Н. М. Киндикова

К ВОПРОСУ ОБ ИЗУЧЕНИИ ДРЕВНЕТЮРКСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

(Алтай и Центральная Азия: культурно-историческая преемственность. - Горно-Алтайск, 1999. - С. 97-105)

 
 
Зарождение многих национальных литератур до настоящего времени привычно было начинать с установления Советской власти в республиках СССР (ныне России). Отсюда в литературоведении выделялись понятия: «дооктябрьский» и «послеоктябрьский» периоды в развитии литератур. В некоторых тюркоязычных литературах, таких, например, как алтайская, хакасская, саха-якутская и др., использовались синонимичные по употреблению термины «дореволюционный» и «послереволюционный».
В 80-е годы нашего столетия многие литературоведы начали отодвигать границы зарождения национальных литератур ещё на одну ступеньку назад, точнее в глубь истории, традиционно обозначив её «дореволюционным периодом». и очень робко, как бы случайно, упомянув о своих национальных корнях. Исследователей интересовали прежде всего генетические истоки тюркоязычных литератур, в частности, что отличает и что сближает разнонациональные литературы и в чём их своеобразие. Так, незаметно раздвинулись рамки исследования литератур не только Сибирского региона, но и тюркоязычных литератур России.
По общей периодизации, первый период, относящийся к VI-VIII-XII векам, назван древнетюркской литературой, второй соответствует зарождению новых литератур в XVI-XIX- начале ХХ веков (это, к примеру, литературы татарская, башкирская, казахская и в том числе литература Сибирского региона) и третий – это литература советского периода, точнее ХХ века, которая в свою очередь подразделяется на десятилетия: литература 20-30-х, 40-50-х годов, и. наконец, с середины или в некоторых случаях с конца 50-х годов берёт начало современная тюркоязычная литература. Мы остановимся на изучении древнетюркского периода литературы.
О возникновении древнетюркской письменности написано немало исследований [1]. Тюркологи рассматривали её прежде всего как лингвистический материал. С этой точки зрения осуществлён ряд процедур: расшифровка текста, транскрипция на латинский алфавит, прочтение и передача текстов на современный турецкий (Оркун) и русский (С.Е. Малов) языки и, наконец, издание их в Стамбуле, Москве, Ленинграде [2].
Из тюркоязычных народов первыми с ней познакомились, по словам исследователя С. Малова, турки и киргизы. Правда, киргизские учёные вначале сомневались в принадлежности орхоно-енисейских надписей древним киргизам (в частности, И.А. Батманов, К.К. Юдахин).
Тем не менее, о древнетюркских памятниках заговорили не только как о лингвистическом и археологическом материале, но и как об историческом и культурном источнике современных тюркских народов [3].
О древнетюркских надписях, как о литературных памятниках начали говорить лишь в 60-е годы нашего столетия. Хотя впервые о них упомянуто в брошюре известного тюрколога Н.А. Баскакова «Алтайский фольклор и литература» (1948). В своей работе исследователь дал ряд методологически важных рекомендаций. В частности он писал: «При изучении алтайской народной литературы, определении её субстрата и анализа древнейших её истоков и связи с устной и письменной литературой других народов, исследователю необходимо использовать прежде всего все памятники устной и письменной литературы, относящиеся к древнетюркской эпохе VI-VIII-XII веков и Монгольской эпохе XIII-XVII веков» [4].
Точнее, с точки зрения исторических событий, после распада тюркского каганата на историческую арену вышли уйгуры, соответственно существовала древнеуйгурская литература (Кудадгу Билиг), а в монгольскую эпоху традиции уйгурской литературы продолжила тюркоязычная чагатайская литература. Потому Н.А. Баскаков предлагал «дальнейшие судьбы устной алтайской литературы связывать с развитием монгольской культуры и письменной и устной литературы». Эти мысли, сказанные исследователем по отношению к алтайскому фольклору, можно отнести к процессу формирования алтайской письменной литературы. Вслед за Н.А. Баскаковым древнетюркскими памятниками занимался его ученик, алтайский фольклорист и литературовед С.С. Суразаков. К этому времени были изданы книги лингвиста С.М. Малова. С. Суразаков прежде всего пытался перевести отдельные отрывки транскрибированного текста на современный алтайский языку и, ссылаясь на открытия виднейших тюркологов подтвердил мысль Н.А. Баскакова о том, что язык язык древнетюркской письменности близок северному диалекту алтайского языка [5]. Дале, он одним из первых исследователей-литературоведов заговорил о принадлежности древнетюркских надписей литературным памятникам. К сожалению, эти открытия, опубликованные в начале 60-х годов на родном языке [6] не получили в своё время широкого распространения. Тем не менее, С.С. Суразаков подчёркивал, что орхонские памятники являются достоянием, древнейшим наследием тюркоязычных народов.
