С. М. Эрвин-Трипп

ЯЗЫК. ТЕМА. СЛУШАТЕЛЬ. АНАЛИЗ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ

(Новое в лингвистике. Вып. VII. Социолингвистика. - М., 1975. - С. 336-362)

 
В настоящей статье мы рассмотрим несколько существенных социолингвистических понятий, проиллюстрировав их на одном детально разобранном примере [1]. Смежная область социолингвистики - психолингвистика - обращалась в основном к психологии индивида: сферы восприятия, обучения, индивидуальных различий, патологии (Осгуд и Сибеок 1954, Сапорта 1961). Психология социума появилась впервые при изучении установок (Осгуд и др. 1957, 189-216), а не при психолингвистическом исследовании социализации и аккультурации человека или функционирования малых групп и институтов. Таким образом, психолингвистика оказалась наименее разработанной именно в тех областях, которые больше всего пересекаются с социологией и социолингвистикой.
Социолингвистика изучает словесное поведение в кругу отношений между обстановкой, участниками общения, темой беседы, функциями и формой контакта, а также той оценкой, которую всем этим компонентам дают участники общения (Хаймс 1962, 25). Разумеется, центральное место здесь занимает словесное поведение (разговор участников или его эквиваленты), однако полное описание системы должно включать в себя и жесты, и зрительные образы - в том случае, если они являются функциональными альтернантами языковых знаков.
Словесное поведение является во всех отношениях удобной исходной точкой анализа, так как во всех пунктах своего функционирования оно существует как в высшей степени связная система.
Впрочем, желающие могут в принципе отталкиваться и от более широкого набора актов общения, включая танцы или обмен осязаемыми предметами.

Обстановка

Термин обстановка применяется нами в этой статье в двух смыслах - в локальном (время и место) и ситуационном, включая сюда "постоянные модели поведения" (Баркер и Райт 1954, 45-46), возникающие при общении людей. Так, ситуация - это и семейный завтрак, и факультетское собрание, и вечеринка, и обед в день Благодарения, и лекция, и свидание. При этом социальные ситуации могут быть ограничены культурными нормами, которые определяют состав участников, конкретную обстановку, темы, функции, а также стиль беседы. Разумеется, ситуации различаются в зависимости от наличия тех или иных ограничений и от степени допустимого варьирования, так что, например, в проповеди будет меньше стилевых отклонений, чем на вечеринке. Изменив любой из этих признаков, можно вызвать вопиющее нарушение социальных норм или изменить ситуацию настолько, что на ее основе возникнет новая ситуация (так, свидание превратится в деловую встречу). Возможно также возникновение ситуации, лишенной строгих нормативных признаков и разрешающей максимальное число вариаций.
Одна из важнейших проблем социолингвистического исследования - найти специфические и надежные методы определения обстановок. Этнотаксономия общества (Конклин 1962, 120) может дать нам лексические категории дефиниции обстановок. Однако этнотаксономия, пожалуй, то слишком груба, а то слишком тонка, чтобы дать наметки классификации, представляющей какую-либо ценность для исследователя-социолога.
Так, высокая степень регулярности эллиптических конструкций при заказах официанта повару заставляет предполагать, что существуют такие типы обстановок, для которых в английском языке нет принятого обозначения. Общие черты имеет поведение людей во время рождественского обеда и обеда в день Благодарения, хотя общепринятых терминов, пригодных для обоих этих событий, также нет.
Йоос, строя свою культурную систему, выделяет пять основных видов обстановки (Йоос 1962, 13). Эти виды, определяемые им по типу стиля, следующие: отношения фамильярные, непринужденные, отношения консультативные, официальные и холодные. Тот факт, что только два первых вида соответствуют общему узусу, свидетельствует о неадекватности этнотаксономии на том уровне обобщения, к которому стремился Йоос, Различительные признаки обстановок хотелось бы сформулировать в таких терминах, которые помогли бы осуществить их сопоставление в разных культурах. Гипотезу Йооса (там же, стр. 10) о том, что перечисленные выше пять стилей имеются во всех "национальных языках", можно будет подвергнуть проверке только в том случае, если его деление на типы не произвольно.

