его отцу (песнь последняя) и т.д. Примерно так же в "Одиссее" начало и конец поэмы посвящены эпизодам на Итаке, а композиционный центр отдан рассказу Одиссея о его странствиях, в которых главное место занимает его спуск в Аид, непосредственно перекликающийся с "Илиадой" (беседа Одиссея с душами Ахилла и Агамемнона). Эта симметрия имеет большую смысловую нагрузку, образно воплощая мифологические представления поэта о цикличном движении времени и о сферическом устройстве гомеровского космоса. Ритмическая упорядоченность помогает Гомеру как-то согласовывать и сглаживать многочисленные противоречия, неувязки в тексте его поэм, служившие издавна аргументом многих противников авторства Гомера. Эти неувязки в основном сюжетные: в "Илиаде" один эпизодический персонаж убит (царь Пилемен, песнь 5), а в песни 13 он оказывается жив и пр. Или в "Одиссее" главный герой только ослепил Полифема (песнь 9), Афина же говорит Одиссею: ты разгневал Посейдона "умерщвлением милого сына" бога (песнь 13). Но большинство авторитетных гомероведов признает теперь, что древний поэт, комбинируя различные мифы, мог не заботиться о согласовании всех мелких деталей друг с другом. Тем более что и литераторы нового времени, замечая противоречия в своих печатных произведениях, не всегда хотят исправлять их, как об этом с улыбкой говорит Теккерей (см. Теккерей У.М. Собр. соч. - М., 1980. - Т. 12. - С. 226). Для Гомера, как и для Шекспира, Сервантеса, Бальзака и др. великих авторов, допускавших те или иные несогласованности в своих произведениях, куда важнее была забота об единстве целого.
Эта всеобъемлющая целостность двух поэм, их эпический размах, стремление в каждой малой запечатлеть нечто всеобщее отражается и в многожанровости их состава, предвещающей по существу основные направления в жанровом развитии всей европейской литературы. В "Илиаде" обнаруживается - в рамках богатырского мифологического эпоса - и база будущего военно-исторического романа, т.е. сцены военных советов в ставке Агамемнона с обсуждением ближних и дальних перспектив кампании, раздоры среди военачальников (ссора Ахилла с Агамемноном), деятельность разведки (песнь 10 "Долония"), "натурализм" боевых сцен с их кровью, грязью, исковерканными трупами, всем тем, что будет развито позднее в творчестве Вольтера, Стендаля, Теккерея, Толстого, Хемингуэя, Шолохова. Есть в поэмах и лиризм - знаменитая сцена прощания Гектора с Андромахой, встреча Одиссея с Пенелопой после долгой разлуки. Немало жанровых комических и идиллических зарисовок - таковы эпизоды с Навзикаей (английский писатель С. Батлер выдвинул гипотезу, что в ее образе запечатлен автопортрет женщины - автора "Одиссеи"), в доме "богоравного" свинопаса Эвмея, во дворце Одиссея. В стиле гривуазного анекдота выдержан эпизод обольщения Афродиты Ареем, изложенный слепым певцом Демодоком (песнь 8 "Одиссеи"). Полны трагизма и комизма сцены, посвященные жизни героев и богов. Искусство Гомера проявляется в том, что что он умеет непринужденно и свободно комбинировать все эти жанровые признаки - на похоронах Патрокла царит печаль, но и раздается смех (сцена соревнования в беге между Одиссеем и Аяксом), страшное как-то естественно соседствует с чисто бытовым и по-своему трогательным - чудовищный великан-людоед Полифем оказывается заботливым пастухом, простодушно жалуется барану - вожаку стада на свои личные беды (песнь 9 "Одиссеи"). Десятки поколений писателей Европы, а вслед за ними и других частей света вольно или невольно развивали традиции Гомера, овладевали искусством тех жанров, которые были намечены древним поэтом в его эпосе.
