М. Л. Гаспаров

"АНТОНИЙ" БРЮСОВА. Равновесие частей

(Гаспаров М. Л. Избранные труды. Т. II. О стихах. - М., 1997. - С. 33-38)


 
Стихотворение В. Я. Брюсова "Антоний" было написано в апреле 1905 года и вошло в сборник "Stephanos" ("Венок"): в первом издании - в цикл стихов о трагической любви "Из ада изведенные", в последующих - в цикл стихов о героях мифов и истории "Правда вечная кумиров" (вслед за стихотворением "Клеопатра"). Действительно, в нем перекрещиваются обе сквозные темы сборника: тема любви и тема крутых поворотов в истории, обе насущно близкие Брюсову в 1905 году.
 
I Ты на закатном небосклоне
Былых, торжественных времен,
Как исполин стоишь, Антоний,
Как яркий незабвенный сон.
 
II Боролись за народ трибуны
И императоры - за власть,
Но ты, прекрасный, вечно юный,
Один алтарь поставил - страсть!
 
III Победный лавр, и скиптр вселенной,
И ратей пролитую кровь
Ты бросил на весы, надменный, -
И перевесила любовь!
 
IV Когда вершились судьбы мира
Среди вспененных боем струй, -
Венец и пурпур триумвира
Ты променял на поцелуй.
 
V Когда одна черта делила
В веках величье и позор, -
Ты повернул свое кормило,
Чтоб раз взглянуть в желанный взор.
 
VI Как нимб, Любовь, твое сиянье
Над всеми, кто погиб, любя!
Блажен, кто ведал посмеянье,
И стыд, и гибель - за тебя!
 
VII О, дай мне жребий тот же вынуть,
И в час, когда не кончен бой,
Как беглецу, корабль свой кинуть
Вслед за египетской кормой!
 
