Аврорин - Роль родного и русского языков в культурном подъеме народов Севера

В. А. Аврорин

РОЛЬ РОДНОГО И РУССКОГО ЯЗЫКОВ В КУЛЬТУРНОМ ПОДЪЕМЕ НАРОДОВ СЕВЕРА

(Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. - Т. XXXII. Вып. 6. - М., 1973. - С. 503-512)

Народы Крайнего Севера, которым посвящена настоящая статья, относятся к самым малочисленным и до революции наиболее отсталым в культурном отношении народам. Их всего 25, при общем количестве населения (по данным Всесоюзной переписи 1970 г.) 151 тыс. человек, а полвека назад их было еще меньше: как можно думать, не более 130 тыс. человек.

Культура этих народов покоилась тогда на фундаменте первобытнообщинного строя, который не давал стимулов ее прогрессу. Она и прежде всего ее идеологическое содержание веками держались на одном уровне. Если и происходило какое-либо движение, то оно вызывалось почти исключительно влиянием со стороны более развитых соседних народов. Но эти влияния не всегда и не во всем имели прогрессивный характер и, как правило, мало способствовали росту культурного уровня.

Духовные силы малых народов северных окраин царской России были подавлены суровой естественно-географической средой, примитивными способами ведения хозяйства, отсталым общественным устройством, крайне консервативным религиозно-мистическим мировоззрением и жестокой эксплуататорской политикой царизма, усугублявшейся произволом местных чиновников и торговцев.

Только Советская власть смогла радикально изменить обстановку. Последовательно проводя в жизнь ленинские принципы национальной политики, Коммунистическая партия и Советское государство открыли для малых народов широкую и прямую дорогу от первобытности к социализму, минуя феодальную и капиталистическую формации. И малые народы, опираясь на бескорыстную помощь народов более крупных, смело стали на этот путь, указанный В. И. Лениным. За полстолетия они прошли такое расстояние, которое потребовало от других народов многих веков напряженного труда и борьбы.

Советский строй в относительно короткие сроки устранил социально-экономические корни тормозящих развитие культуры препятствий. Освобожденные от них национальные культуры получили бурное развитие. Не утрачивая своеобразия форм проявления, они приобрели новое, общее для всех народов СССР социалистическое содержание. В этом и заключается важнейший смысл культурной революции у малых народов, ее исключительное значение для процесса взаимодействия и постепенного слияния национальных культур.

Однако было бы наивно представлять себе культурную революцию у малых пародов Севера как триумфальный марш-парад. Наоборот, это был трудный процесс, связанный с преодолением объективных препятствий, А вначале еще и с упорным сопротивлением наиболее консервативной, но по традиции весьма влиятельной части населения - богачей, родовой верхушки и шаманов.

Столь же наивно полагать, что все необходимое для расцвета культуры у малых народов уже сделано, что решены все вопросы, устранены все помехи. До сих пор еще дают себя знать, особенно в среде людей пожилого возраста, пережитки старых обычаев, старой шаманистской идеологии, а порой и недоверие ко всему, что вдет вразрез с веками устоявшимися традициями.

Нужно еще много трудиться, нужно решить немало практических и теоретических вопросов, нужно и дальше неустанно проявлять заботу и внимание в отношении растущих культурных запросов и неисчерпаемых творческих возможностей малых народов, чтобы помочь им подняться во всех отношениях, в частности и в области культуры, до уровня народов крупных и передовых.

Для окончательного завершения культурной революции у народов Севера предстоит сделать еще многое. Но и то, что уже достигнуто, следует признать поистине грандиозным, особенно если принять во внимание краткость затраченного на это времени.

До Советской власти малые народы Крайнего Севера были почти поголовно неграмотными. По данным 1908 г., процент получивших хоть какое-нибудь образование колебался у них от 0,5 до 1,2, количество же фактически грамотных было, как уже говорилось, еще ниже. Но и для этих считанных единиц обучение крайне редко выходило за пределы двух-трех классов миссионерских или церковно-приходских школ, которых на всей территории расселения этих народов от Кольского полуострова до Чукотки было всего несколько десятков.

