С 618 г. в Китае начинается правление династии Тан, продолжавшееся почти триста
лет. Династия пришла к власти, подавив крестьянские восстания. Танские императоры
узрели силу народа в самом начале становления нового государства. Император
Тай-цзун, сын основателя династии, мог с полным правом предостеречь своего наследника:
"Лодку сравню с правителем народа, реку сравню с простым народом: река
способна нести на себе лодку, способна и перевернуть лодку".
В результате объединения отдельных враждовавших между собою княжеств было
создано могучее Танское государство. Власть сосредоточивалась в руках императора.
Его резиденцией был Чанъань - город с миллионным населением, в который стекались
люди из разных мест. Первые правители Танского государства проявили немалую
заботу о благосостоянии страны, раздали казенные и безнадзорные земли крестьянам,
ограничили власть крупных помещиков, всемерно поощряли ремесло и торговлю. Полтораста
лет страна жила мирной, сравнительно спокойной жизнью.
Конечно, страна богатела на тяжком крестьянском труде, но это все же было
не "мрачное" средневековье, а время, просвещенность которого поддерживалась,
в частности, системой экзаменов на чиновничьи должности. По-видимому, система
эта, дававшая довольно широкую возможность привлечения талантов и допускавшая
к политической деятельности не только высшие, но и средние и низшие слои землевладельцев,
нарушалась подкупами, но все же она существовала, и обойти ее было нелегко.
Дотоле невиданная широта общения с внешним миром способствовала знакомству
с самыми различными и среди них ранее незнакомыми Китаю религиозными воззрениями.
Широта эта склоняла к религиозной терпимости, а вместе с нею и к свободе в выражении
мнений, которая постепенно, однако, все больше ограничивалась.
Традиционное уважение к литературе приобрело практический характер: одним
из главных предметов на экзаменах являлась поэзия. В политику и в литературу
пришли выходцы из семей средних и малопоместных землевладельцев, выросшие в
деревнях и связанные многими нитями с крестьянством, люди более близкие к народу,
чем старая аристократическая верхушка. Это не могло не оказать влияния на литературу.
Кругозор танского литератора намного расширился. Жизненный опыт поэта уже
не ограничивался родным селением и ближним городком, а включал в себя обширнейшую
страну с неодинаковыми условиями жизни в различных ее областях, с большими городами
и далекими окраинами. Поэт, будучи чаще всего государственным чиновником, и
своей службой, и творчеством принимал участие в жизни страны.
Когда мы обращаемся к танской литературе, мы прежде всего говорим о лирической
поэзии. Она продолжила и развила великие достижения прошлого, сама же поднялась
до невиданно высоких вершин. Она развивалась исподволь, потому что ей нужно
было освободиться от чертополоха "красивости", заполнявшего поля литературы
на протяжении предшествующего века, и выделить те живые традиции, которые могли
послужить вдохновению танского времени. Кроме доханьских и ханьских поэтов,
это были Жуань Цзи, Тао Юаньмин, Се Линъюнь, Се Тяо, Бао Чжао, Юй Синь... Чтобы
сбросить путы того, что мы теперь назвали бы формализмом, танским поэтам надо
было, воспользуемся словами Ду Фу, "не пренебрегая современниками, любить
древних". И если каждый из перечисленных выше поэтов внес свой вклад в
рождение великой танской поэзии, то главное место принадлежит все же творчеству
Тао Юаньмина.
Преодолевая внутреннюю пустоту и внешнюю цветистость стихов V - VI вв., первые
танские поэты отчасти были сами еще носителями этих пороков, но на их творчество
уже легла печать нового: будущей простоты формы и глубины поэтической мысли.
В танское время переживали свой расцвет пятисловные и семисловные стихи -
по пять и по семь иероглифов в строке, с определенным чередованием тонов, с
цезурой перед последними тремя знаками в строке, с непременной и чаще всего
единой рифмой (для современного читателя в значительной мере утерянной вследствие
перемен в звучании иероглифов). Семисловные стихи появились после пятисловных
и предоставили большую возможность применению в поэзии разговорного языка.
Новаторство танской поэзии сочеталось с традиционностью изобразительных средств
и выражалось не только в открытии новой, но - часто - и в углублении привычной
темы. Горы и реки, застава и луна, странник, ива и весна - все это жило и развивалось
в китайской поэзии с далеких времен "Шицзина", и все это приобретало
на протяжении веков новую окраску, облекалось более близкой к жизни художественной
плотью. В движении поэзии от возвышенности к всеобщности и повседневности и
конкретности выразилось то гениальное направление поэзии танского времени, на
котором были достигнуты наибольшие ее победы.
Конфуцианство, развиваясь и видоизменяясь, всегда было главной мировоззренческой
основой китайской литературы. Художник - не философ, и нельзя того или иного
китайского поэта просто определять как конфуцианца, буддиста или даоса. Верны
слова акад. В.М. Алексеева о том, что стихи танских поэтов "представляют
нам старинную, строгую, классическую поэзию, чисто конфуцианскую по типу и идеологии,
хотя не без постоянных эклектических прорывов в фантастику даосов и мистику
буддистов". Даже при тех обстоятельствах, когда стихи принадлежат буддийскому
монаху, как, например, Цзяожаню, мы прежде всего замечаем в них человеческую
непосредственность во взгляде на мир и очаровывающее нас чувство слияния с природой.
В нравственности сила литературы, и китайская поэзия танского времени в полной
мере подтверждает это. В качестве общих черт танской поэзии может быть отмечено
усложнение взгляда поэзии на жизнь и развитие формальных достижений, теснейшим
образом связанных с углублением и расширением ее содержания.
В поэзии VI в., в пору недолгого существования Суйского государства, уже появились
новые по своей направленности произведения. Поэт и сановник Сюэ Даохэн (540
- 609) писал традиционные, обремененные украшениями стихи, но среди них мы вдруг
замечаем и простоту, и открытость чувств, ставшие затем знаменем поэзии эпохи
Тан.
В начале танской поэзии стоят "четверо выдающихся", среди которых
заметное место занимают Ван Бо (649 - 676) и Лу Чжаолинь (637 - 689). Знаменитое
сочинение Ван Бо "Во дворце тэнского князя" сохраняет еще и отвлеченность,
и цветистость, и лад предшествующей поэзии, но уже полно чувствами и пейзажами,
предвещающими грядущую силу и простоту. У Ван Бо - и самообличение, в дальнейшем
обычное для танской поэзии ("Не развожу шелкопрядов, а одеваюсь, не обрабатываю
землю, а ем. За какие же мои добродетели все это?"), и сочувствие людям,
а не просто любование природой, и воспевание дружбы. В коротких стихотворениях
поэт достигает лишенного вычурностей изящества, чем так прославилась впоследствии
танская поэзия. А Лу Чжаолинь написал стихи "Чанъань - подражание древнему",
в которых блестящая столица представлена без восхищения в противовес привычной
манере "дворцовых" стихов. Так "четверо выдающихся" - кроме
упомянутых, еще Ло Биньван (640? - 684?) и Ян Цзюн (650 - 692?), - продолжая
традицию, преодолевали ее, что заметил в дальнейшем Ду Фу.