Участники общения

В большей части социолингвистических исследований главными для участников общения считаются их социологические характеристики, включающие общественный статус участников (пол, возраст, занятие), их роли относительно друг друга (наниматель и его служащий, муж и его жена), а также те специфические роли, которые характеризуют социальную ситуацию (хозяйка - гость, учитель - ученик, покупатель - продавщица).
Во всяком акте общения есть "отправитель" и "получатель" (Xаймс 1962 - см. наст. сб., стр. 42), которые вместе могут быть названы собеседниками. Кроме того, при акте общения могут присутствовать и слушатели, которые не являются непосредственными адресатами сообщения. Роль отправителя, или говорящего, редко распределяется между участниками общения равномерно. Тот объем речи, который достается каждому участнику, как правило, зависит от четырех факторов. Один из них - это ситуация. При неофициальной беседе небольшой группы роли отправителя и получателя могут чередоваться. Во время проповеди роль отправителя обычно отводится лишь одному участнику, для прихожан же роль отправителя становится возможной только в определенные периоды - во время хоровых реплик при совершении обрядов и во время вопросов, сопровождающих проповедь. Второй, связанный с первым фактор, определяющий объем говорения, - это та роль, которую участник исполняет в данной группе, а также его социальная и физическая ориентированность по отношению к центру группы. Участник общения может быть пациентом психотерапевта, председателем чего угодно, учителем, диспетчером на коммутаторе - в этих случаях его формальное положение само по себе требует постоянного обращения к другим; столь же интенсивным может быть его общение и по неформальным причинам - например, если он выступает как рассказчик или главный знаток обсуждаемой темы. Кроме того имеется некая константа самой личности, переносимая из группы в группу. Результатом совместного действия второго и третьего факторов является неравномерность количества информации, исходящей от разных участников коммуницирующей группы; как было показано, эта неравномерность имеет регулярные математические характеристики для неформальных групп лиц, находящихся в общении (Стефан и Мишлер 1952, Бейлс и Боргатта 1955). Поскольку эта относительная частота говорения распределена с резкой неравномерностью, может случиться так, что в большой группе участник с минимальной частотой говорения может вообще не получить возможности высказаться. Роль "получателя" также распределена неравномерно (даже в очень узких группах); она закреплена в основном за лицами, занимающими центральное или близкое к центру положение, обладающими большим авторитетом, высоким социальным статусом, максимальной частотой говорения, а при условиях, когда желательно согласие, наиболее "несогласных" (Xэйр 1962, 289, Шахтер 1951).

Тема

Темой мы называем здесь манифестируемое содержание, или речевой референт. Предложения, эквивалентные тематически, могут различаться формально - таким образом и при переводе, и при перифразе тождество темы сохраняется, Например, таковы два предложения, перифразированные Уотсон и Поттером (Уотсон и Поттер 1962, 253):
В каждом отрезке беседы есть свой фокус внимания.
Каждая гомогенная единица общения имеет одну тему.
Согласно определению, предлагаемому Уотсон и Поттером, эти предложения тематически эквивалентны. Эквивалентными по теме будут и высказывания типа "Заткнись!", "Пожалуйста, тише!", "Tais-toi" ["Замолчи"].
Понятие темы включает в себя две крупные категории. Во-первых, это непосредственный материал, подлежащий обсуждению (экономика, хозяйственные дела, "перемывание косточек"). Во-вторых, это пропозициональное содержание высказываний. Так, при исследовании когнитивных структур изучаются именно темы - как, например, при изучении системы родства, когда различаются "мать" и "бабушка", но не "мать" и "мама".
При этом ясно, что некоторые экспрессивные выражения (Ох!) и некоторые штампы (Привет!) не имеют явной темы. Такая речь, не несущая содержания, может быть заменена жестами. При традиционной трактовке сущности языка именно тема считалась явлением наиболее характерным и существенным для естественного языка, поскольку в большинстве невербальных и несобственно человеческих коммуникациях она отсутствует. Однако более адекватным будет рассмотрение речи, обладающей референтом, просто как одной из подкатегорий речи вообще. При этом функционально эквивалентными могут оказаться и высказывания, тематически несходные, или высказывания с референционным содержанием и высказывания без него. Например, с функциональной точки зрения в фиксированных ситуациях могут быть эквивалентны высказывания:
"I'm sorry" = "Excuse me" "Простите" = "Извините меня".
"Hi" = "How are you" "Привет!" = "3дравствуйте!".