Положение усугублялось еще тем, что большинство считавшихся получившими образование были грамотными лишь номинально. Обучение в школах велось на русском и церковнославянском языках, знание которых было тогда распространено в среде интересующих нас народов крайне недостаточно.

Разрозненные попытки отдельных миссионеров использовать в процессе обучения языки местного населения успеха не имели по двум причинам: знание этих языков у миссионеров оставляло желать лучшего, местные языки привлекались почти исключительно для рассуждений на темы, связанные с совершенно чуждыми и непонятными для этих народов догматами православной церкви. Один из миссионеров откровенно писал, что все обучение в школах на Севере сводилось к зазубриванию молитв, а иным оно и быть не могло, так как единственной целью подобных школ было "научение новопросвещенных начальным истинам православной веры и некоторым молитвам" [1].

Обучаясь на незнакомом или слабо знакомом языке и не находя практического применения полученным в школе знаниям, люди быстро теряли приобретенное и сохраняли в лучшем случае навык механического складывания букв в слова без понимания их смысла, подобно гоголевскому Петрушке. Словом, в этом отношении народы Севера катастрофически отставали даже от других народов царской России.

Общий процент грамотных по всей стране того времени не идет, конечно, ни в какое сравнение с современным, но все же к концу прошлого века он составлял 28,4 %. У народов же Севера уровень грамотности (официальный) был в 30 раз ниже.

В. И. Ленин указывал, что в стране с неграмотным населением коммунизма не построить. Поэтому с первых же дней своего окончательного утверждения на Севере Советская власть вплотную приступила к подъему культурного уровня местного населения. Фактически заново создавалась сеть школ для малых народов. При острой нехватке учителей, при полном отсутствии пригодных помещений, при сохранявшемся тогда еще недоверии к школе со стороны родителей быстрого развития в этом отношении быть не могло. Тем не менее к концу 20-х годов в районах обитания народов Севера работало уже 123 школы [2]. Начата была также и ликвидация неграмотности среди взрослого населения.

Однако эффективность просветительной работы тогда была все еще очень невысокой. Школа смогла охватить не более одной четверти детей школьного возраста. Но и это касалось только первого класса. Для последующих классов был характерен массовый отсев, доходивший до 75%. Общий уровень грамотности поднялся к тому времени примерно до 10% [3].

Невысокие темпы развития культуры в то время объясняются в значительной степени тем, что языком обучения повсеместно, как и прежде, оставался русский язык, которым подавляющее большинство местного коренного населения в нужной мере не владело. Местные же языки не могли быть использованы для этой цели, ибо они были бесписьменными. Учителя и ученики чаще всего говорили между собой на разных языках. На уроках нередко приходилось прибегать к помощи переводчиков. Эта помеха была настолько значительной и очевидной для всех, что первый же съезд Советов Дальнего Востока в 1926 г. признал необходимым создание письменности на языках крупнейших из народов Севера. Несколько раньше, в конце 1922 г., вопрос этот был положительно решен коллегией Наркомнаца РСФСР.

Культурный рост тормозился еще одним важным обстоятельством - отсутствием у народов Севера своей интеллигенции. Центральные и местные органы Советской власти, опираясь на бескорыстную помощь более развитых народов СССР, уже с середины двадцатых годов приступили к подготовке кадров местной национальной интеллигенции, а также русских специалистов, знающих условия жизни и языки народов Севера. Для этого создавались разного рода курсы на местах, рабфаки и техникумы в Хабаровске, Иркутске, Томске, Институт народов Севера в Ленинграде, северные отделения в некоторых педагогических институтах. Благодаря этому уже в самом начале тридцатых годов у народов Севера образовалась заметная прослойка интеллигенции.

Ее рождение дало возможность провести в первой половине тридцатых годов колоссальную работу по ликвидации неграмотности среди взрослых, по расширению сети школ и улучшению постановки преподавания, по изучению в центре и на местах проблематики создания книг и газет для народов Севера, по пропаганде различных знаний.