Подлинное же новаторство начинается с Чэнь Цзыана (661 - 702). Живший почти
одновременно с "четырьмя выдающимися", он опередил их. Чэнь Цзыан
был государственным чиновником, заботившимся о благе народа. Он докладывал императрице:
"В правлении государя нет ничего дороже успокоения людей". Служения
людям требовал он и от поэзии. Он не мог, да и не желал рвать с традицией и,
осуждая красивости прежних времен, одобрял стихи Цао Пи, восторгался поэзией
Жуань Цзи и Цзо Сы. Этим возвращением к древнему он отвечал на требования своего
времени. Чэнь Цзыан явил пример поэта, личность и стихи которого гармонировали
между собою, пример государственного деятеля, стремившегося отдать свой дар
стихотворца делу, которому служил. В приближении к подобной гармонии в жизни
и творчестве был идеал последующей поэзии, и не удивительно, что позднейшие
современники - среди них Ду Фу, Хань Юй, Бо Цзюйи - произнсли немало хвалебных
слов о Чэнь Цзыане, после трудов которого открывается самое славное время расцвета
танской поэзии.
В литературе оно начинается поэзией Мэн Хаожаня (689 - 740), жившего в памятные
для страны годы Кайюань и оставившего более двухсот шестидесяти стихотворений,
по большей части пятисловных. Известные нам волнения в жизни Мэн Хаожаня были
вызваны неудачами, связанными с государственной службой. До сорока лет он занимался
науками, а когда захотел служить, то сначала получил отказ, потом был взят на
место чиновника, но служил очень недолго и окончил свои дни в бедности. "В
Северный зал больше бумаг не ношу, К Южной горе вновь я в лачугу пришел. Я не
умен - мной пренебрег государь. Болен всегда, - и позабыли друзья".
В творчестве Мэн Хаожаня есть благородство отрешенности от чиновничьей суеты,
есть грустная радость слияния с природой, доброта нелицемерного человеческого
чувства. Творчество Мэн Хаожаня тематически не выходит за границы узкого мирка,
в котором он жил (он называет себя лумэньским отшельником). Великий сунский
поэт Су Ши отмечал высоту содержания поэзии Мэн Хаожаня и ограниченность отраженной
в ней жизни. Но этот, казалось бы, узкий мирок был неотделимой составной частью
большого и широкого мира, лежавшего перед танской поэзией, и стихи Мэн Хаожаня
ценны и заключенной в них судьбою поэта. Они удивительно чисты и свободны от
лишних слов, они как бы скульптурны, так ясно вырисовываются в них и человек
и природа, и все это вместе создает картину жизни, окружавшей поэта и друзей
его, к которым он обращается в своих стихах. Мирный отшельник Мэн Хаожань был
смелым пролагателем новых путей в поэзии: лишь решительно отвергнув живучее
наследие дворцовых стихотворцев и обратившись ко вновь возрожденным творениям
Тао Юаньмина с его утверждением человеческой личности и Се Линъюня с его проникновением
в природу, можно было так просто и ясно выразить себя, как это сделал Мэн Хаожань.
"Я люблю учителя Мэна", - писал Ли Бо. Но, пожалуй, ближе всех к
Мэн Хаожаню оказался Ван Вэй (701 - 761). Жизнь Ван Вэя была более схожей с
жизнью остальных танских поэтов. Он служил, в двадцать один год уже имел высокую
научную степень, вращался в кругу именитых людей и был увлечен своими успехами
и блеском страны. Поэтому в юности так часты у него чуждые Мэн Хаожаню стихи
о воинских подвигах. Он создал, в частности, повторяющуюся затем не раз в китайской
поэзии трогательную и героическую историю старого полководца не у дел, которого
страна призвала к оружию, когда ей стало угрожать чужеземное нашествие.
Ван Вэй ненамного пережил Мэн Хаожаня, но на судьбе его успел сказаться мятеж
Ань Лушаня, сыгравший трагическую роль в жизни почти всех самых больших танских
поэтов. Ван Вэй не покинул столицу, и Ань Лушань заставил его служить мятежникам.
После подавления мятежа поэт на некоторое время был подвергнут опале.
С годами в стихах Ван Вэя все большее место занимает природа. Он обращается
к буддизму. Вначале он примиряет службу с уединением и даже в одном из дошедших
до нас писем порицает Тао Юаньмина, предпочевшего стыд милостыни стыду службы,
в дальнейшем же стихи его говорят о полном отказе от чиновничьей карьеры.
По словам ученого XVIII в. Шэнь Дэцяня, Мэн Хаожань воспринял у Тао Юаньмина
"безмятежность и отрешенность", Ван Вэй же - "чистоту и сочность".
Ван Вэй был не только поэтом, но и каллиграфом и живописцем. Су Ши сказал о
нем: "Возмешь его стихи, в стихах - картина, взглянешь на его картины,
в картинах - стихи". Стихи Ван Вэя объемны - в них звуки, ощущения, запахи...
"Сосны вобрали в себя звук, содержащийся в ветре, - писал он. - Цветы стоят
над изображениями в озере... В тонких ветвях ветер беспорядочно шумит. Среди
редких теней холоден свет луны".
Буддийские воззрения Ван Вэя, весьма "модные" в его время, заставили
поэта искать уединения и как можно меньше говорить о самом себе. Но природа
Ван Вэя уже более связана с людьми, чем у Мэн Хаожаня. Сравним со стихами Ван
Вэя знаменитое стихотворение Мэн Хаожаня "Весеннее утро":
Меня весной
Не утро пробудило:
Я отовсюду
Слышу крики птиц.
Ночь напролет
Шумели дождь и ветер.
Цветов опавших
Сколько - посмотри!
(Перевод Л. Эйдлина)
Если пейзажные стихи Мэн Хаожаня - это всегда прежде всего способ выражения
чувств самого поэта, то в творчестве Ван Вэя даже там, где, казалось бы, речь
идет только о природе, всегда незримо присутствует человек, любующийся ею. В
этом - пришедшее в китайскую литературу с Ван Вэем усиление внимания и интереса
к человеку.
Горы пустынны.
Не видно души ни одной.
Лишь вдалеке
Голоса людские слышны.