Функции общения

В рамках данной обстановки функции речевого общения могут меняться. Под словом "функция" в данном случае мы понимаем то воздействие, которое оказывают на отправителя его же собственные действия. Скиннер указывал в 1957 г. (Скиннер 1957, 2), что язык, рассматриваемый в своем социальном проявлении, может квалифицироваться как оперантное поведение, воздействующее на говорящего через посредство слушающего. (Это воздействие может быть позитивным или негативным.) При этом различие между темой и функцией можно сравнить с различием между манифестируемым и латентным смыслом - так, как это делается при смысловом анализе. Различие же состоит в том, что, поскольку во многих речевых ситуациях адресат известен, а также известно последующее поведение отправителя, гораздо проще обрисовать функции в обыденной речи, нежели в текстах, для которых часто используется смысловой анализ.
Система, предлагаемая нами ниже, разработана для описания начальной стадии двухэлементного общения. Это значит, что наш анализ не претендует на охват всего длительного контакта - речь идет только о самом начале беседы, Классификационным критерием здесь служила реплика слушающего, которая, к полному удовлетворению инициатора разговора, могла завершить обмен репликами.
1. Обращения с просьбой дать какие-либо вещи, оказать услугу, сообщить информацию. Реакция получающего здесь предрешена. Например: "Сколько сейчас времени?", "Передайте, пожалуйста, картофель!", "Помедленнее!".
2. Обращения общего характера при разговоре в обществе. В этом случае желательная реакция слушающего не выражается явно и даже может не осознаваться говорящим. При анализе этих реакций фигурируют те субкатегории, которые выводятся из предложенной Мёрреем системы потребностей (Мёррей 1938, 315). Система эта включает в себя одобрение, превосходство, самоуничижение, поучение, членство. Поведенчески явные реакции слушателя выражаются в аплодисментах, словах сочувствия, смехе, объятиях, гневных репликах; но часто реакции слушающего проявляются в неявном виде. "Какое на вас великолепное платье!", "Неприятная история произошла со мной сегодня", "Безумец!".
3. Предложение какой-либо информации или каких-либо толкований. Спонтанное сообщение информации, базирующееся, по-видимому, на убеждении, что слушатель воспримет ее с благодарностью. Оно аналогично спонтанному предложению нищи, каких-либо вещей, услуг и т. п. Например: "Это Орион", "Вы слышали про пожар?".
4. Экспрессивные монологи. Это - выражение радости, горя, гнева, разговор сам с собой, бормотанье. Отправитель реагирует на внешний стимул, на чувство или возникшую проблему, не ожидая реакции слушающего, которая может быть минимальной или вообще отсутствовать.
5. Стандартизованные речевые стереотипы. В эту группу входят слова приветствия, благодарности, извинения, предложения услуг продавцами и официантами - то есть те случаи, когда возможность альтернативных вариантов резко ограничена и, следовательно, предсказуема.
6. Разговоры "избегания". Это тип разговора, который начинается только потому, что альтернативный род деятельности неприятен для отправителя или он им пресыщен. В этом случае подходит любой слушатель; темы разговора весьма вариативны. Это беседы за чашкой чая на службе, во время перерывов между занятиями (за кофе), беседы на автобусной остановке и т. д.
Система, сходная с этой, была разработана Соскином и Джоном (Соскин и Джон 1963) с целью дать классификацию всех высказываний спонтанной речи. Так, в частности, их система различает "знакемы" (signones), то есть те единицы, в терминах которых говорящий описывает свое состояние ити свои мысли, и "управлемы" (regnones) - те единицы, в терминах которых он пытается оказать воздействие на поведение другого лица. Авторы указывают на то, что в условиях удачного и благоприятного окружения такие "знакемы", как "мне все еще хочется пить" или "это было вкусно", могут быть использованы "как акт сознательного манипулирования". В чисто функциональных терминах эти "знакемы" представляют собой просьбы о пище, услугах или информации. Таким образом, классификация Соскина и Джона частично оказывается формальной. Однако важно анализировать форму отдельно от функции, поскольку (как это видно из приведенных примеров) между манифестируемой и латентной функцией могут быть системные расхождения. Более подробно этот момент будет рассмотрен в следующем разделе.
Функции не всегда бывают выражены эксплицитно. Поэтому одна из возможностей выявить скрытые функции - это исследовать реакцию самого отправителя на различные последствия его поступков. Так, например, причиной, по которой мы узнаем, что вопрос "Нет ли у вас спичек?" порой скорее способ завязать разговор, нежели реальная просьба о спичках, есть то, что спрашивающий может продолжать беседу, даже если ему и не удалось получить спичку. В самом деле, если бы он прежде всего хотел именно достать спички, он пошел бы за ними куда-нибудь в другое место. Разговоры "избегания" обычно прикрываются манифестированным смыслом других функциональных классов. Например, маленькие дети, когда им нужно ложиться спать, начинают выдумывать разные правдоподобные просьбы. Эти выдумки можно разоблачить, предложив им в ответ что-нибудь другое, функционально эквивалентное - например, принести им вместо стакана воды крекеры. В любом конкретном обществе некоторые функции всегда остаются завуалированными в разговоре, другие же нуждаются в таком камуфляже лишь при определенных получателях или в определенной обстановке. В результате такой маскировки возникает функциональная двусмысленность. Если женщина говорит, обращаясь к своему спутнику: "Какой холодный вечер!", это может быть как экспрессивным монологом, так и намеком, что ему не мешало бы снять пальто. Эта возможность двоякого толкования может приводить к неловким положениям из-за различной интерпретации высказывания говорящим и слушающим.