Это стихотворение недавно было предметом превосходного разбора в статье М. М. Гиршмана [Гиршман 1973], в которой автор дает отличную характеристику пафоса и гиперболизма произведения и показывает связь этих черт ("грандиозная и величественная мысль-страсть, увековеченная мастерством...") с общим строем брюсовской поэтики и брюсовского мировоззрения. Но сосредоточившись на той цельности, которую придают стихотворению данные черты, он оставляет почти без внимания постепенное развертывание этой цельности перед читателем - композицию стихотворения. Оно представлено однородным с начала до конца. О строфах его говорится: "Это своеобразные однородные члены и в лексическом, и в синтаксическом, и в ритмическом, и в звуковом отношении. Получаются как бы своеобразные "удары гонга", причем каждый следующий, вроде бы равный предыдущему по силе, звучит вместе с тем мощным усилением". Посмотрим, в чем состоит это усиление, что меняется от строфы к строфе, благодаря чему эти "однородные члены" нельзя переставить в ином порядке?
Общие очертания композиции стихотворения, разумеется, ясны. Кульминация его - в VI строфе, герои которой - Любовь и все, кто за нее гибнут. К этой вершине примыкают долгим скатом строфы I-V, герой которых - Антоний, и быстрым скатом строфа VII, герой которой - "я". Долгое пятистрофие в свою очередь членится по смыслу и синтаксису на 1+2+2 строфы (вступление, 2 восклицательные строфы, 2 строфы на "когда..."). Но как уравновешены эти два (брюсовским образом говоря) плеча весов?
Мы предлагаем назвать господствующее соотношение при смене моментов (строф) "сужением", объединяя в этом понятии несколько разноплановых и все же схожих друг с другом явлений: (1) логическое сужение значения, от общего к частному: "страсть" - "любовь"; (2) психологическое сужение значения, от внешнего к внутреннему (интериоризация): "прекрасный" - "надменный"; (3) предметное сужение значения, от неопределенного к конкретному: "борьба за власть" - "битва при Акции"; (4) действенное сужение значения, сосредоточение силы: "поставил" - "бросил"; (5) стилистическое сужение значения (метонимия и синекдоха): "победа" - "лавр". Тогда легко будет увидеть, как эти пять разнородных "сужений" в тексте нашего стихотворения, взаимно поддерживая друг друга, совершаются параллельно.
Удобным практическим приемом при подходе к анализу семантической композиции может служить "чтение по частям речи" (существительным, глаголам, прилагательным с наречиями), выделяющее в образной структуре стихотворения три аспекта; предметы и понятия, действия и состояния, качества и отношения-оценки.
Проследим развитие темы в I-V строфах по существительным-дополнениям (подлежащее здесь неизменное - "ты"). Все они занимают единообразно выделенные места - окончания строф. I строфа - "сон", слово в предельно смутном значении: носитель страсти и страсть слиты, "сон" сказано о самом Антонии. II строфа - "страсть": она отделилась от носителя, Антоний ее "поставил" как главное в своей жизни. III строфа - "любовь": логическое сужение, от общего к частному. IV строфа - "поцелуй": метонимическое сужение, признак вместо целого. V строфа - "желанный взор": психологическое сужение, интериоризация. Здесь конец сужения, порог.
Теперь проследим то же самое по прилагательным-определениям. Они убывают от строфы к строфе. I строфа - только оценочные, неопределенно-ослепляющие характеристики: "яркий", "закатный", "торжественный", "незабвенный". II строфа - прояснение внешнего облика: "прекрасный, вечно-юный". III строфа - прояснение внутреннего облика (интериоризация): "надменный". Здесь конец, ряд обрывается.
Теперь - по глаголам-сказуемым. Они идут от усиления к усилению. I строфа - "стоишь", бездействие. II строфа - "поставил алтарь", действие. III строфа - "бросил на весы", действие рискующее. IV строфа - "променял", действие решившееся, направленное на "нет", на гибель. V строфа - "повернул кормило", то же самое, но еще более активное: человек не ждет гибели, а идет к ней. Здесь опять конец ряда.
Теперь, наконец, обратимся от образа героя к картине исторического фона. I строфа - фон совершенно неопределенный, "былые времена". II строфа - "трибуны", "императоры": былые времена конкретизируются в "римские", но еще неясно, какие именно (трибуны - образ V-I вв. до н. э., императоры - образ I-V вв. н. э.). III строфа - историческая конкретизация не продвигается, зато продвигается стилистическая: вместо "боролись" - метонимический "лавр", вместо "власть" - метонимический "скиптр". IV строфа не сдвигает нас с места упоминанием "венца и пурпура" (скорее наоборот: это не знаки триумвиров, а опять что-то "неопределенно-римское"), зато произносит, наконец, слово "триумвир" (конкретная эпоха - I в. до н. э.) и переходит от эпохи к событию (бой среди струй - битва при Акции). V строфа сужает конкретизацию еще дальше, от события к моменту: "повернул кормило" - тот маневр, которым Антоний выразил любовь к Клеопатре и проиграл сражение. Здесь опять ряд обрывается.
Но у этого ряда, начинавшегося от "борьбы" и "власти" во II строфе, есть ответвление. За "борьбой" и "властью" (II строфа), "лавром" и "скиптром" (III строфа), "венцом" и "пурпуром" (IV строфа), в V строфе следует "величье" и "позор". "Величье" - это еще что-то столь же внешнее, сколь и в предыдущих строфах, но "позор" - это уже интериоризация, и она перекликается с остальными интериоризациями этой строфы - образом "взор" и эпитетом "желанный".