Результаты не замедлили сказаться. За два года (1931-1932) число школ для народов Севера выросло более чем вдвое. Их стало 300, а еще через пять лет - 550. В школах было около десяти тысяч учащихся, т. е. подавляющее большинство детей школьного возраста. Соответственно возрастал и общий процент овладевших грамотой, поднявшийся к концу 30-х. годов по меньшей мере до семидесяти.

30-е годы были отмечены возникновением массовой тяги молодежи в вузы, техникумы, специальные училища и на разнообразные курсы. Постепенно умножалась армия выросших из среды народов Севера учителей, партийных, советских, медицинских, хозяйственных, культурно-просветительных работников, и, что очень важно, постепенно возрастал уровень их квалификации. Выросли свои писатели и научные работники, художники и музыканты, инженеры и летчики, судоводители и охотоведы. Словом, за короткое время народы Севера в культурном, равно как и в других отношениях, неузнаваемо изменились.

Коренной перелом в характере и темпах культурного развития произошел именно в 30-х годах. Это был тот рубикон, который разделил два существенно различающихся периода в истории культуры народов Севера. 20-е годы (1922-1931) были периодом деятельной подготовки к осуществлению культурной революции. 30-е годы (1932-1941) знаменовали резкий скачок, яркую вспышку процесса культурной революции, которая всего за неполное десятилетие сделала свое исключительной важности дело.

Важнейшая роль в обеспечении благоприятных условий для культурной революции, несомненно, принадлежит успешно проведенной в большинстве национальных районов коллективизации, которая сразу же заметно повысила благосостояние трудящихся. Именно в самом начале 30-х годов стали приносить ощутимые плоды первые мероприятия молодых органов Советской власти, направленные на осуществление политического равноправия, охрану здоровья и подъем культуры.

Но наряду с этим весьма важное значение имели также и те перемены, которые происходили в то же время в языковой жизни этих народов.

В конце 20-х - начале 30-х годов вместе со многими другими народами СССР некоторые народы Севера обрели письменность на родных языках.

Разработка вопросов, связанных с созданием письменности на северных языках, была возложена правительственными органами на созданный в 1930 г. в Ленинграде Институт народов Севера.

"Золотая грамота", как ее с легкой руки первого нанайского поэта А. Д. Самара называли на Крайнем Севере, первоначально была создана на 14 языках: ненецком, селькупском, саамском, хантыйском, мансийском, звенкийском, звенском, нанайском, удэгейском, чукотском, корякском, эскимосском, нивхском и кетском. Письменность на саамском, удэгейском, нивхском и кетском языках из-за убыли специалистов, на селькупском и корякском из-за резких диалектных расхождений просуществовала всего лишь несколько лет и дальнейшего развития не получила. По отзывам специалистов, это не повлекло за собой трудностей, так как носители этих языков, кроме, может быть, корякского, достаточно хорошо владеют и русским языком.

На остальных восьми языках письменность продолжает существовать, хотя развитие ее у разных народов и в разные периоды времени шло крайне неравномерно, с немалыми затруднениями.

Намеченные ленинградскими лингвистами опорные диалекты, проекты алфавитов и правил орфографии подвергались широкому обсуждению не только в среде специалистов, но и в гуще носителей этих языков. С этой целью на местах проводились окружные или межрайонные языковые конференции. Это были весьма представительные собрания, участники которых избирались на сельских и колхозных собраниях. Мне самому удалось участвовать в работе двух таких конференций, посвященных нанайской письменности (1931 и 1936 гг.). Конференции после активного и заинтересованного обсуждения единодушно одобрили проекты создания письменности сначала на основе латиницы (1931 г.), а затем на основе русской графики (1936 г.).

Не могу не отметить, что на обеих конференциях ораторы горячо приветствовали создание родной письменности, рассматривая это как драгоценный дар Советской власти, и ни одно выступление не содержало и тени сомнения в целесообразности этого акта.

С 1932 г. началось создание учебной, политической, промысловой и художественной литературы. Подготовленные к тому времени кадры учителей и культармейцев позволили начать преподавание в начальных классах школ и ликвидацию неграмотности на родных языках. "Золотая грамота" открыла людям глаза на широкий и дотоле неведомый им мир, вооружила начальными научными знаниями, вселила веру в свои силы, подняла людей в их собственных глазах.