Вечерний луч
Протянулся в сумрак лесной,
Зеленые мхи
Озарил, сверкнув с вышины.
(Перевод Арк. Штейнберга).
Поэзия Гао Ши (702 - 765) и близких к нему поэтов говорит о широких просторах
родины, о судьбе людей и о тяготах их жизни. Еще не умея в них особенно проникнуть,
поэты задумывались над тем, как страдает народ. Их еще ослеплял блеск победных
походов, но видели они и муки покинутых семей, и смерть кормильцев; уже рождалось
сомнение в том, насколько оправданны эти жертвы.
Неудачи в карьере, годы странствий и, наконец, желанная служба, очень скоро
ставшая постылой, - вот внешняя канва жизни Гао Ши. Поэт дважды побывал на границе
в походах. Так появился знаменитый его "Яньский напев".
Гао Ши собственными глазами видел и бои, и походы, и тоскующих жен, и оставленные
поля. Из непосредственных наблюдений над крестьянской жизнью рождаются у Гао
Ши стихи "Написанное в дороге" - о труде и бедах народа.
Уже в который раз в истории китайской литературы служба ужаснула поэта. В
стихотворении "Уезд Фэнцю" Гао Ши пишет, как он тяготится жизнью чиновника:
он кланяется высшим и разбивает свое сердце, он неволит народ и наполняет печалью.
Он знает, что жить надо обрабатывая "южное поле" и пустив все мирские
тревоги по воле волн на восток. Он мечтал бы о спокойной жизни на старой горе,
если бы не приказ государя. Он думает о Тао Юаньмине и о его сочинении "Домой,
к себе!" Собственно говоря, и "южное поле" тоже из Тао Юаньмина
("Целину распахал я на далекой окраине южной"), но как много значит
время: Гао Ши, для которого талант и судьба Тао Юаньмина - предел стремлений,
уже печалится не только своим унижением, но и болью, причиняемой им народу.
Фигура крестьянина как главного человека обретает более конкретные очертания.
Это происходит наряду с общим вниманием к доброму началу в человеческой личности.
Недаром же говорит Гао Ши, расставаясь с другом: "Ты не печалься, что в
дальний путь не едет с тобою друг: // Есть ли под нашим небом такой, кто бы
не знал тебя!"
Здесь, в творчестве одного поэта, переплелись "пейзажная" и "пограничная"
темы, на которые разделяют (очень условно) китайские историки литературы танскую
поэзию ее расцвета. Больше того, именно искусство пейзажа помогло китайской
поэзии создать столь выразительное описание боев и походов, занимавших большое
место в нелегкой жизни народа. Поэт Цэнь Шэнь (715 - 770) - автор многих "пейзажных"
стихов - рисует яркие картины военной страды, в которых природа и люди составляют
единое целое. Мужественность, порожденная суровой природой, жестокими силами
преодолеваемой стихии, в стихах поэта уживается с лиризмом, с нежным чувством
к встречаемому или провожаемому другу - образ, непременный для танской поэзии.
В стихах Цэнь Шэня поражает и чуть ли не этнографическая точность, и в то
же время любовь к необыкновенному, особенно в явлениях природы. Он пишет о горе
в огненных тучах, закрывших все небо и никогда не рассеивающихся, о птицах,
которые не смеют долетать сюда ближе, чем на тысячу ли. Он пересказывает легенду
о кипящем море, над которым не проносятся птицы.
Как и Гао Ши, как и прочие его современники, Цэнь Шэнь избрал четверостишие
для выражения чувств, владеющих им: пока они еще ограничиваются тоской по дому,
любовью к другу, но уже обретена та благородная сдержанность их проявления,
которая сильнее, чем громкая жалоба.
Поверхностному читателю "военных" стихов Цэнь Шэня может показаться,
что, в отличие от большинства танских поэтов, он увлечен походами и воспевает
их. Но это не совсем так, потому что и Цэнь Шэнь замечает контраст между вольготной
жизнью знати в походе и трудами простого воина. Вообще становится все яснее,
что стихи о походах - также одно из проявлений жадного влечения к общественной
жизни, столь характерного для китайской поэзии первой половины существования
Танского государства.
И все-таки, несмотря на сочувствие стихотворцев страданиям воинов, несмотря
на понимание того, что главные тяготы войн ложатся на плечи народа, даже несмотря
на слова поэта Лю Ваня, что смерть в бою - удел воина, заслуги же достаются
полководцу, время резкого осуждения войны еще не пришло.
Выше было сказано о том, что принятое деление танской поэзии на "пейзажную"
и "пограничную" весьма условно. И Гао Ши, и Цэнь Шэнь, и Ван Чанлин
(698 - 757) создали много прекрасных лирических стихотворений, развивая традиции
творчества поэтов-"пейзажистов" и обогащая поэзию более широким общественным
содержанием. Вместе с тем каждый из этих разных поэтов так или иначе предварил
творчество своих гениальных современников - Ли Бо и Ду Фу.
Ли Бо принадлежит к тем немногим поэтам, чье творчество вобрало в себя всю
жизнь народа и выразило его дух. Такие поэты всегда тесно связаны со своим временем,
но они и вечны; они в наибольшей силой выражают свою народность, но они и всемирны.
Ли Бо родился в 701 г. С юности мечтая о помощи людям, он избрал путь, странный
для молодого человека его поколения: не держал экзаменов, ушел из дому, жил
в стороне от жилищ, странствовал, увлекался даосским уединением. Ему было больше
сорока лет, когда император вызвал его ко двору и наградил званием ханьлинь,
что мы посчитали бы теперь академической степенью. "Бессмертный, низвергнутый
с небес", - сказал о нем старший его современник - поэт Хэ Чжичжан. Ли
Бо оставался поэтом, независимым в убеждениях и поступках, а они не согласовывались
с чинопочитанием и придворными правилами: через три года Ли Бо покинул столицу
для новых странствий и встреч с поэтами Ду Фу, Гао Ши и другими, оставшимися
для нас неизвестными. Мятеж Ань Лушаня трагическим образом повлиял на судьбу
Ли Бо. Через Лишань, где остановился на время поэт, проходили войска Ли Линя,
младшего брата императора Су-цзуна, и Ли Бо согласился пойти к нему на службу.
Ли Линь же посягнул на престол, и поэт, как его сторонник, был брошен в тюрьму,
а затем сослан в далекий Елан. Но он был прощен. Его вернули с середины пути.
Через несколько лет после этих событий, в 762 г., Ли Бо умер в доме своего родственника
Ли Янбина, которому мы обязаны собранием сочинений поэта. Сохранилось свыше
девятисот его стихотворений.