Формальные признаки общения

Форму общения можно рассматривать в четырех аспектах. Канал связи. Это звуковой язык, письменная речь, телеграфные сигналы и т. п. Как уже говорилось, в некоторых случаях системными заменителями речи бывают жесты - и тогда они являются частью содержательного речевого обмена. Код, или употребляющийся вариант языковой системы. Он представляет собой системную совокупность языковых сигналов, встречающихся в разных комбинациях в определяющих окружениях. Для устных языков альтернирующими кодами могут быть местные диалекты и другие нестандартные варианты языка. Социально обусловленные варианты речи. Это те языковые альтернанты, которые лингвисты рассматривают как свободные или факультативные варианты в пределах кода, иными словами, просто как два разных способа сказать одно и то же. Неязыковые голосовые сигналы. В данном случае речь идет о ряде явлений, называемых паралингвистическими (Трагер 1958; Питтингер и др. 1960). У таких элементов отсутствует основное свойство языковых сигналов - быть немотивированным знаком.
Лингвисты гораздо больше занимались кодами, нежели тремя остальными аспектами. Дискуссию о кодовых различиях в их специфическом отношении к социальным вариантам мы находим у Гамперца (Гамперц 1961; он же 1962). Так, он различает исконную форму речи, используемую дома и среди своих, и нестандартный вариант, являющийся "нормой для одной или более социально определимых ситуаций общения". Под общим понятием нестандартных вариантов объединяются разные типы - от профессиональных арго до койне, используемых в торговых и региональных сношениях, - как, например, меланезийский пиджин или суахили. Особый тип отношения "исконный язык - койне" в том виде, как он представлен в Греции, немецко-говорящсй части Швейцарии, арабских странах и Китае, был назван Фергюсоном диглоссией (Фергюсон 1959). Все эти случаи - иллюстрации кодовых вариаций.
В любом речевом коллективе каждый говорящий обычно владеет набором речевых альтернатив, реализуемых им в зависимости от социальной ситуации. До сих пор лингвисты концентрировали свое внимание на относительно чистых кодах. Поступая так, они пытаются контролировать речевую ситуацию, в которой участвует информант, чтобы в его речь не проникли бесконтрольно заимствованные формы. Они пытаются найти носителей только одного кода, владеющих только своим родным языком, речь которых представляет собой четко распознаваемую норму (хотя отнюдь не всегда высоко оцениваемую носителями языка в более обширных языковых коллективах). Некоторые альтернативные варианты получают в языковых коллективах определенные названия. Это бывает в тех случаях, когда используемые подсистемы оказываются настолько различными, что при их совмещении собеседники могут не понять друг друга, или тогда, когда они ассоциируются с какой-либо конкретной социальной группой. "Народная лингвистика", строящаяся на различении диалектов и делении систем на общеязыковые и диалектные, опирается на некоторые специфические особенности говорения. Восприятие "акцента", как указал Вайнрайх ("Languages in contact", 1953, р. 21), также имеет свою систему.
Иногда бывает трудно выделить признаки отдельных нестандартных вариантов, поскольку в речи одного лица они обычно сосуществуют и взаимно переплетаются. В таких случаях следует найти определяющие ситуации, которые требуют строгого соблюдения одного какого-нибудь кода (как, например, в молитвах), и тогда мы можем обнаружить специфические характеристики этого кода. В обществах же типа нашего, где в любой ситуации допустимы стилистические варианты, эти характерные черты найти трудно. Там, где велико формальное различие таких подсистем, как это наблюдается в некоторых диглоссиях, взаимопроникновение можно подавлять более успешно. Очевидно, что там, где допускается переключение кодов и проникновение или заимствование элементов другого кода, этот момент может служить показателем роли или смены темы в пределах одной обстановки (Гамперц 1964а).
Социально обусловленные варианты исследовались мало. Примерами этих вариантов обычно служат те краткие формулировки, которые употребляются в ответах и просьбах. Например, "Кофе" вместо "Будьте любезны, дайте мне кофе".
Предложения-просьбы - это блестящий пример формальных различий при сохранении функциональной и тематической тождественности. Если мы обратимся к шести категориям высказываний, предложенным Соскином и Джоном, мы увидим, что просьба может иметь форму любой категории - как, например, в следующих фразах:
Сегодня холодно. - структема
Одолжите мне ваше пальто (или: Не одолжите ли вы мне...?) - управлема
Мне холодно. - знакема
Похоже, у вас теплое пальто. - метрема
Бр-рр-р! - экспрессив
Не помню, взяла ли я пальто? - экскогитатив
В традиционных грамматических терминах эти предложения можно квалифицировать как повествовательные, повелительные и вопросительные.
Очевидно, что выбор этих альтернативных вариантов совсем не "свободен", он обусловлен ситуационными и личностными факторами. Так, наблюдения исследователей показали, в частности, что форма императива наиболее типична в деловой обстановке при обращении к низшим по статусу и при этом чаще при просьбе оказать незначительную (а не трудную или необычную) услугу. Общий вопрос (то есть вопрос без вопросительного слова) - наиболее типичная форма просьбы при обращении к старшим по статусу. Что касается "нормальной" формы просьбы при обращении к наемным служащим, информанты, подобранные с учетом межкультурных различий, показали очень большие расхождения при выборе одного из вариантов пары типа:
Тут в углу пыль - Выметите пыль из угла.
Сейчас время сенокоса - Завтра начинайте косить сено.
Как показало исследование Фишера, занимавшегося. проблемой выбора между причастными суффиксами /in/ и /ing/, варианты морфологические и синтаксические становятся вариантами социолингвистическими (Фишер 1958). Также специально обусловлен, очевидно, выбор синонимов с одним референтом (Конклин 1962), что можно заметить, например, анализируя английские синонимы, обозначающие функции человеческого организма. Фактически, чем больше число синонимов с одним референтом, тем сложнее установки, относящиеся к этому референту. По наблюдениям Брауна и Форда (Браун и Форд 1961), количество обращений к человеку в Америке обычно непосредственно связано с типом отношений - близость, фамильярность, нежность диктуют выбор установочных вариаций.
В ряде работ было продемонстрировано взаимодействие всех этих переменных. Наиболее показательны из них следующие:
1. Участник - функция - форма. Б. Бернстейн (Бернстейн 1962) обнаружил системные различия в речи английских подростков из среднего класса и из рабочих семей. Так, для детей рабочих оказались более характерными обращения-просьбы социального характера, а для детей из среднего класса - сообщение разного рода информации и ее интерпретация. Это различие в функции сильно влияло и на форму сообщаемого. В частности, подростки из среднего класса употребляли меньше личных местоимений, но больше разнообразных прилагательных, больше подчинительных конструкций (вообще - более сложный синтаксис) и больше пауз.
2. Участник - форма. Ч. Фергюсон указывал, что во многих языках обращение взрослого к маленькому ребенку осуществляется в рамках особого стиля (Фергюсон 1964). Наиболее общие формальные черты этого стиля следующие: некоторые сдвиги в употребляемой лексике, упрощение грамматики, словообразование посредством редупликации, упрощение консонантных групп и общая лабиализация.
Современный и исторический аспекты выбора между "ты" и "вы" во французском обращении (а также соответствующими немецкими и итальянскими формами) были изучены Брауном и Гилменом (Браун и Гилмен I960). Им удалось обнаружить, что этот выбор базировался первоначально на отношениях между отправителем и получателем, причем исторически в прежние эпохи была важна относительная степень их власти, теперь же - их относительная близость. При этом они выявили и национальные различия - так, в Германии более существенна близость по родству, а во Франции и в Италии - дружеские отношения. Кроме того, выбор отправителя обусловлен идеологическими и личностными факторами.
Как показали исследования Дж. Рубин, в Парагвае выбор между испанским и гуарани при обращении также определяется тем же набором параметров - "товарищество" и "власть" или статус, а иногда и тип обстановки (Рубин 1962). Она приводит примеры того, как мужчины, ухаживая за женщинами, говорят по-испански, а женившись - переходят на гуарани. Таким образом, в многоязычном обществе смена языкового кода обозначает те же противопоставления, что и употребление социолингвистических вариантов - внутри одного языка.
Другой вид исследования отношения "участник - форма" представлен в работе Путнама и О'Херн (Путнам и О'Херн 1955), изучавших отношение между социальным статусом, представленным социологическими указателями, и языковыми признаками речи - на материале негров, живущих в Вашингтоне. По методу это исследование напоминает диалектную географию, но здесь добавлена процедура суждения "вслепую" о социальном статусе говорящего по данным магнитофонных лент. Введение этой процедуры делает возможным трехмерное сопоставление объективного статуса, воспринятого статуса и соответствующих речевых характеристик. Детальнейший анализ отношений "статус - форма" дает Лабов (Лабов 1964).
3. Функция - обстановка. Гамп, Скогген и Редл (Гамп и др. 1963), сопоставив типы контактов девятилетнего мальчика, осуществляемые дома и в летнем лагере, показали, что системные функциональные изменения имеются даже в такой подкатегории общения, как обращение к взрослым. Процент обращений (в основном вербальных) с желанием "уравняться" ("sharing") выше в лагере, а дома большую часть обращении к взрослым занимают "призывы" ("appeal" behavior) и выражения подчинения ("submissive" behavior). Это поведение "уравнивания" включало в себя узнавание мнения взрослых, игры с ними, соревнование, рассказывание историй. Такие сдвиги в поведении детей могли быть результатом различного поведения взрослых, вступавших с ними в общение.
Соскин и Джон (Соскин и Джон 1963, 265), анализируя данные о поведении супружеской пары во время отпуска, частично использовали в своей работе функциональные критерии. Они показали, что значимые варианты поведения зависят от обстановки. Так, откровенно директивные высказывания были характерны для жены во время пребывания в каюте, а для мужа - во время гребли, когда он давал ей указания. Высказывания же информационного характера делались ими обоими обычно во время еды.
4. Тема - форма. Дж. Фишер, изучая детей штата Новая Англия (Фишер 1958), собрал ряд сведений о факторах, определяющих выбор причастных суффиксов - /in/ или /ing/. Этот выбор, согласно его данным, зависит от отправителя ("типовой" мальчик или "образцово-показательный" мальчик) и от темы разговора. Так, он слышал "visiting", "correcting" и "reading", но - "swimmin", "chewin" и "hittin". Такое тематическое распределение заставляет предположить, что за сменой тем скрывается смена участников общения, когда /ing/ дети слышат от взрослых, особенно от учителей, a /in/ - от сверстников.
Дж. Гамперц (Гамперц 1946b) описывает роль тематики в выборе между сельским диалектом и стандартным северонорвежским в Норвегии. Тип формального выбора определяется, согласно его данным, социальными характеристиками группы адресатов.
5. Обстановка - форма. Формальные изменения, диктуемые переменой обстановки, описывались достаточно часто. Блестящие примеры того, как устный диалект заменялся одной из нестандартных форм речи, приводит Фергюсон (Фергюсон 1959). В частности, он приводит пример того, как при переходе от лекции к обсуждению в аудитории происходила замена классического арабского языка разговорным арабским. Ряд примеров, показывающих влияние окружения на выбор кода в Израиле, приводит Герман (Герман 1961). Так, иммигранты чаще говорят на иврите на людях, чем дома с близкими и друзьями.
А. Кэсифф и К. Чемберлен изучали социолингвистические изменения в связи с паралингвистическими характеристиками. Они сравнивали речь детей на площадке для дошкольников с их же речью во время игры в самодеятельном театре, когда они кого-то изображают. (Материал этот приводится ими в неопубликованной статье.) При таком сопоставлении ими были обнаружены некоторые изменения в лексике - например, использование при обращении ролевых имен: "Ложись спать, детка, скажи - бай, бай". Авторы нашли, что дети, изображая мать, используют напевную интонацию - особенно ругая своего "ребенка". Эта интонация свойственна детям лишь при имитации, другим исследователем она наблюдалась в речи взрослых, обращенной к чужим детям.
В обычной жизни общества все эти переменные процесса общения изменяются одновременно. Социальная обстановка, в которой находились израильские иммигранты, отличалась от их домашнего окружения; обращение взрослых к детям менялось одновременно по теме, по форме и по участникам общения. Используя для анализа естественно складывающиеся ситуации, мы можем выделить существенные факторы, определяющие изменения, только в том случае, если сможем найти какие-то реальные аналогии, где другие потенциально релевантные факторы остаются неизменными. Примером может служить лекция в сравнении с обсуждением в аудитории при диглоссии. Сохраняются темы, функции и участники, но ситуация меняется, а вместе с ней - и форма. В том случае, если такой естественно упорядоченной ситуации найти не удается, хорошим дополнением этнографического метода оказывается социальный эксперимент, который мы опишем ниже.