Кто бывал тогда в национальных районах, тот помнит, конечно, какой подъем трудовой и политической активности, какое приподнятое, праздничное настроение царили там в то время. И стар, и млад с энтузиазмом трудились на колхозном производстве, а потом с пытливым интересом садились за парты. Кулацко-шаманская агитация против просвещения уже не могла сбить их с толку. И это не удивительно. Ведь люди впервые почувствовали себя настоящими людьми, равноправными гражданами, способными развиваться и политически, и культурно. Всего какой-нибудь десяток лет назад ни о чем подобном они и мечтать не могли.

Вот что пишет нанайский ученый С. Н. Оненко - очевидец и участник этих событий в национальных селениях Нижнего Амура: "В 1932-1933 гг. были организованы межрайонные краткосрочные курсы для подготовки кадров по ликвидации неграмотности среди взрослого населения... Эта армия культурных работников нанайского села под руководством районных партийных и советских органов своей активной, действенной агитационно-пропагандистской работой вызвала к активизации все нанайское население, пробудила в нем интерес к общественной жизни, прививала населению... стремление к свету, к новой социалистической жизни. Буквально весь нанайский народ взялся за книги, бумагу и карандаш, сел за стол в клубах, избах-читальнях и школах, чтобы изучить "золотую грамоту" - этот великий дар Советской власти" [4].

О том же времени в лимане Амура и на Сахалине пишет ученый-нивх Ч. М. Таксами: "С созданием нивхской письменности, изданием учебников и газеты, с подготовкой кадров по ликвидации неграмотности работа по просвещению взрослого населения развернулась с особой силой. Почти в каждом нивхском селе были организованы ликбезы. Сюда приходила в основном молодежь, а также взрослые и даже старики. Обучение велось на нивхском языке. Основной целью этих кружков была ликвидация неграмотности, но в действительности они превратились в своеобразные пункты политико-просветительной работы, так как в этих кружках проводили читку книг, научно-популярных брошюр, газет. Здесь нее разбирались различные вопросы, излагались принципы социалистического государства, читались лекции... Сегодня мы с особой силой чувствуем, какую большую роль сыграли в то время эти небольшие ячейки, куда стремились люди, чтобы овладеть хотя бы элементарной грамотой, узнать что-нибудь новое, расширить свой кругозор, свои понятия" [5].

Нужно сказать, что 30-е годы в смысле усиления политической и культурно-просветительной работы в массах населения Крайнего Севера всех возрастов - от школьного до весьма преклонного - в выгодную сторону резко отличаются как от предшествовавшего, так и от последовавшего за ними времени. Связь этих успехов с созданием письменности и распространением грамотности на родных языках не подлежит сомнению. И никак нельзя согласиться с О. П. Суником, который пытался голословно очернить деятельность многих сотен энтузиастов народного просвещения, заявив, что "догматическое применение известного марксистско-ленинского положения о безусловном равноправии всех без исключения языков принесло в свое время известный ущерб делу культурного строительства на советском Севере" [6]. Не считая нужным занимать место разбором этой путаной фразы, замечу только, что "ущерб", якобы принесенный в 30-е годы культурному строительству на советском Севере, "известен", видимо, одному лишь О. П. Сунику.

У меня больше оснований судить об этом периоде, поскольку он протекал не только на моих глазах, но и при моем и моих уважаемых коллег непосредственном участии. И я, не боясь впасть в ложный пафос, со всей ответственностью за свои слова готов утверждать, что именно этот период и именно создание и распространение письменности на родных языках заложили прочную основу для всего дальнейшего культурного развития малых народов Севера.

Нелепо думать, что работа па родных языках мешала овладению русским языком, мешала расширению кругозора. Как раз наоборот, широкое развитие просветительной работы на родных языках служило не только источником для приобретения знаний, но и непосредственным поводом к овладению русским языком. Получив элементарные знания с помощью родного языка, люди пробуждали в себе потребность к усовершенствованию этих знаний и неизбежно приходили к пониманию того, что без глубокого овладения русским языком такое усовершенствование для них невозможно.