Точно так же Гомер оказывается основоположником всех прочих основных компонентов литературной поэтики - пусть лишь иногда в приоритетном плане, так как многие национальные литературы начинались, не испытывая прямо его влияния. Это значит, что гениальный поэт задал сразу такой высокий уровень мастерства, который много позднее дался иным литературам лишь после многовекового развития. Это относится к искусству создания художественных образов, к мастерству стиля, к эстетическому совершенству и идейной глубине произведения как единого целого.
Хотя догомеровская устная поэзия не сохранилась, но ученые правомерно предполагают, что она развивалась в течение сотен лет и этим подготовила великолепный гомеровский эпический стиль, который без учета предшествующей традиции кажется чудом, явившимся во всем блеске из "ничего", из бездны праистории. А в поэмах Гомера древнегреческий язык (его ионийский диалект) предстает сразу безупречно оформленным, гибким, глубоким, приспособленным для ясного выражения как поэтических, так и философских истин. Недаром гомеровский эпос тысячи лет служил античным, а потом и византийским поэтам, на него опирались философы Ксенофан, Парменид, Эмпедокл. Гомероведы В. Шульце, Ф. Зольмсен и др. установили закономерность: в творчестве Гомера, его неизвестных предшественников и последователей-"гомеридов" поэзия помогла становлению национального языка, а язык влиял на особенности гомеровского стиха с его дактилогекзаметрическим метром.
Основа поэтики Гомера - это гекзаметр (шестимерник), или, говоря иначе, шестистопный дактиль. Древние греки приписывали создание дактилического стиха богу Дионису, который, де, и разговаривал со смертными лишь поэтически, на "языке богов". А гекзаметр якобы был сложен в Дельфах - опять-таки в честь богов. Его "божественная" красота заключается в том, что он, задавая плавно-напевный, торжественный, неторопливый ритм, в то же время может звучать удивительно гибко, допуская разнообразнейшие комбинации цезур, ударений, интонационных переходов и перепадов. Причем все эти в основном уже недоступные для нас богатства гомеровского гекзаметра были рассчитаны прежде всего на слуховое восприятие. Ученый Э. Дреруп в начале XX в. выдвинул гипотезу, что слушатели Гомера и "гомеридов" могли воспринимать за одно слушание не более тысячи строк гекзаметра, что занимало около двух часов. Разбитая по таким "тысячам", "Илиада" представилась исследователю циклом из 15 или 16 более или менее законченных в себе и в то же время взаимосвязанных эпизодов.
Все герои Гомера, воссоздаваемые с помощью этого древнегреческого гекзаметра, живут в особом поэтическом хронотопе, где находят разрешение многие (хотя и далеко не все) противоречия бытия, где уравновешиваются перед лицом неумолимой Судьбы, общей для всех смертных, высокое и низкое, цари и рабы, война и мир, трагическое и комическое, мудрое и наивно-примитивное, предельно - вплоть до натурализма - реалистическое и сказочно-мифологическое. Гомер, его предшественники и последователи, очевидно, буквально верили в "божественность" гекзаметра, и эта вера плюс гениальность дали свои плоды: образы поэта и жизненны и вместе с тем величавы, пластичны, рельефны, многомерны. Речь идет не только об Ахилле, Гекторе, Одиссее, Пенелопе. Терсит ("Илиада", песнь 2) - из числа самых презренных "людишек" эпоса, наряду со столь же отвратительными персонажами из "Одиссеи" - нищим Иром, козопасом Меланфием. Но и громкая "дерзкая" речь Терсита выслушана полностью, а говорит сей "муж безобразнейший" тем же звучным красивым гекзаметром, что и прочие герои, и говорит он как раз то, что было на уме у многих ахеян: он обличает царя Агамемнона в жадности, в незаслуженном оскорблении Ахилла, упрекает сограждан в трусости и зовет их к прекращению войны, которую пусть, если хотят, ведут одни цари! (Песнь 2, ст. 220-242). И "по большому счету" Терсит-горбун и завистник прав, его "программа" на века стала источником лозунгов для противников войн. Может быть, поэтому мудрый Одиссей не находит иных аргументов против речи Терсита, кроме грозных окриков и побоев. Эпизодический образ Терсита оказывается первым примером гротеска в европейской литературе, где воедино, в одном типе, сведены "далековатые" качества - трусость и дерзость, жалкое уродство и несомненный ораторский дар, низкая зависть и умение масштабно мыслить.
Возможно, двойственное освещение этой фигуры незадачливого противника войны было вызвано у Гомера его собственным противоречивым и не до конца проясненным отношением к насилию.
Фатализм Гомера в отношении войн и других несчастий людей, обусловленный верой его в непостижимую Судьбу, умеряется наивно-стихийным оптимизмом поэта, влюбленного в жизнь, в ее красоту, которая воспринимается им как некая мощная магическая сила, как ослепительное сияние и сверкание, озаряющее буквально все в мире, великое и малое, будь то "застежки златые" на доспехах воина, "двенадцать просторных закут для свиней" в хозяйстве богоравного свинопаса Эвмея или "младая, с перстами пурпурными Эос", чертоги олимпийцев на Олимпе и т.д. Но поэт любит и контрасты, динамику вечной борьбы стихий, где свет схватывается с мраком, вода с огнем (в песни 21 "Илиады"), а разум с безумием.
Особенно пластично мастерство Гомера сказалось в обрисовке "удивительно ясных, живых и прекрасных характеров Ахиллеса, Гектора, Приама, Одиссея" и других героев первого плана (Л.Н. Толстой о литературе. - М., 1955. - С. 547). Всем этим фигурам присуща определенная статуарность, монументальность, их образы как бы "окованы" неторопливо-мерными ритмами гекзаметра, герои проходят перед нами словно в замедленной киносъемке. Но эта величавая неторопливость не мешает и проявлению динамики чувств, поступков. Образ Ахилла построен на резких переходах от буйного порывистого движения к бездействию, а от него - словно к вспышке энергии (его поединок с Гектором - кульминация "Илиады"), после чего новая пауза покоя (перемирие с Приамом на 12 дней ради похорон Гектора). В Ахилле сливаются воедино хтоническое мифологическое начало (он сын смертного и богини Фетиды) и человеческая, дикарская жестокость и наивность, отходчивость, уважение к достойному сопернику, эгоистическая капризность и добровольное подчинение воле коллектива, велению судьбы. А в "высшем" плане образ Ахилла - это первый в европейской литературе (и может быть, второй после фигуры Гильгамеша из аккадской поэмы, которая старше "Илиады" на тысячу с лишним лет) символ бренности человека. Эта бренность, "суетность" земного существования подчеркнута резким контрастом: Ахилл - самый могучий и прекрасный воин среди ахейцев, непобедимый герой обречен на гибель в расцвете юности. Вот почему он, опережая Экклезиаста, говорит:
 