Ли Бо выделялся своей необычностью среди современников. Он чувствовал собственную
незаурядность и верил в свое предназначение. "Огромная птица пэн однажды
поднимется с ветром..." Восхваляя странствующих храбрецов, он думал о себе;
защищая гонимых, он чувствовал себя победителем, не знающим преград. Другие
поэты огорчались неудачами, сетовали на будничные неприятности каждодневного
существования - Ли Бо с юности отбросил от себя мелочные тревоги и жил в непрерывном
поэтическом горении, ощущая в самом себе целый мир и потому не страшась одиночества.
Ли Бо печален, даже традиционно печален. Но и в печали он мужественен, и недаром
он восхваляет древнего поэта Се Тяо за его могучий дух, "достигающий до
темного неба и взирающий на светлую луну". И уединение Ли Бо не похоже
на тихое уединение его предшественников - Мэн Хаожаня или Ван Вэя: и радости
и печали его безмерны - седым волосом в три тысячи чжанов протянулась грусть
поэта! Все, что видит Ли Бо, огромно ("На Яньшани хлопья снега величиною
с циновку..."), и ведомы ему такие трудности, какие ни один человек и представить
себе не может. Ему нужны не укромные уголки, чуть освещенные вечерним солнцем,
а крутые вершины, летучие водопады, бурные реки. Он сам равен им на своем вечном
пути странника, и, больше того, он - некто, живущий среди неба и земли, пребывающий
с бессмертными среди звезд. Через тысячу лет после Цюй Юаня (поэта IV - III
вв. до н.э.) китайский поэт снова встает рядом с бушующей стихией и безбоязненно
распахивает ворота в небо ("Прогулка во сне на горе Тяньму" и другие
стихотворения).
Сила образов Ли Бо поражала современников. "Опустит кисть - и устрашает
ветры и ливни. А напишет стих - и вызовет слезы у злых и у добрых духов",
- сказал о нем Ду Фу.
Таков Ли Бо - не отшельник, но и не человек, затерявшийся в суетной толпе.
Он стоит в самой гуще, в самом тесном скоплении людей, и виден отовсюду, а сам
видит весь современный ему мир - ничто не способно скрыться от его взгляда.
Ли Бо писал обо всем, что входило в круг тем танской поэзии. В "пограничных"
его стихах - мужество, суровость и пленительный лиризм. Он не был чужд романтики
походов, но и здесь он впереди многих других поэтов и пишет смелые стихи против
войн, которые изобиловали 40-50-е годы VIII в.
...С тех пор как китайцы пошли на Бодэн,
Враг рыщет у бухты Цинхай,
И с этого поля сраженья никто
Домой не вернулся живым.
И воины мрачно гладят за рубеж -
Возврата на родину ждут,
А в женских покоях как раз в эту ночь
Бессонница, вздохи и грусть.
("Луна над пограничными горами". Перевод А. Ахматовой)
Суровый и сложный Ли Бо - автор пятидесяти девяти стихотворений "Древнего",
в которых сравнивает себя с Конфуцием и обличает неправду.
В его творчестве прослеживается связь со старой народной поэзией. Свой стих
он строил, умело расширяя рамки правил, подсказывая стихотворцам способы движения
вперед, обновляя китайское стихосложение, приближая словарь поэзии к словарю
жизни. Независимость Ли Бо была логическим развитием идеала свободы, провозглашенного
почитаемым им Тао Юаньмином. Но Ли Бо хотел большего: он уверен в своей миссии
поэта-пророка, поэта-учителя, требующей от него полной и, если угодно, безжалостной
самоотдачи.
Ли Бо величествен, но в отношении его к людям нет и тени высокомерия или даже
покровительства: он поглощен людскими тревогами, он доставляет радость людям,
и знает об этом, и хочет этого. Но он и просвещает людей, учит их состраданию.
Часто исследователи Ли Бо бывают так увлечены его стихами о космических далях
и тонкой его лирикой, что не задерживаются на очень важных для полного понимания
поэта стихах о трудовом народе. Этих стихов немного, в них - лишь общая картина,
написанная несколькими сильными мазками, но преисполненная гневом и болью за
человека.
Если бы из всей танской литературы до нас дошли только стихи Ли Бо, этого
было бы вполне достаточно, чтобы говорить о времени высокогуманной поэзии. Отличительной
чертой всей этой поэзии было знание народной жизни. На протяжении каких-либо
ста лет мы можем наблюдать все большее наполнение поэзии каждодневными тревогами
крестьянина.
Обличение несправедливости, сострадание к человеку - все это в классической
китайской поэзии прежде всего связано с именем Ду Фу (712 - 770). Он сумел быть
своеобразным и великим даже рядом с удивительным Ли Бо.
В творчестве Ду Фу обычно различают четыре периода. До тридцати пяти лет -
это годы учения и скитаний, познания своей страны, дружбы и совместных странствий
с Ли Бо, Гао Ши. Судя по немногим дошедшим до нас стихотворениям молодого Ду
Фу, он полон мечтаний, веры в свои силы, и возможность приложения их. Затем
- десять томительных лет в столице Чанъани, которую он покидает в сорок четыре
года, когда бежит от мятежа Ань Лушаня. В столице Ду Фу бедствует, ему так и
не удается устроиться на службу. Но собственные несчастья отступают перед нищетой
и страданиями народа. Где-то вдали видит он уже и грядущую гибель Танского государства.
И тогда появляются "Песни о боевых колесницах" - укор тому, кто рад
войне. Небывалые стихи, открывающиеся проводами на войну и завершающиеся плачем
и жалобами душ погибших. Ду Фу требует ограничения завоевательных войн, удовлетворения
существующими размерами государства.
Незадолго до мятежа Ань Лушаня поэт написал большое стихотворение "Из
столицы в Фэнсян". Это в нем знаменитые строки: "Вина и мяса слышен
запах сытый, а на дороге - кости мертвецов". Это в нем новое для китайского
общества чувство - стыд поэта за свое благополучие.
Не хватало лишь бедствий, принесенных мятедом Ань Лушаня, чтобы созревшая
мысль поэта повела его дальше. Третий период творчества Ду Фу начинается со
времени бегства из плена у мятежников. В плену он печалился о гибели страны.
После бегства он пишет такие замечательные произведения, как "Деревня Цянцунь",
шесть стихотворений - "Три чиновника" и "Три расставанья".
Эти сюжетные стихи, дающие достоверное изображение семьи поэта и людей из народа.
В "Чиновнике в Синьани" он описывает, как гонят на войну почти детей,
говорит матерям о бесполезности слез: "Вы только исчахнете, целями днями
горюя, а небо не сжалится, Небо - оно безучастно". Его "расставанья"
- трагические монологи. В этих стихах боль за народ и боль за страну. В них
и бытовые подробности, и масса "прозаизмов", и все вместе создает
ту насыщенную поэзией картину действительности, за которую творениям Ду Фу дано
название "поэтической истории".