Конкретно анализируя расшифрованные и опубликованные С.Е Маловым тексты, С.С. Суразаков попытался изучить стиль и поэтику надписей, сумел определить жанр как «образец публицистики древних тюрков». В то же время он не отрицал наличия в них стихотворных строк.
В книге «Алтайская литература» (1962, 1995), изданной на алтайском языке, С.С. Суразаков обратил внимание на взаимосвязи древнетюркских надписей с устной поэзией тюркоязычных народов Сибири.Эти мысли получили дальнейшее развитие в его статье «Сходные черты стиля в орхонских надписях и эпосе тюркоязычных народов» [7]. В частности исследователь отметил наличие в орхонских текстах таких фольклорных жанров, как песня, плач, благожелание, героический эпос и т. д.
С. С. Суразаковым особо подчёркивается близость и сходство стиля орхонских надписей и героического эпоса, но не их тождество. «Они (орхонские памятники – Н. К.) написаны в виде обращений-проповедей к народу с целью возвышения власти каганов и привлечения народных масс на свою сторону. А эпос, как известно, отражает собственно народное мнение об исторических событиях. В этом большая разница. Поэтому отождествление содержания орхонских памятников с эпосом привело бы к серьёзным ошибкам.» - пишет исследователь. При этом, С.С. Суразаков делает вывод о том, что «высокий стиль древнетюркских надписей идентичен эпосу алтайцев, хакасов, шорцев и других тюрко-монгольских народов Сибири» [8].
Сопоставляя фольклорные и письменные памятники С.С. Суразаков убедительно доказал, во-первых, что «в орхонский период тюрки Алтая уже имели свой сложившийся богатый эпос и он оказал влияние на стиль письменных памятников, во –вторых, что дошедший до нас эпос племён Алтая имеет генетическую связь с эпосом древних тюрков Алтая, о чём свидетельствует сохранение до наших дней того же эпического стиля, влияние которого мы обнаруживаем в орхонских памятниках» [9].
Эти мысли отражены в его фундаментальной книге «Алтайский героический эпос», изданной уже посмертно.
Огромный переворот осуществлён в умах тюркологов историком Л.Н. Гумилёвым, Посвятившим свой труд «Древние тюрки» [10] изучению ранее неисследованных аспектов мировой истории – возникновению и распаду древнетюркского каганата.
В главе «Голубые тюрки о себе», исследователь вновь возвращается к памятникам древнетюркской письменности и, опираясь на тексты, пытается установить даты их написания. Согласно его подсчётам, текст, увековеченный на камне в 732 г., составлен межлду 716 и 720 гг. скорее всего, в 717-718 гг., точнее, одновременно с надписью Тоньюкука. Эпитафию Бильге-кагана Л. Гумилёв рассматривает как продолжение и дополнение к надписи Кюль-тегина.
Что же касается жанра древнетюркских надписей, то, по мнению историка, «они представляют собой обращение к широким слоям тюркского общества». Автор пишет, что «сила слова у тюрок считалась реальной силой. Следовательно, общество было развито, и общественное мнение уже существовало» Рассматривая композицию надписей, Л.Н. Гумилёв пришёл к выводу о том, что во-первых, путём параллелизма выявляется диаметрально противоположная трактовка одного и того же материала. К примеру, "Йоллыг-тегин превозносит хана; Тоньюкук прямо указывает, что хан был неумен"; "не знает, где жирный бык и где тощий". Иоллыг-тегин поносит китайскую культуру. Тоньюкук заявляет, что он сам в ней воспитан и она ему не повредила. Иоллыг-тегин бранит бегов за склонность к измене, Тоньюкук возражает: "на свой тюркский народ я не направлял вооруженных врагов и не приводил снаряженную конницу" и т.д. По предположению исследователя, "первой была малая надпись, на нее ответил Тоньюкук, а для ответа ему был составлен текст большой надписи".