Сердца крушительный плач ни к чему человеку не служит:
Боги судили всесильные нам, человекам несчастным,
Жить на земле в огорченьях...
("Илиада", песнь 24, ст. 524-526)
 
Огорчениям же этим есть противовес - в земных радостях дружбы, любви, славы. Вот почему не противоречит процитированным словам Ахилла то, что говорит уже его тень в Аиде:
 
Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле,
Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,
Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать мертвый.
("Одиссея", песнь 11, ст. 489-491)
 
Характер Одиссея писатель Джеймс Джойс считал наиболее привлекательным и его образ - наиболее емким во всей европейской литературе, а "Одиссея" для него была "более великим и человечным" произведением, чем "Гамлет", "Дон Кихот", "Фауст" (Ellmann R. James Joyse. - N.Y., 1959. - P. 430, 460). Эти оценки могут казаться завышенными, но в них значительная доля истины. Судя по обеим гомеровским поэмам, Одиссей - подлинно эпический герой и вместе с тем то, что называют "всесторонне развитой личностью". Он храбрый воин и умный военачальник, опытный разведчик (чего стоит одно его роль в эпизоде с троянским конем), атлет, первый в кулачном бою и беге, отважный мореход, искусный плотник, охотник, торговец, рачительный хозяин, а если надо, то и сказитель, ничуть не уступающий по искусству певцу-профессионалу Демодоку (т.е. фактически самому Гомеру). Он любящий сын (внимание его к дряхлому отцу Лаэрту, слезы при виде тени матери в Аиде), супруг и отец, но он же и любовник коварно-прекрасных нимф Цирцеи и Калипсо, завлекающих героя своими магическими чарами. Подобно Ахиллу, образ Одиссея весь соткан из противоречий, из гипербол и гротеска, только в нем на первый план выделена текучесть человеческой природы, ее способность к метаморфозам в вечном поиске все новых сторон бытия. Одиссею покровительствует мудрая и воинственная Афина, а сам он подчас напоминает морского бога Протея своей способностью легко менять свой облик. На протяжении десяти лет возвращения домой он предстает мореплавателем, разбойником (в эпизоде с киконами), шаманом, вызывающим души мертвых (сцены в Аиде), жертвой кораблекрушения (встреча с Навзикаей), нищим стариком (в доме Эвмея и собственном дворце) и т.д. Чувствуется, что герой при этом как бы "раздваивается": он искренне переживает гибель друзей, свои страдания, жаждет вернуться домой, но он и наслаждается игрою жизни, легко и искусно играет роли, предлагаемые ему обстоятельствами (человека по имени "Никто" - "оутин" в пещере Полифема, жителя Крита, обитателя острова Сира и пр.). В его личности и судьбе сплетаются неразрывно трагическое и комическое, высокие чувства (патриотизм, почтение к богам) и житейские прозаическое - недаром он несколько раз, к месту, а то и не совсем к месту, говорит о власти "желудка" над людьми:
 
...Один лишь не может ничем побежден быть желудок,
Жадный, насильственный, множество бед приключающий смертным.
("Одиссея", песнь 17, ст. 286-287).
 