Можно считать, что последний период творчества Ду Фу начался в 759 г., когда
он бросил службу, к концу года приехал в Чэнду, и на западной окраине города
построил свою "хижину". Однако жизнь его не стала умиротворенной и
здесь, и кончил он ее в скитаниях. За последние одиннадцать лет им было написано
больше тысячи стихотворений. Одна из них - "Стихи о том, как осенний ветер
разломал камышовую крышу моей хижины". Собственное несчастье приводит поэта
к мечте об огромном доме, в котором нашли бы спасение от дождя и ветра бедняки
всей Поднебесной.
О, если бы
такой построить дои,
Под крышею
громадною одной,
Чтоб миллионы комнат
были в нем
Для бедняков,
обиженных судьбой!
Чтоб не боялся ветра и дождя
И, как гора,
был прочен и высок,
И если бы,
по жизни проходя,
Его я наяву
увидеть мог,
Тогда -
пусть мой развалится очаг,
Пусть я замерзну -
лишь бы было так.
(Перевод А. Гитовича).
Здесь уже не просто сострадание, не стыд благополучного перед страждущими,
а прямое желание пожертвовать собою, если это нужно для блага бедняков. В этом
- не только эволюция чувства Ду Фу, но и путь развития китайской поэзии в ее
отношении к человеку. Стремление к самопожертвованию пока еще довольно абстрактно:
поэт не ведал настоящих путей к облегчению жизни народа, и естественна его вера
в добрые намерения государя: "Кто найдется, способный в государеву дверь
постучаться, // Чтоб указ государя дал вздохнуть от войны и налогов?" Впрочем,
как увидим дальше, вера в верховного правителя сохраняется даже у такого поэта,
как Бо Цзюйи, который в своих обличениях был уже более конкретен, чем Ду Фу.
Думы о крестьянине, мечты о его довольстве, связанные с пренебрежением собственным
благополучием, не оставляют Ду Фу и тогда, когда он пишет стихи о природе. В
"Ливне" он равнодушен к тому, что протечет его хижина, только бы дождь
поднял хлеба. Когда же ливень превращается в бедствие, он думает только о несчастьях
хлебопашца и в стихотворении "В девятый день посылаю Цэнь Шэню" горюет
о простом люде, о том, что не спасти посевов, и взывает к тому, кто мог бы усмирить
тучи и затянуть прореху в небе.
Ду Фу создавал также традиционные стихи о друзьях, о природе. Этим стихам
присуща ясность, простота и предметность.
Творчество Ду Фу оказывало большое влияние на китайскую поэзию в течение очень
долгого времени. "Стихи Ли Бо и Ду Фу живут, и сияние их распространяется
на десять тысяч чжанов", - писал танский поэт Хань Юй. Знаменитый сунский
поэт Лу Ю черпал вдохновение в поэзии Ду Фу. Полководец и поэт Вэнь Тяньсян
(казненный монгольской династией в конце XIII в.), находясь в тюрьме, читал
Ду Фу и даже составил сборник из двухсот его пятисловных четверостиший. Он писал:
"Я ощущал их как собственные стихи, забыв, что они принадлежат Ду Фу".
Мы склонны думать, что влияние Ду Фу оказалось большим, чем влияние Ли Бо, потому
что Ли Бо был, при поражающей самобытности своей индивидуальности, все же традиционен;
Ду Фу же, будучи менее разносторонним и менее ярким, благодаря целеустремленности
своего могучего таланта, впервые по-настоящему ввел в китайскую поэзию мир обездоленных,
внимание к которому, существовавшее, конечно, и раньше, никогда не бывало столь
пристальным и глубоким.
В одно время в Ду Фу жил Лю Чанцин (709 - 780), автор углубленно-созерцательных
стихов о себе, о природе, о друзьях. В стихах Лю Чанцина закрепляется установившееся
доброе отношение к человеку. Поэту близки люди нелегкой судьбы - крестьяне,
рыбаки. Социальная окраска выступает ярче в поэзии Вэй Инъу (737 - 790). Поэт
знает крестьянскую нужду, говорит о ней и стыдится того, что он не обрабатывает
землю, а деньги и еда ему идут из деревень. Мы видим, как чувство неловкости
за свое обеспеченное существование, замеченное нами в стихах Ду Фу, а еще ранее
у Ван Бо, охватывает всю танскую поэзию.
Во второй половине VIII в. раскрывается дарование третьего (после Ли Бо и
Ду Фу) великого поэта танского времени - Бо Цзюйи. Свободный жанр его "Новых
народных песен" был формой, вместившей в себя гнев нового поколения поэтов
против господства несправедливости, в зашиту крестьянства.
Бо Цзюйи (772 - 846) вступил на путь стихотворца еще в юности. Он учился искусству
поэзии на тонком восприятии природы и Мэн Хаожаня и Ван Вэя, на широте взгляда
Ли Бо, на отчаянии Ду Фу. И как всех танских поэтов, его манила к себе чистотою
помыслов и ясностью слова древняя поэзия Тао Юаньмина.
Ли Бо и Ду Фу самой жизнью своей определили свой разлад с обществом. Они оба
были вне официального чиновничьего круга, в отличие от Бо Цзюйи, делавшего государственную
карьеру и при каждом независимом слове рисковавшего ею. Бо Цзюйи всю карьеру
свою сознательно поставил на службу поэзии, поэзию же - на службу современности.
Он говорил, что "сочинение должно быть связано со временем, стихи должны
быть связаны с действительностью".
Одно из первых его обличительных стихотворений - "Я смотрю, как убирают
пшеницу". В нем нашел наиболее точное и четкое выражение зревший в стихах
его предшественников мотив стыда перед тружеником-крестьянином:
А я за собою
какие знаю заслуги?
Ведь в жизни ни разу
я сам не пахал, не сеял.
А все ж получаю
казенные триста даней,
До нового года
зерно у меня в избытке.
Задумаюсь только,
и мне становится стыдно,
И после весь день я
не в силах забыть об этом.
(Перевод Л. Эйдлина).
Стихи Ду Фу помогли Бо Цзюйи осмыслить свои жизненные впечатления. После мятежа
Ань Лушаня был окончательно нарушен старый порядок землепользования, а с 80-х
годов VIII в. установлена система "двойных налогов" - летом и осенью.
Крестьяне разорялись. Большая часть земли оказалась в руках крупных землевладельцев.