Даже если и так, то содержание надписи следует понимать именно в такой последовательности. В заключение автор пишет: "Тексты агитационных воззваний были увековечены для назидания потомкам. Полемика превратилась в дидактику". Историком подчеркивается "оригинальность древнетюркской культуры накануне ее гибели". Характерно то, что военные действия и идеология голубых тюрков передаются в сравнении с китайскими источниками. Далее, он подчеркивал, что "никакое развитие культуры не мыслимо без знания своей истории и определенного отношения к ней". Тюрки осознали себя как народ с VI века. Точнее, как утверждает Л. Гумилев, "тюрки, потомки хуннов, ничего не знали о своих предках, так же как монголы Чингиз-хана ничего не знали о тюрках". Отсюда "мифическая версия о происхождении их от малолетнего царевича и волчицы[11].Примечательно то, что, как полагает исследователь, "за 200 лет своей истории они, видимо, одолели перевал от мифического, образного мышления к историческому и рациональному". Исследователем определены географические границы обитания и развертывания военных действий голубых тюрков, уточнены названия некоторых населенных пунктов, названия рек и гор, что способствовало сравнению их с современными названиями.
Для нас, исследователей литературы, особый интерес вызывает раздел, написанный историком об устной литературе тюркских народов. На основании сопоставления бытующих ныне алтайских героических сказаний "Сай-Солонг" и "Алып-Манаш" Н.У. Улагашева и древнетюркской литературы историк дает следующую интерпретацию значения слова "буркан". Тюрок, загнанных в горы (а в алтайском эпосе - это богатырь Сай-Солонг) спасает Ирбис-буркан. По утверждению Л.Н. Гумилева, "некогда аборигены Алтая слились с остатками тюрков. Самое имя Ирбис, т.е. Барс, встречается в орхонских надписях", возможно, и слово "бурхан" образовано от словосочетания "бöрÿ-кан", что в переводе с тюркского на русский язык означает "волчий хан", а "волками назывались тюркюты" [12]. Для подтверждения данного предположения историк Л.Н. Гумилев приводит алтайскую легенду о том, что белый волк спасает Ак-Тойчы от Эрлика и вскармливает ее белым молоком диких маралух (из исследования Л.П. Потапова).
Другими словами, в алтайском эпосе историк находит архаические мотивы, сюжеты, восходящие к эпохе тюркского каганата. По его предположению, "какие-то неуловимые сюжетные интонации подсказывают, что анализируемый нами вариант, родившись, быть может, в первом каганате, бытовал во втором и оттуда попал на Алтай, где и сохранился до нашего времени. Благодаря этому обломку седой старины мы можем представить себе не только то, что провозглашали тюркские правители, но и то, что рассказывал и слушал их народ" [13].
Существенный вклад в разработку теории и истории древнетюркс-кой литературы внесла известный тюрколог, доктор филологических наук И.В. Стеблева. Ею основательно изучено развитие поэзии тюрков, начиная с VI-VIII веков и кончая XVI веком [14]. Прежде всего вслед за профессором С.С. Суразаковым она в полемике с В.М. Жирмунским отстояла мысль о том, что древнетюркские надписи являются поэтическими произведениями [15]. В дальнейшем ею исследована поэтика [16] и жанрово-стилевые особенности древнетюркской литературы, изучено своеобразие ее стихосложения, выявлено арабо-персидское влияние в метрику тюркоязычной поэзии и т.д.
Если в первой книге, изданной в 1965 г., она разрешила в основном два вопроса: "можно ли действительно назвать их (древнетюркские надписи - Н.К.) поэтическими произведениями, и если да, то каковы же формальные критерии поэзии тюрков VI-VIII вв. и второй вопрос: являются ли орхонские тексты произведениями художественной литературы, можно ли установить по отношению к ним какие-нибудь признаки жанра?", то в предисловии к сборнику "Поэзия древних тюрков" (М., 1993), названном "Древняя поэзия", исследователь обобщает свои основные научные изыскания.
В частности, И. Стеблева еще раз подчеркивает мысль о том, что древнетюркские произведения являются "общим наследием тюркоязычных народов". Как пишет исследователь, ритмика, обнаруженная в произведениях древнетюркского рунического письма, в разной степени совпадает с ритмическими особенностями фольклорного стиха тюрко-язычных народов Алтая, Южной и Восточной Сибири, Поволжья, Средней и Малой Азии [17].
Что касается жанрового определения, то по мнению И. Стеблевой Малая и Большая надписи, посвященные Кюль-тегину и надпись в честь Тоньюкука написаны в жанре историко-героической поэмы, так как деяния героев развертываются на широком историческом фоне. Далее автор вносит некоторые уточнения в жанровую разновидность надписей: "после описания военных подвигов Кюль-тегина, она незаметно переходит в собственно эпитафию". То есть эта часть надписи, по утверждению И. Стеблевой, представляет собой образец эпитафийной лирики.