Тяга к русскому языку как наиболее эффективному в наших условиях средству межнационального общения и повышения культурного уровня постепенно и неуклонно усиливалась. Родной язык, с одной стороны, стимулировал эту тягу, предугаданную в свое время В. И. Лениным, а с другой - способствовал ее практической реализации, ибо, как доказал К. Д. Ушинский, овладение любым новым языком осуществляется тем скорее и том легче, чем полнее и разумнее при этом используется помощь родного языка.

Введенный тогда в действие учебный план нерусских начальных школ Крайнего Севера предполагал, что обучение в первых двух классах осуществляется на родном языке учащихся, но с первого же класса много времени отводится на изучение русского языка с тем расчетом, чтобы к третьему классу дети овладели им в достаточной степени. С третьего класса обучение переводится на русский язык, а родной язык сохраняется только как учебный предмет.

К середине 30-х годов на литературных языках народов Севера были изданы полные комплекты учебников, большое число книг и брошюр политического, промыслового и медицинского содержания, переводы небольших произведений русских классиков и советских писателей, произведения местного фольклора и первые литературные опыты начинающих писателей из среды этих народов. Почти на всех языках в окружных и районных центрах издавались газеты. Местные радиоузлы регулярно вели на этих языках радиопередачи информационного и воспитательного характера. С помощью родных языков бурное развитие получила художественная самодеятельность. Рождались такие новые для Крайнего Севера формы искусства, как драматический спектакль, сольное и хоровое пение, инструментальная музыка, хореографическая миниатюра, станковая живопись, графика и др. Все это были элементы того общего революционного скачка в области культуры, который был вызван появлением письменности на родных языках.

Положение изменилось с началом Великой Отечественной войны. Ушла на фронт молодежь мужского пола, в том числе большая часть, учителей и культурных работников, авторов учебников и переводчиков, работников местных газет и радио. Вынужденные попытки использовать на этой работе окончивших семилетку компенсировать потери, естественно, не могли. Работа многих школ и культурно-просветительных учреждений постепенно сама собой перешла на русский язык. Такой оборот дела был вынужденным и, по-видимому, в особых условиях того времени неизбежным. Вести работу на родных языках стало почти некому.

После окончания войны на девяти языках народов Севера - ненецком, хантыйском, мансийском, эвенкийском, эвенском, нанайском, чукотском, корякском и эскимосском - возобновилось издание книг и газет. В национальных школах были введены подготовительные классы. В них и в первых двух классах обучение снова стали вести на родных языках, преподавая одновременно русский язык как предмет с первого дня прихода детей в школу. Лишний год обучения русскому языку (подготовительный класс) вполне обеспечивал достаточно хорошее овладение этим языком со стороны нерусских учащихся. Успешная работа национальных школ в короткий срок возместила тот ущерб народному образованию, который принесли военные годы.

Подъем культурного уровня можно иллюстрировать данными о двух народах Севера: амурских нанайцах и чукчах. Эти данные получены в результате социолого-лингвистического обследования, проведенного в 1967 г. Институтом истории, филологии и философии Сибирского отделения Академии наук СССР.

В 1926 г. среди всего коренного населения советского Дальнего Востока грамотных было 10,5% [7]. Примерно такой же уровень грамотности был у нанайцев и несколько ниже, как можно думать, - у чукчей. К 1967 г. этот уровень поднялся у нанайцев до 86,4%, у чукчей - до 92,3%. Если же учитывать только социально-активные возрасты (от 9 до 49 лет), как это обычно делают органы статистики, то у нанайцев рост достигнет дочти 90%, а у чукчей - 97,1%, лишь немного отставая от среднего уровня грамотности по всему Советскому Союзу.

К тому же нужно иметь в виду, что общесоюзный уровень грамотности за последние 50 лет возрос от 56,6 до 99,7% [8], т. е. примерно на 43%, тогда как у нанайцев он поднялся почти на 80, а у чукчей - на 90%. Это, конечно, темпы ошеломляющие, такие, каких не знал ни один досоциалистический строй общества.