В соответствии с этой аксиомой герой и ведет себя подчас не лучшим образом: он жадничает, откладывает себе лучший кусок на пиру, ждет подарков даже от Полифема, проявляет жестокость к рабам, лжет и изворачивается ради какой-нибудь выгоды. И все же общий баланс в пользу Одиссея - страдальца, патриота и неутомимого путешественника, воина, мудреца, первооткрывателя новых пространств и новых возможностей человека.
Совершенно гротескно изображаются у Гомера его олимпийские Боги. Поэт преклоняется перед ними, всячески их идеализирует, воплощая в их антропоморфных образах силу Судьбы, мощь природных стихий и свое представление о физической красоте человека. Олимпийцы бессмертны, в них воплощена мечта человека о жизни вечной и беспечальной - в пирах и забавах. Отсюда и "гомерический" смех богов, "смех несказанный воздвигли великие Боги". Но олимпийцы не добры, они в принципе вне человеческой морали и лишь имитируют ее. "Божественный юмор для смертных часто означает самую настоящую трагедию" (Лосев А.Ф. Гомер. - М., 1960. - С. 317), боги вроде бы лично заинтересованы в ходе Троянской войны, в судьбах тех или иных героев, но это участие "свысока", с позиции зрителя. Жизнь людей - интересный театр для олимпийцев, не более.
Но как раз эта оторванность Зевса, Геры, Аполлона от земли (хотя у Гомера сколько угодно примеров древнейшего хтонизма, исчезающих связей Олимпа с породившей их космической стихией) и обрекает их в конечно счете на внутреннюю пустоту. Будучи безмерно выше людей, боги оказываются значительно ниже их как личности. Облик их прекрасен, сила огромна, возможности бесконечны, а мораль зачастую вздорна, ничтожна, поведение часто отличается мелочностью. Арес обзывает Афину "наглой мухой", за что богиня повергает его наземь огромным камнем. Гера честит Афродиту за "бесстыдство", хотя сама прибегает к ее чарам ради обольщения Зевса, а прекрасную Артемиду просто избивает и т.д. ("Илиада", песнь 21, ст. 390-501).
Столь двойственное отношение к Богам у Гомера было вызвано, очевидно, тем, что поэт интуитивно чувствовал внутреннюю несостоятельность олимпийской языческой религии, котиорую он сам искренне принимал и воспевал. В то же время его юмор шел в русле древней народной смеховой культуры.
Отзвук этого двойственного серьезно-смехового отношения к олимпийским Богам виден в т.н. "Гомеровских гимнах", которые предположительно создавались певцами-"гомеридами" в VII - VI вв. до н.э. В основном это молитвенные обращения к Богам, иногда же целые ареталогии ("биографии" божеств). От начала до конца пронизан тонким юмором гимн к Гермесу, который изображается как младенец-плутишка и "вундеркинд", ворующий коров у Аполлона, изобретающий лиру и этим музыкальным инструментом откупающийся от разгневанного Бога солнца.
Кстати, в "Илиаде" Зевс называет Гермеса тем, котому "от Богов наипаче приятно в дружбу вступать с человеком" (песнь 24, ст. 334-335). А если учесть, что Одиссей по отцовской линии - правнук Гермеса, то становятся понятными многие качества этого героя - его ловкость, пронырливость, хитроумие, склонность к "розыгрышам".
Тяга Гомера к эпически уравновешиваемому восприятию мира в целом с его светлыми и темными сторонами сказывается и в знаменитых гомеровских сравнениях, развернутых и кратких, в двусоставных и простых эпитетах, во всем образном строе поэм. Многие из этих сравнений давно стали "общими местами" в поэтиках мировой литературы. "Цветущего жизнью" Симоисия поражает Аякс, "и на землю нечистую пал он, как тополь, влажного луга питомец..." (песнь 4, ст. 482-483). А через несколько тысяч лет писатель Теккерей, говоря о смерти своего героя и обращаясь к такому же художественному приему, с горьким юмором восклицает: "...какое старое-старое сравнение человека со строевым лесом!" (Теккерей У.М. Собр. соч. - М., 1976. - Т. 4. - С. 141). Старое, но пока еще живущее, ибо корни его - в народной мудрости.
Гомер силен не только в образной речи, но и в т.н. "автологическом" стихе, лишенном тропов.
О. Мандельштам упивается гомеровским "списком кораблей" из песни 2 "Илиады", где на 284 строки (с 494-й по 779-ю) приходится 382 стбственных имени - это названия племен, имена героев, островов, гор, рек, целая воинская ведосомть и список анкетных данных, превращенные в высокую поэзию. Ибо поэту дорога любая мелочь, тем более любой человек. К тому же все эти сотни имен столь звучны, красивы, так легко вписываются в ритм гекзаметра, что "каталог" становится великолепным образцом поэзии.
История переводов гомеровских поэм насчитывает более двух тысяч лет. Открывает ее латинское переложение "Одиссеи", сделанное в III в. до н.э. римским поэтом Ливием Андроником. С тех пор другие латинские переводы и переделки Гомера появлялись не раз, как в Древнем Риме ("Латинская Илиада" Бебия Италика, I в. до н.э.), там и в эпоху Возрождения в Италии, Франции, Германии. Хорошими переводами Гомера на современный итальянский считаются работы поэтов XVIII - XIX вв. У. Фосколо и В. Монти. В XVIII в. вышли первые интересные переводы поэм на французский язык (Ж. Рошфор, А. Жену). В 1615 г. был закончен первый талантливый перевод Гомера на английский, сделанный Дж. Чапменом, а в XVIII в. еще больше похвалы снискал перевод А. Поупа. И для Германии в конце XVIII в. наступило время широкого знакомства с Гомером благодаря удачным переводам поэта И.Г. Фосса. В тот же период берутся за гомеровские поэмы русские авторы. В 1700 г. в Амстердаме вышел неполный русский перевод шуточной "Батрахомиомахии" ("Войны мышей и лягушек"), приписываемой Гомеру, автор работы - Илья Копиевич. Параллельно с русским он давал и латинский перевод. 56 стихов из "Илиады" переложил М.В. Ломоносов (см.: Шуйский П. Русские переводы Илиады // Литературный критик. - 1936. - № 10. - С. 163). В 1787 г. шесть песен "Илиады" александрийскими стихами излагает Ермил Костров. Расцвет романтизма в искусстве в первой половине XIX в. дает наконец полноценного "русского" Гомера. На перевод "Илиады", завершенный в 1829 г. Н.И. Гнедичем, отозвался А.С. Пушкин:
 
Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи,
Старца великого тень чую смущенной душой.
 
Не менее восторженно говорил Н.В. Гоголь о переводе "Одиссеи", законченном В.А. Жуковским в 1849 г. "это не перевод, но скорей воссоздание, восстановленье, воскресенье Гомера". Со свойственной ему гиперболичностью мышления (чисто гомеровской) автор "Мертвых душ" надеется на решительное оздоровление всей нравственной атмосферы русского общества в результате знакомства с "Одиссеей", которая "есть решительно совершеннейшее произведение всех веков" (Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 8 т. - М., 1984. - Т. 7. - С. 202-210). В 30-40-е годы XX в. свои переводы "Илиады" и "Одиссеи" делает В.В. Вересаев, который переложил их более современным и понятным русским языком, чем авторы прошлого столетия, но во многом и прозаизировал гомеровский текст.
Воздействие Гомера на мировую культуру огромно. Он был авторитетом для античных философов и остается источником для изучения мировоззрения древних греков. По его текстам изучается историками "гомеровская Греция", т.е. быт и нравы, социальная организация и материальная культура доклассической Эллады. Его словесная живопись помогает понять "геометрический стиль"древнеэллинской вазовой росписи. Он вдохновляет античных скульпторов (Фидия, Поликлета, Лисиппа и др.) на создание образов, служащих каноном красоты и совершенства человеческого тела. Гомеровско-вергилиевскими сюжетами, образами, мотивами полна европейская живопись начиная с эпохи Возрождения: это полотна Боттичелли, Рубенса, Рембрандта ("Гомер"), Пуссена, Давида, Делакруа, В. Серова, Пикассо и мн. др. художников, изображающих прекрасную Елену, Ахилла, Гектора и его Андромаху, Приама и Гекубу, олимпийских богов, Энея (играя заметную роль в "Илиаде", он становится заглавным персонажем "Энеиды" Вергилия) и др. В музыке гомеровское начало значительно менее ощутимо, тем более что античное музыкальное наследие не сохранилось. Но можно отметить оперную дилогию Г. Берлиоза "Троянцы" (50-е гг. XIX в.), вдохновленную "Энеидой" и частично гомеровским эпосом, оперетту Ж. Оффенбаха "Прекрасная Елена" (1864), в которой по-своему преломляется гомеровский "божественный" юмор, ирония над богами и героями.
Больше всего влияние Гомера сказывается в поэзии. Гекзаметр стал каноническим размером для всей античной эпической традиции. За Гомером открыто следовал великий Вергилий в своей "Энеиде", гомеровские образы варьировали Катулл, Гораций, Овидий. Авторы средневековых рыцарских романов и поэм, не зная подлинного Гомера, вдохновлялись книгами его пересказчиков Дареса и Диктиса и создавали свои варианты сказаний о Троянской войне. Это "Роман о Трое" Бенуа де Сент-Мора, роман "О разрушении Трои" Гвидо де Колумна, "Троянская война" Конрада Вюрцбургского и др. (XII - XIII вв.). Начиная с эпохи Возрождения Гомер вдохновляет выдающихся творцов национальных эпосов. Особенно это влияние заметно в "Освобожденном Иерусалиме" Т. Тассо (1575), в "Лузиадах" (1569) Л. де Камоэнса. И Гомера и Вергилия берет многие мотивы и образы Э. Спенсер для своей "Королевы фей" (1596). Позднее прямое воздействие Гомера на писателей слабеет, но оно никогда не прекращается полностью, древний поэт остается для них одним из главных ориентиров в мире гуманистических ценностей. Сохраняется значение эпоса Гомера и для прозы. Г. Флобер пишет в 1852 г.: "Я и думаю, что роман только нарождается, он ждет своего Гомера" (Г. Флобер о литературе. - М., 1984. - Т. 1. - С. 237). Гоголь вдохновляется в "Тарасе Бульбе" эпическими сценами воинских поединков из "Илиады", Л. Толстой явно учитывает опыт Гомера, создавая "Казаков", "Войну и мир". В XX в. наиболее оригинальной попыткой создать современный вариант "Одиссеи" является роман "Улисс" (1921) Дж. Джойса.
 