Эксперимент по изучению двуязычия в японской среде

Формальные изменения в речи двуязычных индивидов весьма наглядны, и потому такая двуязычная речь очень удобна для изучения. Контакты между двумя языковыми коллективами очень многообразны. Например, распределение американских иммигрантов по отношению к ситуации "язык - функция" являет собой весьма пеструю картину. На одном краю этой шкалы мы найдем старика лавочника из китайского квартала. Знание английского языка требуется ему мало - лишь для того, чтобы задать один из немногочисленных вопросов и получить один из немногочисленных ответов от своих клиентов или сообщить цену какого-либо товара. В целом его можно сравнить с туристом, языковой багаж которого состоит лишь из нескольких формул - вопросов и обращений, и словаря, включающего ограниченное число названий товаров и услуг. Этот человек, используя английский язык лишь в ограниченных типах обстановки, все же может успешно участвовать в общении, обладая минимальными знаниями в области английской грамматики и фонетики.
На другом конце шкалы находятся иммигранты, женившиеся или вышедшие замуж в Америке и имеющие здесь семью. Обычно они широко пользуются английским языком, варьируя его функциональное использование и вводя его в столь же разнообразные ситуации, как прежде дома - свой родной язык. Только в некоторых аспектах кода возникают ограничения, налагаемые на употребление английского языка. Так, в частности, у них могут быть пробелы во владении английской лексикой, отражающие, например, различия в знакомстве с деревенской жизнью в той и другой стране. У них может не ладиться дело с фонетикой, если они овладевали новой звуковой системой, будучи уже взрослыми. Они различаются по своим способностям, личностным качествам, а также, возможно, по желанию адаптироваться, утратить свои специфические иностранные черты. Так, например, японские женщины не слишком уважают американок японской национальности и не хотят быть похожими на них. Но мы часто можем встретить женщин, которые блестяще владеют словарем и грамматикой английского языка, и доминирование английского языка в их речи настолько велико, что им не удается говорить на своем родном языке, не вводя элементов английского на всех языковых уровнях.
Первым шагом экспериментального изучения японо-американской речи было основанное на этнографических методах описание их совместного варьирования, построенное на опросе информантов и проведенное в терминах отношений "тема - слушатели - язык". Ежегодно тысячи японских женщин выходят замуж за американцев и едут в Америку - жить и воспитывать своих американских отпрысков. В Сан-Франциско, например, такие женщины оказываются социально изолированными и от американцев японского происхождения, которые уже не кажутся им японцами, и от японцев-иммигрантов, которые значительно старше их и, как правило, родом из деревни, а также и от японцев - представителей различных учреждений и фирм, временно живущих в Америке. Живут они обычно не в тех районах, где расположены японские магазины. В результате такой изоляции им приходится говорить по-японски только в трех ситуациях: 1) во время поездок в Японию; 2) в случае работы в японских ресторанах (где служат только некоторые из них); 3) в беседах с друзьями - носителями такого же двуязычия. У женщин, служивших объектом исследования, обычно были подруги - тоже "военные невесты". Они становились их наперсницами, их поддержкой в трудную минуту. С этими подругами, говоря только на японском языке, они вспоминали Японию, обсуждали новости, полученные оттуда, сплетничали; японский язык был при таком общении языком светской и дружеской беседы и экспрессивных монологов.
Напротив, функции английского языка имели разные сферы охвата. Для всех это был язык товаров и обслуживания, язык покупок. В некоторых браках муж становился другом и наставником, обучавшим жену многим английским словам, сообщавшим о видах американской деятельности и типах американских ценностей, беседовавшим с женой на многие темы. В таких семьях женщины постигали тонкости человеческого общения именно на английском языке. В других же семьях пребывание мужа на море (или просто его молчаливость) давали женщине мало возможностей говорить дома по-английски. Одна женщина, которая, выходя замуж, очень плохо владела английским, сказала, что они с мужем объяснялись на "языке взглядов". Таким образом, очевидно, что для большинства опрошенных женщин функции английского и японского языков оказались распределенными неравномерно.
По-английски эти женщины в основном говорят со своими мужьями, детьми и соседями. При этом можно предсказать тематический круг их бесед, ведущихся на английском языке, - они отражают реалии, конкретные ситуации и образ мышления, которые им встречаются в Америке. В беседах же с японскими друзьями язык менялся в зависимости от темы. По-английски беседовали о блюдах, о туалетах, о мужьях, а по-японски - о личных проблемах и на чисто японские темы. Некоторые женщины заявили, что со своими японскими подругами они говорят по-английски лишь в тех случаях, когда при разговоре присутствуют их мужья, - но эта ситуация уже оказывала влияние на выбор темы во время беседы.