Думается, что сложившийся к середине 50-х, как и к концу 30-х, годов порядок работы нерусских школ с преподаванием в начальных классах на родных языках вполне себя оправдал. Такой порядок заслуживал сохранения и дальнейшего совершенствования. Его достоинства заключались в том, что он, во-первых, создавал оптимальные условия для развития мыслительных способностей детей, ибо давно доказано, что эту цель способен обеспечить только родной язык; во-вторых, позволял вооружить детей хорошим знанием русского языка, на котором они продолжали обучение с третьего класса, и параллельно давать им начальное образование на родном языке; в-третьих, предупреждал опасность утраты детьми родного языка и тем самым разрыва связей между поколениями.

Представить себе такую ситуацию, при которой целесообразным и естественным оказывается переход на новый письменный язык и постепенный отказ от старого, вполне можно. Это тот случай, когда внушительное большинство того или иного народа сознательно предпочитает пользоваться во всех сферах своей жизни языком другого народа, которым оно овладело не хуже, чем исконным родным. Наличия этих двух моментов - субъективного и объективного, т. е. общенародной воли и высокого уровня владения вторым языком - вполне достаточно для признания перехода с одного языка на другой оправданным. В то же время отсутствие этих двух моментов или любого из них делает переход на новый язык неоправданным, чреватым отрицательными последствиями.

В последние годы часто приходится читать и слышать заявления о том, что малые народы будто бы утратили потребность в своих родных языках и добровольно от них отказываются, что они уже в достаточной степени овладели русским языком, чтобы пользоваться им в любых случаях жизни. А отсюда неизбежен вывод о нецелесообразности дальнейшего развития этих языков и о ненужности письменности на них.

Выше уже приводились некоторые соображения по этому поводу О. П. Суника. В более поздней статье того же автора повторяется мотив о догматизме в языковой политике, который, с его точки зрения, заключается в признании возможностей развития для всех без исключения языков [9]. Видимо, чтобы не быть догматиком, нужно отказаться от признания такой возможности? Да, конечно! Ведь, как утверждает этот автор, и В. И. Ленин придерживался такого же негативного взгляда. О. П. Суник пишет: "Националистическими мещанами называл В. И. Ленин тех "якобы марксистов", которые на чем свет стоит ругают марксистов иной нации за "ассимиляторство", требуя всеми доступными средствами содействовать развитию всех без исключения языков, всех национальностей такого, например, многонационального государства, как Россия" [10].

Действительно, В.. И. Ленин называл националистическими мещанами тех, кто восставал против естественной ассимиляции, но он никогда и нигде не называл так сторонников содействия развитию всех без исключения национальностей и языков.

В. И. Ленин и Коммунистическая партия никогда не делили, подобно К. Каутскому и его апологетам, народы и языки на перспективные и бесперспективные, на те, которые должны развиваться, и те, которым развиваться не положено, на те, которым нужно помогать в их развитии, и те, которым помогать не следует. Напротив, одним из краеугольных камней ленинской национальной политики является категорическое требование безусловного равноправия и свободы развития для всех без исключения народов и языков, исходя из кровных и насущных интересов трудящихся.

Больше того, В. И. Ленин и Коммунистическая партия всегда считали обязательным не только прокламировать, но и практически обеспечивать равноправие народов и языков. В постановлении ЦК КПСС "О подготовке к 50-летию образования Союза Советских Социалистических Республик" сказано: "...в отличие от формальной буржуазной демократии, провозглашающей, но никогда на практике не осуществляющей национальное равенство, социалистическая демократия гарантирует народам равные права и возможности, создает условия для решения национальных проблем с учетом коренных интересов трудящихся различных национальностей" [11].