Женщина, весь урожай отдавшая в уплату налога и подбирающая зерна на чужом
поле, может быть, у таких же бедняков, как она сама; крестьянин, собирающий
траву дихуан, чтобы обменять ее на зерно, оставшееся от конского корма; раздетые
и босые деревенские жители, дрожащие от холода ночью в своих лачугах; старик,
во дворе у которого для императорского дворца срубили дерево, посаженное им
тридцать лет назад, - вот кого увидел поэт и рассказал о них так, как до него
не удавалось никому, даже Ду Фу.
Среди обличительных стихов Бо Цзюйи главное место занимают пятьдесят "Новых
народных песен" и десять стихотворений цикла "Циньские напевы".
Достаточно назвать подзаголовки "Новых народных песен", чтобы стала
ясна их направленность: "Страдания крестьянина", "Против лихоимцев-чиновников"...
Это стихотворения-рассказы с сюжетом, с монологом героя повествования. В них
поэт позволял себе нарушить иной раз строгий размер официальной уставной строки
или добавить одну строку вне строфы. Подобных вольностей нет в "Циньских
напевах".
Стихи Бо Цзюйи представляют собою новую ступень в развитии китайской поэзии,
как и в развитии китайской общественной мысли. В них отразилось и ухудшение
условий жизни крестьянина, и изменение места поэта-мыслителя в Танском государстве.
Как и Ду Фу, Бо Цзюйи на себе самом испытал бедность и злоключения лихолетья.
Но Бо Цзюйи был еще и сановником, который своими глазами наблюдал механизм давления
на народ, и разврат, и продалжность, и грызню между придворными кликами. Он
сам был тем чиновником, которому надлежало осуществлять давление на крестьянина,
входя при этом в непосредственное с ним общение. Он знал историю Танского государства,
понимал, к чему пришло оно, и, может быть, догадывался о приближении его конца.
Он знал историю и владел мастерством поэзии всех былых веков. В последнем нет
преувеличения: такова особенность старой китайской традиции. Бо Цзюйи преклонялся
перед Ли Бо и Ду Фу, но его не удовлетворяла их поэзия; их путь вел его дальше.
В сюжетных стихах Юо Цзюйи появляются уже типизированные образы с обилием
жизненных деталей. Еще нет индивидуализации героя, как не было ее и у Ду Фу,
но от общих очертаний поэт приходит к более определенному рисунку. Человек рассматривается
внимательнее, вплоть до некоторых особенностей его характера, что видно хотя
бы на примере хрестоматийного "Старика со сломанной рукой" из "Новых
народных песен". Новыми чертами были контрастные противопоставления в конце
стихов, аллегории, резкий до грубости язык обличительных стихотворений. Во всем
этом кроется простота, потребовавшая неусыпных трудов. И у Бо Цзюйи остается
вера в государя. Но вполне вероятно, что она была вынужденной: и без того много
крамолы содержалось в стихах поэта. И все же вера в монарха поколеблена безусловно:
это видно по некоему ироническому оттенку, иногда проглядывающему в стихах поэта
о государе.
Возросшее углубление во внутренний мир человека можно проследить по двум поэмам
Бо Цзюйи, знаменующим вместе с тем достижения сюжетной поэзии. В "Вечной
печали" под весьма прозрачным прикрытием описана любовь танского государя
Сюань-цзуна к его наложнице Ян-гуйфэн. Поэт пишет о великом человеческом чувстве,
о тоскующем по убитой возлюбленной несчастном императоре, как о простом смертном,
достойном сожаления. Это единственный случай, когда поэта заинтересовали душевные
страдания власть имущих. Через несколько лет он напишет стихи, в которых так
скажет об обуревающих правителей чувствах: "Надменные, едут они на военный
праздник... Они наедятся - сердца их будут спокойны. Они охмелеют - сильней
распалится дух...".
Через десять лет, уже после "Новых народных песен" и "Циньских
напевов", Бо Цзюйи создал поэму "Пипа". В ней в общем обыденная
по тому времени жизнь описана без ярких красок, какими блещет "Вечная печаль".
Ян-гуйфэн - олицетворение неумирающей любви, да и живет героиня среди бессмертных.
Героиня же поэмы "Попа" важна читателю сама по себе: нелегкую ее долю
разделила не одна женщина в Танском государстве.
Бо Цзюйи был не только великим поэтом, но и идеологом, обосновавшим направление
литературы, вождем которого он являлся. Злободневность завладела стихами. Даже
лирические стихи Бо Цзюйи, "пейзажные" и "философские",
а их было множество, те, в которых он ищет успокоения, устав на склоне дней
от непрерывной борьбы, хранят на себе следы уловленных поэтом мгновений современной
ему жизни.
На лоянских дорогах, полях и межах
постоянна и вечна весна.
С ней когда-то простился я, нынче пришел.
Двадцать лет промелькнуло с тех пор.
Только годы мои молодые найти
мне уже не удастся никак,
Остальное же все - десять тысяч вещей -
неизменно, как было тогда.
(Перевод Л. Эйдлина)
Ближайшим сподвижником Бо Цзюйи был Юань Чжэнь (779 - 831). В отличие от своего
великого друга, он внешне смирился с жестокостью и несправедливостью века и
возвысился до первого сановника двора - цзайсяна. Компромисс Юань Чжэня подчеркивает
силу и идейность Бо Цзюйи, который не только пренебрег блестящей придворной
карьерой, но и рисковал жизнью. Юань Чжэнь писал о жанре "Новых народных
песен": "Слова их прямы и справедливы, дух груб и отважен; навлечь
на себя кару - вот чего я боюсь и поэтому не осмеливаюсь обнародовать их".
Тем не менее, как и Бо Цзюйи, Юань Чжэнь выдвигал и теоретические обоснования
прогрессивного направления. Кроме "Новых народных песен" Юань Чжэнь
написал много лирических стихотворений, а в прозе - знаменитую "Повесть
об Ин-ин". Его лирика проста, избавлена от излишних реминисценций (за это
ратовала группа Бо Цзюйи), всегда содержательна и значительна.
Чжан Цзи, Ван Цзянь, Ли Шэнь - наиболее видные поэты, составляющие группу
единомышленников Бо Цзюйи, авторов "Новых народных песен" и других
гражданских и лирических стихотворений. Ли Шэнь писал:
Весной посадит
он зернышки по одному,
А осень вернет их
обильнее в тысячу раз...
Где Моря Четыре,
земли невозделанной нет,
А все к земледельцу
приходит голодная смерть!
(Перевод Л. Эйдлина)
В IX в. поэты не просто "печалились" о крестьянине и даже не просто
противопоставляли роскошь нищете, а задумывались сами и заставляли размышлять
читателей над природой неравенства. "Почему же?" - спрашивали они
всем своим творчеством. Все названные поэты были близкими друзьями, и сохранившаяся
переписка некоторых из них заставляет предполагать не только поэтические, но
и жаркие политические беседы и смелые замыслы.