Соч.:

Илиада. - М.; Л., 1935.
Одиссея. - М.; Л., 1935.
Илиада. - М.; Л., 1949.
Одиссея. - Свердловск, 1948.
Одиссея. - М., 1953.
Поэмы. - М.; Л., 1953.
Гомеровские гимны. - М., 1977.
Homeri Odyssea (древнегреческий текст со словарем). - М., 1878-1879. - Ч. 1-2.
Homeri Ilias (отрывок из древнегреческого текста) // Козаржевский А.Ч. Учебник древнегреческого языка. - М., 1975.
Homeri Ilias Odyssea (отрывки из древнегреческого текста с английским подстрочником). The Penguin Book of Greek Verse / Ed. by C.A. Irypanis. - Harmmondsworth, 1970. - P. 3-100.

Литература

Соколов Ф.Ф. Гомеровский вопрос // Труды Ф.Ф. Соколова. Спб.
Фрейденберг О.М. Терсит // Яфетический сборник. - Л., 1930. - Вып. 6.
Альман М.С. Пережитки родового строя в собственных именах у Гомера. - Л., 1936.
История греческой литературы. - М.; Л., 1946. - Т. 1.
Тренчени-Вальдапфель И. Гомер и Гесиод. - М., 1956.
Сахарный Н.Л. Илиада: Разыскания в области смысла и стиля гомеровской поэмы. - Архангельск, 1957.
Лурье С.Я. Язык и культура Микенской Греции. - М.; Л., 1957.
Толстой И.И. Аэды. Античные творца и носители древнего эпоса. - М., 1958.
Боннар А. Греческая цивилизация. - М., 1958. - Т. 1.
Лосев А.Ф. Эстетическая терминология ранней греческой литературы // Уч. зап. МГПИ им. В.И. Ленина. - М., 1954. - Т. 83.
Лосев А.Ф. Гомер. - М., 1960.
Лосев А.Ф. Эстетика Гомера // Лосев А.Ф. История античной эстетики. - М., 1963.
Полонская К.П. Поэмы Гомера. - М., 1961.
Маркиш С. Гомер и его поэмы. - М., 1962.
Грабарь-Пассек М.Е. Античные сюжеты и формы в западноевропейской литературе. - М., 1966.
Шталь И.В. Гомеровский эпос: Опыт текстового анализа "Илиады". - М., 1975.
Шталь И.В. Художественный мир гомеровского эпоса. - М., 1983.
Шталь И.В. Эпические предания Древней Греции. Гераномахия. Опыт типологической и иллюстр. реконструкции. - М., 1989.
Фрейденберг О.М. Миф // Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. - М., 1978. - С. 230-237.
Жирмунский В.М. Эпические сказания об Алпамыше и "Одиссея" Гомера // Жирмунский В.М. Сравнительное литературоведение. Восток и Запад. - Л., 1979.
Древнегреческая литературная критика. - М., 1975.
Кравчук А. Троянская война: Миф и история. - М., 1991.

Hosted by uCoz