Таким образом, в изучении древнетюркских памятников сделано немало: осуществлена точная датировка текстов, выявлены авторство и жанровое своеобразие, определены тематика и проблематика, исследованы поэтика и стиль, рассмотрены типология и взаимосвязь их с другими жанрами фольклора и литературы и т.д. В частности, историк Л.Н. Гумилев пишет, что первые древнетюркские произведения появились с возвращением былой независимости Восточнотюркскому каганату [18]. Точнее, письменность существовала с VI в., но литературные произведения датируются второй четвертью VIII в., а значит древне-тюркская литература берет свое начало не с VI, как принято было обозначать, а с VIII в., точнее, со времени второго тюркского каганата (Тексты Большой и Малой надписи, посвященных Кюль-тегину (732), Тоньюкуку (737), Бильге-кагану (734).
Кроме того, наряду с древнетюркской литературой как самостоятельная устная литература существует фольклор, активно функционирующий до наших дней. Их взаимосвязям и взаимообогащению посвящено немало исследований. К их числу следует отнести, к примеру, работы Н.А. Баскакова, В.М. Жирмунского, И.В. Пухова. С.С. Суразакова и др.
Древнетюркские памятники изучены, как выше сказано, с точки зрения лингвистики (Е.С. Малов), истории (Л.Н. Гумилев), фольклористики (С.С. Суразаков) и литературоведения (И.В. Стеблева). Неоценим вклад этих ученых в изучение древнетюркской литературы. Благодаря им на сегодняшний день мы располагаем древнетюркскими текстами в оригинале, их латинской транскрипцией, лингвистическим переводом на русский язык, осуществленным в 50-е годы Е. Маловым, стихотворной реконструкцией и научным переводом, предпринятым доктором филологических наук И.В. Стеблевой, и поэтическим переводом, осуществленным А. Преловским в сборнике "Поэзия древних тюрков" (М., 1993). Лингвистический перевод, конечно, более точный, но он передает лишь содержание текста. При стихотворной реконструкции И.В. Стеблева внесла некоторые коррективы и уточнения в научный перевод С.Е. Малова. Поэтический перевод А. Преловского считается третичным, потому мы в своей работе будем опираться на перевод И.В. Стеблевой, частично используя алтайский перевод С.С. Суразакова. Отсутствие поэтического перевода на алтайском языке будет сказываться на нашей работе, так как при лингвистическом переводе возможны искажения некоторых иносказаний, используемых как художественно-изобразительный прием. Тем более, перевод осуществляется не с оригинала, а с русского текста. Для того, чтобы ощутить поэтику, необходимо осуществить не столько лингвистический, но и поэтический перевод с оригинала на близкородственный язык, в частности, на алтайский, хакаский, тувинский и т.д.
Поскольку С. Суразаков, сопоставляя орхонские памятники с алтайскими героическими сказаниями, на конкретных примерах проследил стилевые особенности древнетюркской литературы, нам, литературоведам, предстоит продолжить это исследование по отношению к историческому развитию алтайской литературы, в частности, выявить вопросы жанрообразования и поэтики.
В дальнейшем хотелось бы остановиться на взаимосвязях алтайской литературы с древними корнями, проследить формирование и развитие художественного сознания древних тюрков и сопоставить их с образным видением и мышлением современных алтайских писателей. В заключение следует подчеркнуть, что через 50 лет осуществилась идея Н.А. Баскакова о совместном исследовании древнетюркского и монгольского периодов специалистами смежных дисциплин: археологами, историками, языковедами, фольклористами, литературоведами, искусствоведами и т.д. В будущем надеемся на дальнейшее расширение научных и культурных связей с монгольскими и китайскими учеными.
Во-вторых, жива историческая память народа о древнетюркском и ойротском периодах, которая до настоящего времени сохранилась в фольклоре и литературе. Ярким примером этому служат художественные произведения современных писателей Сибири, в частности, алтайских писателей: И.В. Шодоева, С.С. Суразакова, А.О. Адарова, Б.Я. Бедюрова, К.Д. Кошева и др.
Художественный перевод древнетюркской литературы на современный алтайский, хакасский, тувинский, саха-якутский языки обогатил бы не только духовную культуру этих народов, но и восполнил бы процесс формирования собственно национальных литератур.