Бо Цзюйи говорил в стихах о Чжан Цзи (768 - 830), что тот "никогда в
своей жизни не писал пустых сочинений". Борьба с "пустыми сочинениями"
входила в боевую программу группы Бо Цзюйи. Их поэзия не терпела "милых
пустяков". Танские поэты сумели запечатлеть духовный облик человека тех
времен.
От направления, воспеваемого Бо Цзюйи, нельзя оторвать и других танских поэтов,
не столь близко к нему стоявших, поэзия которых была проникнута возмущением
социальной несправедливости. Мэн Цзяо (751 - 814), старший современник Бо Цзюйи,
поэт необычайно своеобразной индивидуальности, пишет стихотворение "Ткачиха"
- о крестьянской девушке, спрашивающей, почему ткет она белый тонкий шелк, сама
же носит грубое рваное платье. Сам поэт тоже был беден, хотя и принадлежал к
чиновному сословию. Только к сорока шести годам Мэн Цзяо удалось наконец выдержать
экзамен на ученую степень, но до конца дней своих он оставался бедняком. Вот
картина в его "Осенних думах": приходит осень, а тяготы старости усугубляются
бедностью, и в разрушенном доме нет дверей, и луна опускается прямо в постель,
и среди четырех стен ветер проникает в одежду... Так пишет он о себе, выражая
вместе с тем и общее настроение бедной служилой "интеллигенции". Может
быть, поэтому он всю жизнь и почти во всех стихах своих мечтал о необычном,
об удивительном, что несколько отдаляет его от Бо Цзюйи и ставит рядом с Хань
Юем (768 - 824).
Хань Юй славен "возвратом к древности" в римтической прозе, которую
он стремился обновить и приблизить к требованиям реальной жизни. Опыт Хань Юя
- прозаика отразился на поэтическом его творчестве; следы прозы, как уверяют
китайские знатоки (и что, вслед за ними, можем заметить и мы), видны и в его
стихах. Они сложны, но сквозь нагромождение традиционных намеков проглядывается
жизнь и ее тревоги. Как и другие поэты, он озабочен бедами народа. Написанное
в 799 г. стихотворение "Возвращаюсь в Пэнсен" начинается с того, что
войско Поднебесной снова двинулось в поход. Когда же наступит мир? Поэт сетует
на плохих советников государя и напоминает о засухе в Гуаньчжуне, о погибающих
от голода людях, о наводнении на востоке страны, в потоках, уносивших трупы...
Он готов разрезать собственную печень, из нее приготовить бумагу и на ней своей
кровью обо всем написать государю. Здесь, так же как и у Ду Фу, - готовность
поэта к самопожертвованию. Во второй части стихотворение теряет поэтическую
силу. Но в целом оно показательно для атмосферы танского времени: гражданская
тенденция пронизывала творчество самых разных поэтов на протяжении двух, если
не более, веков. Гражданская тенденция смыкается с общим гуманистическим направлением
танской поэзии, выражающимся в размышлениях о законах человеческой природы,
о добре и зле в человеческих отношениях. Одно из лучших стихотворений Хань Юя
- "Камни горы". Помимо поэтических, живописных достоинств, оно замечательно
широтою взглядов поэта. Непримиримый враг и гонитель буддизма, Хань Юй способен
найти успокоение духа в чуждом ему буддийском храме... Среди нагромождения скал
затерялась тропа. К вечеру добирается он до храма... Монах рассказывает о прекрасной
буддийской росписи на древних стенах, стелет постель, чистит циновку, ставит
еду. Посветлело небо, поэт пускается в путь. Горы краснеют, и вода голубеет
от рассеянных повсюду лучей солнца... Если жизнь человеческая может быть столь
радостной, то так ли уж необходимо обвивать себя путами человеческих отношений?..
"В одном желанье признаюсь немногим моим друзьям, - восклицает поэт, -
// Хочу до старости жить здесь, отсюда не уходить".
О том же просил некогда Тао Юаньмин, придя к ученому, живущему на востоке:
"Я хотел бы остаться пожить у тебя, государь мой, // Прямо с этого дня
до холодного времени года!" По-своему и в применении к своей эпохе Хань
Юй повторяет с детства впитанные великие образцы. С другой стороны, очевидно
отличие "Камней горы" от как будто похожего стихотворения Ли Бо "Прогулка
во сне на горе Тяньму". В одном случае романтический пейзаж и человек,
поставленный наравне с независимой, гордой стихией, что исключает самую мысль
о жалком прислуживании тем слабым, кто правит в мире. В другом случае, через
полстолетия после смерти Ли Бо, пейзаж успокоения, представленный с массой реалистических
подробностей, который не было в пейзажах Мэн Хаожаня и Ван Вэя. В поэзии Хань
Юя человек ищет не полного уединения, в гармонии с природой и общения с друзьями.
Само время, в которое писал Хань Юй, не благоприятствовало отстранению поэзии
от действительности, чему примером - жизнь и творчество многих поэтов, в первую
очередь его самого.
Соратником Хань Юя по "возврату к древности" в прозе был Лю Цзунъюань
(773 - 819), прославившийся также своими стихами. Различия в воззрении на мир
двух этих выдающихся поэтов не помешали им встать рядом в борьбе за очищение
китайской ритмической прозы. Из проникновенной эпитафии, сочиненной Хань Юем,
"Надпись на могильном камне Лю Цзыхоу" мы узнаем о прекрасных человеческих
качествах Лю Цзунъюаня, о готовности его пожертвовать собственным благополучием
для друга. В этой надписи есть примечательные слова о том, что поэт сам отказался
от спокойного продвижения по службе и, прожив трудную жизнь, сумел достичь высот
в творчестве.
И в прозе и в стихах Лю Цзунъюань был обличителем. В стихах о крестьянах и
"пейзажных" звучат сострадание и любовь к человеку. Не совсем справедливо
называемые "пейзажными", стихи танских поэтов в совокупности создали
пленительную картину родины и имели глубокое воздействие на души соотечественников.
К ним примыкают и известные стихи о расставании и о тоске по далекому родному
краю. Все вместе они составляют могучую симфонию любви к родине.
Прошло два века высокого напряжения литературы, появления одного за другим
незаурядных талантов, каждый из которых внес в поэзию и свои индивидуальные
особенности. Для поэтов последнего столетия Танского государства пора его расцвета
была историей, как историей для них был мятеж Ань Лушаня, после которого наступило
время распада страны, обострения противоречий между двором и местными правителями,
вражды придворных групп и назревания крестьянских восстаний.