Времени для трезвой оценки плюсов и минусов принятого решения было вполне достаточно. Оказалось, что за это время успеваемость в нерусских школах, как и следовало ожидать, снизилась. К тому же полное устранение из школ родных языков не встретило одобрения со стороны местного населения. Поэтому в учебные планы школ семи народов Севера (ненцев, ханты, манси, эвенков, эвенов, чукчей и эскимосов) вновь вводится как особый предмет родной язык. Таким образом эксперимент с исключением родного языка из школы признан несостоятельным. Одно лишь остается непонятным - почему это разумное решение не распространено на нанайцев, ничем принципиально не отличающихся от перечисленных выше семи народов (отсутствие в этом перечне корякского языка может быть объяснено резкими диалектными расхождениями).

На самом деле народы, в том числе и малые, стремятся как можно лучше овладеть русским языком, но при этом вовсе не отказываются и от своих родных языков. В отличие от иных горе-лингвистов они понимают, что один язык другому может помочь, но помешать никак не может. Родные языки у народов Севера продолжают играть весьма важную роль в жизни этих народов, несмотря на то, что теперь они в некоторых сферах своей жизни все чаще прибегают к помощи русского языка.

Обратимся к материалам. социолого-лингвистического обследования.

Потребность в родном и русском языках и их употребительность характеризуется следующими данными. В семье с детьми-дошкольниками преимущественно на родном языке говорит 47,3% нанайцев, 46,7% чукчей, на родном и русском языках в одинаковой мере - 29,2% нанайцев, 31,1% чукчей, преимущественно на русском языке - 23,5% нанайцев, 22,2% чукчей; иначе говоря, дети до поступления в школу слышат дома главным образом родную речь. Не удивительно поэтому, что русский язык стал родным всего лишь для 8% нанайских и 12% чукотских детей в возрасте до 7 лет. Значит, подавляющее большинство поступающих в школу ребятишек русским языком в нужной мере не владеют. Это и служит причиной неуспеваемости (прежде всего, по русскому языку), второгодничества и отсева учащихся из школ. В разговорах с детьми-школьниками взрослые стараются чаще использовать русский язык. Здесь по употребительности русский язык немногим уступает родному.

В домашних разговорах взрослых между собой и детей со взрослыми определенно доминирует родной язык. Только его применяют в этих случаях 48,5% нанайцев и 75,6% чукчей, его же наряду с русским - 33,0% нанайцев и 17,5% чукчей, только русский язык - 18,5% нанайцев и 6,9% чукчей.

Во время работы или учебы место русского языка возрастает. Им обычно пользуются при этом 38,1% нанайцев и 34,6% чукчей, им же, наряду с родным,- 38,2% нанайцев и 29,6% чукчей, и только 23,7% нанайцев и 35,8% чукчей пользуются исключительно родным языком.

Вполне естественно, что главной областью применения русского языка является межнациональное общение. Здесь русским языком пользуются дочти 96% нанайцев и почти 82% чукчей. Внутри же своей национальности вне семьи и работы предпочтение отдается родному языку. Это характерно более чем для четырех пятых всех обследованных нанайцев и более чем для девяти десятых чукчей. Из общего числа опрошенных родным назвали русский язык только 5,2% нанайцев и 4,0% чукчей. Остальные продолжают считать родным для себя язык своей национальности.

Взрослых спрашивали, на каком языке следует, по их мнению, обучать детей в первом классе школы. 21,4% нанайцев и 4,1 % чукчей не дали ответа, честно признавшись в своей некомпетентности, 43,9% нанайцев и 27,6% чукчей высказались за русский язык, 34,7% нанайцев и 68,3% чукчей - за родной язык или его сочетание с русским. В отношении следующих классов школы процент воздержавшихся от ответа доходил до 40 %, а за использование одного русского языка высказалось от 44 до 57%. Сами опрашиваемые обосновывали это желанием, чтобы дети лучше овладевали русским языком.

Желание это вполне объяснимо и оправдано. Национальные языки и культуры малых народов не таковы, чтобы, замкнувшись в них, можно было удовлетворить все потребности современного человека, а тем более активного строителя коммунистического общества. Такие потребности наилучшим образом обеспечиваются разумным сочетанием родного и русского языков, распределением между ними сфер общественной жизни.