 

Примечания

1. Thomsen Wilhelm Alttürkischenschrieften aus der Mongolie. Zeit. d. Deutsch. Morg. Gesel., т 78, Leipziq, 1924-1925, c. 121-175. Мелиоранский П.М. Памятник в честь Кюль-тегина. СПб., 1899.

2. Orkun Huseyin Namik. Eski turk Yazitlari, I. Istanbul, 1936, c. 97-121. Малов C.E. Памятники древнетюркской письменности. М-Л., 1951; Он же. Енисейская письменность тюрков. М.-Л., 1952.

3. Бернштам А.Н. Социально-экономический строй орхонско-енисейских тюрок VI-VIII веков. М., 1946; Гумилев Л.Н. Древние тюрки. М., 1967; Кляшторный С.Г. Древнетюркские рунические памятники как источник по истории Средней Азии. М., 1964; Савинов Д.Г. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. Л., 1984.

4. Баскаков Н.А. Алтайский фольклор и литература. Горно-Алтайск, 1948.

5. Суразаков С.С. Алтайская литература. Горно-Алтайск, 1962, с. З.

6. Ук. кн.

7. Суразаков С.С. Сходные черты стиля в орхонских надписях и эпосе тюркоязычных народов (на примере алтайского эпоса) // Типология народного эпоса. М., Наука, 1975, с. 250-260.

8. Ук. ст. // Из глубины веков, 1982. - С. 44.

9. Суразаков С.С. Алтайский героический эпос. М., Наука, 1985, с. 77.

10. Гумилев Л.Н. Древние тюрки, - М„ 1967-1993 - с. 330, 331.

11. Там же. С. 338, 339.

12. Там же. С. 339.

13. Там же. С. 346.

14. Стеблева И.В. Поэзия тюрков VI-VIII века. - М., 1965; Ее же. Развитие тюркских поэтических форм в XI в. - М., 1971; Ее же. Ритм и смысл в классической тюркоязычной поэзии. - М., 1993.

15. Жирмунский В.М. Орхонские надписи - стих или проза? // Народы Азии и Африки. 1969, № 2, с. 71-82; Стеблева И.В. Еще раз об орхонских енисейских текстах, как произведениях поэзии // Народы Азии и Африки. 1969, No 2, с. 125-133.

16. Поэтика древнетюркской литературы и ее трансформация в ранее классический период. М., 1972; Ее же. К вопросу формирования образной системы лирики в классической тюркоязычной поэзии // Проблемы исторической поэтики литератур Востока. М., 1988.

17. Стеблева И.В. Ритм и смысл в классической тюркоязычной поэзии, с. 6, 8.

18. Гумилев Л.Н. Тысячелетие вокруг Каспия. - М., 1993 - с. 154-155.
Hosted by uCoz