Последний большой танский поэт - Ду Му (803 - 853) - мечтает в своих стихах
о восстановлении былого могущества страны и тоскует по прежним далеким временам.
Но, следуя традиции обличения, Ду Ма в стихах на темы китайской истории пишет
о былых пороках не без того, чтобы не намекнуть на нынешние. Примером могут
служить, в частности, стихи о красавице Ян-гуйфэй - тема, ставшая привычной
после "Вечной печали" Бо Цзюйи. в стихах Ду Му есть внутренняя полемика
с романтическим образом "Вечной печали", в них Ян-гуйфэй предстает
как зло для страны.
В стихах Ду Му меньше конкретности в изображении народных бед и больше размышлений
над общим состоянием страны, часто в аллегорической форме, как, например, в
стихотворении "Ранние гуси".
Неумирающей остается лирическая традиция - природа и человек. Простота и непосредственность
чувств, пафос активного созерцания присущи и поэзии Ду Му. Его "Поездка
в горы" пленяла сердца читателей. Казалось бы, в стихах его отмечен случайный
эпизод, а в нем - и жизнь, и поэзия, и природа, и человек в своих внутренних
переживаниях и внешних обстоятельствах.
Обличение социальных пороков современности приобретает в эту позднюю эпоху
завуалированный историческим сюжетом характер не только в стихах Ду Му. Эта
манера отличает и Ли Шанъиня (813 - 853). Причины иносказаний, способа не нового
для китайской поэзии, связаны, очевидно, с невозможностью открытого вызова,
со сложностью общественной обстановки, созданной утерей двором центральной власти
и постоянными распрями враждующих между собою групп, в которые попадали и поэты,
так или иначе примыкавшие к господствующим слоям общества. Во всяком случае,
поэзия, пусть даже прикрываясь уходом в прошлое и утеряв присущую Бо Цзюйи конкретность,
волновалась вопросами жизни страны, искала (в пределах кругозора своего времени,
наивно обращаясь, скажем, к несчастиям, приносимым фаворитками) истоки переживаемых
народом несчастий. Когда Ли Шанъинь пишет, например, о ханьском государе Вэнь-ди,
который пригласил к себе ученого поэта Цзя И, но беседовал с ним не о бедах
народа, а о злых и добрых духах, то, по существу, речь идет не о Вэнь-ди, а
о современных Ли Шанъиню правителях, проявлявших интерес к сверхъестественным
силам в ущерб заботам о народе. В одном из стихотворений поэт утверждает, что
умиротворение страны во власти людей, а не неба.
Ли Шанъинь прожил трудную жизнь незадачливого чиновника, метавшегося между
двумя враждовавшими придворными группами. У него много стихов, в которых осмысление
судеб страны смыкается с размышлениями о собственной его горестной участи. Так,
в одном из стихотворений говорится о душевном беспокойстве поэта, которое перерастает
в предчувствие общественных бедствий: он гонит коней, поднимается на древнюю
равнину; закатное солнце беспредельно прекрасно, но оно приближает темные сумерки.
Ли Шанъинь - единственный известный нам танский поэт, писавший любовные стихи.
Они для него были и мечтою о несбывшемся счастье. Тема любви заняла большое
место в прслетанских стихах жанра цы.
Уходил последний век Танской династии. Не прекращались раздоры двора с фаньчжэнями
- властителями провинций, войны фаньчжэней между собой; бесчинствовали евнухи,
захватившие власть при дворе, все большие тяготы ложились на плечи крестьян,
притеснялись ремесленники в городах. И все это разрешилось крестьянским восстанием,
в ходе которого повстанцы на некоторое время захватили Чанъань. Танское государство
приближалось к своему концу.
Поэты второй половины IX столетия во многом повторяли темы и следовали за
формальными достижениями танской поэзии. Среди них были продолжатели обличительного
направления, были и такие, которых тревожное время заставило от него отстраниться.
Сыкун Ту (837 - 908) попытался во всем повторить такого идеального, с его точки
зрения, поэта, как Тао Юаньмин. Он отказывался от должностей, предлагаемых ему;
как любимые великим поэтом герои древности Бои и Шуци, он обрек себя на голодную
смерть, не желая жить при новой династии. В мировоззрении Сыкун Ту, что не было
редкостью тогда, смешались конфуцианство и даосизм. "Оба притиворечащих
друг другу элемента уживаются в одной и той же личности Сыкун Ту, точно так
же, как мы замечаем это и в личности Тао Цяня", - говорит В.М. Алексеев
в "Китайской поэме о поэте", посвященной "Поэтическим категориям"
Сыкун Ту. Правда, у Сыкун Ту даосизм начинает принимать уже религиозные формы,
чего нет у Тао Юаньмина, а кроме того танский поэт склонен к буддизму. Стихи
Сыкун Ту теряют предметность, так отличающую танскую поэзию. Они рисуют некий
условный мир, отражающийся в душе поэта. Тонкий и изысканный лирик, Сыкун Ту,
по существу, далек от общественных проблем. Природа, птицы, вино, цветы - вечный
арсенал традиционной поэзии, которому он старался не изменять. Даже когда поэт
говорит о бедствиях страны, на первом плане оказываются его собственные восприятия
и чувства.
В истории китайской литературы Сыкун Ту больше всего известен как автор "Поэтических
категорий" - "Поэмы о поэте", состоящей из двадцати четырех стихотворений
о вдохновении поэта. Вся поэма представляет собою мечтание о подлинном поэте.
Она наполнена отвлеченными образами, дающими расплывчатые, с трудом уловимые
определения задач поэзии. Этим произведением как бы завершился танский период
китайской поэзии. "Поэтические категории" Сыкун Ту при всей их "темноте"
синтезируют представления танской поэзии в восприятии талантливого ученого поэта,
воспитанного на многовековых традициях, которые и составляли ее основу.
Танская поэзия принадлежит времени, когда литература выполняла также роль
философской и даже исторической науки. Развиваясь на протяжении трехсот лет
существования Танского государства, она была поэзией новых открытий и познания
мира, в художественном его осознании, в понимании возможностей и задач человека
в обществе. И она не перестала быть живым организмом, с веками не превратилась
в литературный памятник, пригодный только для почитания и изучения.
Почему через тысячу двести лет из дали времен и пространств в наш полный собственных
забот XX век все еще тянется рука китайского человека эпохи Тан, почему продолжают
свою жизнь для нас его встречи и расставания, его повседневные радости и печали,
почему сочувствие вызывает в нас поэт, который никак не мог поправить, казалось
бы, давно ушедшие в небытие дела? Далекие люди в далекой стране приблизились
к нам силой не для нас предназначавшегося ими слова, подтвердившего единство
человечества, неразрывность вечной связи народов и поколений на земле.