Язык и смысловое содержание

Первая наша гипотеза была следующей: при смене языка меняется и смысловое содержание. Эта гипотеза проверялась ранее на франко-американском материале (Эрвин 1964; Лэмберт 1963), Для материала, разбираемого в настоящей статье, мы предполагали наличие следующих закономерностей: содержание, выражаемое в речи одноязычных американок и японок, обследовавшихся в Японии, должно различаться; женщины - носительницы двуязычия - должны демонстрировать аналогичный смысловой сдвиг при смене языка, даже если в прочих отношениях ситуации идентичны. Японский исследователь интервьюировал каждую женщину дважды (в одной и той же обстановке), данные записывались на магнитофонную ленту. В первом случае использовался только японский язык, во втором - только английский. Языковым материалом, подлежащим исследованию, служили словесные ассоциации завершения предложений, семантические характеристики. Кроме того, тестовым материалом служили тематические рассказы и тесты на ТАТ (тест тематической апперцепции).
Приводим для иллюстрации несколько английских и японских примеров, представленных в речи одного и того же лица. В некоторых случаях приводимые слова снабжены пометой А (английский) или Я (японский). Это делается тогда, когда данное слово употреблялось в одноязычной группе, привлекаемой для сравнения, гораздо чаще, чем в одноязычной группе другого языка, или употреблялось только в одной группе (английской или японской).
ЛУНА (японский язык): лунный пейзаж (Я), полосатая трава (Я), полная луна (Я), облако (Я);
(английский язык): небо (А), ракета (А), облако (Я).
ДЕНЬ НОВОГО ГОДА (японский язык): украшения из сосны (Я), рисовый пирог (Я), праздник (Я), кимоно (Я), травы семи весен (Я), волан, (Я), мандарин (Я), грелка для ног (Я), друзья (А);
(английский язык): новое платье, гости (А), каникулы (А).
ЧАЙ (японский язык): чаша (Я), блюдце (А), зеленый (Я), пирожное к чаю (Я), чайная церемония, (Я);
(английский язык): чайник, чайник для заварки, чай(ный лист) (А), гости (А), зеленый чай (Я), лимон (А), сахар (А), домашнее печенье (Я).
Сходные противопоставления можно проиллюстрировать примерами на завершение предложений. Информантам давали прослушать (или прочесть) первую половину какого-нибудь предложения и предлагали закончить. Ниже приводятся ответы одной и той же женщины на двух языках.
1. ЕСЛИ МОИ ЖЕЛАНИЯ ПРОТИВОРЕЧАТ ИНТЕРЕСАМ СЕМЬИ...
(японский язык) ...НАСТУПАЕТ ВРЕМЯ БОЛЬШОГО НЕСЧАСТЬЯ.
(английский язык) ...Я ДЕЛАЮ ЧТО ХОЧУ.
2. Я, ВЕРОЯТНО, СТАНУ...
(японский язык) ...ЖЕНОЙ - ДОМАШНЕЙ ХОЗЯЙКОЙ.
(английский язык) ...УЧИТЕЛЬНИЦЕЙ.
3. ПОДЛИННЫЕ ДРУЗЬЯ ДОЛЖНЫ...
(японский язык) ...ПОМОГАТЬ ДРУГ ДРУГУ.
(английский язык) ...БЫТЬ ОЧЕНЬ ИСКРЕННИМИ.
(По поводу последнего примера: многие японские женщины сообщали во время установочных интервью, что их особенно восхищает искренность американских женщин.)
Когда эти предложения были сопоставлены по частотам с материалом, полученным в одноязычных контрольных группах английского и японского языка, оказалось, что предложения носительниц двуязычия были значимо менее "японскими" по содержанию, когда женщины говорили по-английски. Это изменение смыслового содержания не смогли воспроизвести женщины, которые (говоря на одном языке) получили установку на двух беседах давать либо "типично японские", либо "типично американские" ответы. Таким образом, смена словесных ассоциаций или различие в характере завершения предложений есть эффект чисто языковой, а не результат какой-либо самоинструкции или установки.
В этом эксперименте менялся лишь язык, все остальное было постоянным - таким способом исследовалось воздействие языка на содержание речи. При этом ожидалось, что в такой не совсем естественной ситуации, как беседа японки, вынужденной говорить по-английски с японкой же, более частыми будут разговоры на темы, типичные для американцев. Предполагалось, что этот сдвиг отразит их английские разговоры с соседями и мужем и тематический материал английских средств массовой информации.