Но ничем не оправдано бытующее на местах и у отдельных лингвистов наивное мнение, что обучаться от начала до конца следует только на одном языке, и этим языком должен быть не тот язык, которым учащиеся уже владеют в совершенстве, а тот, которым им предстоит овладеть. На самом же деле опыт работы школ и малых, и больших народов убедительно подтверждает полную возможность, а очень часто и необходимость смены на каком-то этапе языка обучения, например, преподавание в начальных классах на родном языке, а в старших - на русском.

Иную картину дают ответы на вопрос о целесообразности изучения в школе родного языка как особого предмета. Положительно ответили на этот вопрос 53,7% нанайцев и 90,5% чукчей, отрицательно - 17,2 нанайцев и 4,7% чукчей, воздержались от ответа 29,1% нанайцев и 4,8% чукчей. А это означает, что подавляющее большинство вовсе не намерено отказываться от своего родного языка. Родители видят, что их дети, обучаясь в школе, могут постепенно забыть родной язык, и хотят предотвратить такую возможность. Именно такая мотивировка высказывалась многими информантами.

Проблема языка обучения в школе приобретает особую остроту в связи с решением XXIV съезда КПСС о всеобщем обязательном среднем образовании.

Наряду с отмеченными выше большими достижениями в области культуры, нельзя не отметить сравнительно низкий общий уровень образования у народов Севера. Так, например, у нанайцев неграмотные и малограмотные среди лиц старше 7 лет составляют около 20%. Конечно, это в основном люди старших возрастов, от 50 лет и выше. Но они встречаются и в более молодых возрастах. Самое же показательное, пожалуй, не это, а соответствие уровня образования возрасту.

Условимся считать, что люди в возрасте 8-11 лет должны иметь образование за I-V классы, люди в возрасте 12-15 лет - за V-IX классы, люди старше 17 лет - полное среднее образование.

В первой из этих групп (8-11 лет) дело обстоит более или менее благополучно. Лишь 1,3% детей не имеют должного образования и еще в отношении 2,5% нет сведений; можно думать, что и у них дело обстоит не так, как нужно. А дальше уже положение много хуже. В группе 12-15 лет 30% детей не имеют нужного образования, в группе 16-17 лет таких 66,8 %( а в более старших возрастах - почти 90%. При такой ситуации осуществить всеобщее среднее образование в короткий срок совсем не просто.

Мириться с существующим положением нельзя. Необходимо настойчиво искать наиболее рациональные пути разрешения этой проблемы. Одним из таких путей, по моему глубокому убеждению, может явиться возврат к разумному использованию родного языка учащихся в начальных классах - в первом, в первых двух или трех в зависимости от конкретной обстановки, прежде всего в зависимости от реальной степени владения русским языком у поступающих в школу.

Литература

1. Сем Л. И. История создания письменности малых народов Советского Дальнего Востока. В сб.: История, социология и филология Дальнего Востока. Владивосток, 1971, стр. 110.

2. Кронгауз Ф. Ф. К истории школы на Крайнем Севере.- В сб.: Просвещение на советском Крайнем Севере. Л., 1958, стр. 40.

3. Материалы I Всероссийской конференции по развитию языков и письменности народов Севера. М.- Л., 1932, стр. 75.

4. Оненко С. Н. Советское и культурное строительство в Нанайском районе. Уч. зап. Ленинградск. пед. ин-та им. А. И. Герцена, 1957, т. 132, стр. 49.

5. Таксами Ч. М. Нивхи. Л., 1967, стр. 240-241.

6. Суник О.П. О языковой развитии некоторых малочисленных народов Сибири.- В сб.: Развитие литературных языков народов Сибири в советскую эпоху. Улан-Удэ, 1965, стр. 22.

7. Дальневосточный край в цифрах. Хабаровск, 1929, стр. 69.

8. Народное образование, наука и культура в СССР. Статистический сборник. М., 1971, стр. 21.

9. Суник О.П. Некоторые проблемы языкового строительства в СССР. "Вопр. языкознания", 1971, № 6, стр. 23.

10. Там же, стр. 18.

11. "Правда" от 22 февраля 1972 г.

Источник текста - Фундаментальная электронная библиотека "Русская литература и фольклор".