И вот, оказывается, что из всех прослеженных рядов только этот не обрывается при переходе от первого пятистрофия к кульминационной VI строфе. Все остальные последовательности нарушены. После ряда ключевых слов-концовок: "сон" - "страсть" - "любовь" - "поцелуй" - "взор" - появляется отвлеченное "за тебя" (не за человека, а за Любовь с большой буквы). Вместо Антония - "все, кто погиб, любя". Чувственная окраска образов возвращается к неопределенной ослепительности I строфы - "нимб", "сиянье". После ряда усиливающихся глаголов "бросил на весы" - "променял" - "повернул" - резко ослабленное "ведал". После конкретизации истории - совершенно внеисторическое обобщение. И среди всего этого - подхват и усиление "позора": "посмеянье", "стыд", "гибель", "погиб"; а подчеркивает это (и лишний раз отмечает кульминацию) слово "блажен": ведь это первая авторская оценка, до сих пор образ и поступок Антония обрисовывались как нечто объективно прекрасное, здесь поэт впервые позволяет себе заглянуть в его душу и назвать то, что он там находит, блаженством. Отсюда уже будет прямым переход от строф об Антонии к строфе о себе.
Заметим еще одну особенность. Первая строфа рисовала картину: "Ты на... небосклоне... времен. Как исполин стоишь, Антоний", - величественный фон и на нем - герой. Это задает образец и для последующих строф, они двуплановые: фон и предмет. Во II строфе фон - народ, трибуны, императоры, борьба, а первый план - алтарь страсти. В III строфе - вселенная и рати, а первый план - порфира и поцелуй. В V строфе - века (как в I), а первый план - руль и взор. Наша кульминационная строфа противопоставляется этому ряду как одноплановая - смертники Любви в сиянии Любви, но на фоне этой вселенской картины - никакого первого плана.
Последняя, VII строфа, где герой - "я", должна уравновесить все первые пять, где герой - Антоний. К предыдущей, кульминационной строфе она привязана непрерывностью все той же "интериоризованной" линии: перед этим "позор" усиливался в "посмеянье", "стыд" и "гибель", теперь все это конкретизируется (опять сужение) в понятие бегства ("как беглецу") - ведь до сих пор смысл "повернутого кормила" оставался прямо не названным. К этому образу бегства автор стягивает мотивы из целых трех строф: "бой" (из IV строфы), "кинуть корабль" (из "кормила" в V строфе), "вынуть жребий" (из "весов" в III строфе). Таким образом, первые три стиха последней строфы представляют собой как бы пробежку по III-IV-V строфам. Этим и достигается равновесие начала и конца, Антония и поэта. Если каждая из первых пяти строф предлагала читателю сужение поля зрения - от фона к герою или предмету, а VI, кульминационная строфа предлагала только широкое поле зрения без сужения ("Любовь... над всеми"), то эта последняя строфа вмещает в своих четырех строчках и расширение, и сужение поля зрения: "вынуть жребий" (урна и жребий, предметы символические, но конкретные) - "бой" (картина широкая и неопределенная: после отвлеченных выражений предыдущей строфы кажется, что здесь речь идет не об Акции, а о "битве жизни" вообще) - "корабль" (сужение и конкретизация) - "корма" (предельное сужение, синекдоха, "часть вместо целого").
Равновесие начала и конца достигнуто. А теперь - чтобы финал произведения и поэт "перевесили" Антония, на чашу весов кладется последняя строка: "Вслед за египетской кормой". Здесь, во-первых, развязка, утоление читательских ожиданий: слово "египетской" не называет, но подсказывает то имя, которое читатель с самого начала ждал увидеть рядом с Антонием, - имя Клеопатры. Здесь же, во-вторых, исчерпывается тот план, в котором тема разрабатывалась до сих пор, и действие переводится в иной: из "римского" плана в "египетский", из "властного" - в "чародейский" и т. п.; направление ассоциаций ясно, содержание их может быть разнообразно, оно предоставляется домысливанию каждого читателя по его усмотрению, но главное остается: утверждение иррационального вопреки рациональному, дополнение одной стороны брюсовского поэтического мировоззрения другой его стороной. Так, слово "египетской" переключением в иной план завершает содержательное развертывание стихотворения, а слово "кормой" своей синекдохой подчеркивает принцип формального его развертывания - сужения.
Такова, как кажется, композиция этого стихотворения Валерия Брюсова. В анализе композиции всякого лирического стихотворения естественно выделяются три уровня (или три пары уровней): (1) фонический и метрический, (2) лексико-синтаксический и стилистический; (3) семантический и идеологический. Лучше всего исследованы крайние уровни - метрический (благодаря известной книге В. М. Жирмунского) и идеологический (на котором сосредоточивали внимание позднейшие исследователи). Хуже всего разработан семантический уровень - композиция образов и мотивов, особенно там, где она не поддерживается ни развертыванием сюжета, ни развитием логической риторики. Это потому, что всегда кажется, будто образы и мотивы произведения и так ясны, незачем о них и говорить. Это неверно, образный уровень произведения всегда сложнее и богаче, чем "и так ясно"; это мы и надеялись показать на примере брюсовского "Антония".
 
Р. S. Сборник Пушкинского дома "Поэтический строй русской лирики" (Л., 1973) состоял из монографических анализов отдельных стихотворений и был как бы полуофициальным признанием права на существование за этим филологическим жанром. Статья М. М. Гиршмана об "Антонии" была в нем одной из лучших. В этом отклике на нее методика имманентного анализа еще сбивчива: это один из первых моих опытов разбора стихотворной композиции (как и далее - разбор "Когда волнуется желтеющая нива" ). Можно думать, что стихи о вечных образах, вроде "Антония", складываются у Брюсова в некоторый структурный инвариант или несколько инвариантов, представляющих хороший материал для общего анализа (как отзывался о них сам Брюсов, см. в статье "Антиномичность поэтики русского модернизма"). Мне давно хотелось также написать систематизирующую статью "Эротика Брюсова" (по образцу разбора "Поцелуев" Иоанна Секунда), но не пришлось.
 
Hosted by uCoz