Участники общения и форма

Во втором эксперименте оставался неизменным язык (английский), зато получатель информации был разным в каждом опыте. А именно - этих же женщин интервьюировала либо белая американка, либо японка. Эта последняя ситуация также не была естественной для японских женщин: им приходилось говорить по-английски с японкой же. При сравнении обеих ситуаций определялось воздействие получателя на стиль английского языка. Когда слушателем была японка, наблюдалось больше нарушений английского синтаксиса, вводилось больше японских слов, а речь была более быстрой.
Японец как участник общения предполагает употребление несовершенной модели английского языка и как слушатель более к этому терпим, поскольку понимает японские вкрапления. Вообще японки легко относились к взаимопроникновению этих двух языков. Исследуя французский язык в Соединенных Штатах, мы обнаружили, что носители двуязычия, часто беседующие с другими носителями того же двуязычия, весьма склонны переносить явления из одного языка в другой (Эрвин 1955). Можно сказать, что носители двуязычия, общающиеся только с такими же двуязычными индивидами, близки к тому, чтобы объединить оба языка - если тема или обстановка не дают четких установок к их различению.

Тема и форма

В этом эксперименте сопоставляются темы в пределах каждого интервью. Например, в тестах на словесные ассоциации можно рассматривать как тему слово-стимул. Мы знаем, что одни темы больше связаны с жизнью в Америке, другие - с Японией. Например, "американские" ассоциации вызывают для таких женщин слова "любовь", "брак", "кухня". С другой стороны, "грибы", "рыба", "день Нового года" четко ассоциированы с японской жизнью. Когда мы сопоставляем ответы на английском языке с их соответствующей частотой - как она представлена в группах с одноязычием (как в Японии, так и в США), - оказывается, что "военные невесты" в своих ассоциациях, относящихся к словам "любовь", "брак" и "кухня", ближе к американским женщинам, а в других трех случаях - к японским. Это было верно даже тогда, когда, как мы наблюдали, эти "японские" темы обнаруживали менее типичное японское содержание - а это было в тех случаях, когда употреблялся английский, а не японский язык.
Одним из компонентов интервью была просьба к информантам развить или описать на английском языке 14 тем. Было заранее предсказано, что следующие темы окажутся связанными с английским языком: работа и досуг мужа, американская система домашнего хозяйства, - американская кухня, закупка продуктов, приобретение одежды. Другой круг тем, как предполагалось, чаще должен обсуждаться на японском языке. Это - японские праздники, японский день Нового года, японская кухня и система домашнего хозяйства, фестиваль кукол, уличные рассказчики. Последние две темы в каждой группе тем сопровождались фотографиями событий, описание которых должны были дать информанты.
По данным этой процедуры мы пришли к выводу, что на речь влияет не только получатель информации и не только выбранная тема, но специфическое сочетание этих двух факторов. Когда информантам предлагалось говорить по-английски, у них возникали трудности только при обсуждении "японских" тем. Комбинация "японка - получатель информации + японская тема" в нормальной ситуации почти всегда требовала употребления японского языка. Результатом искусственного нарушения этой нормы было то, что речь женщин деформировалась. Они начинали вводить больше японских слов, их синтаксис становился искаженным, речь делалась менее беглой, в ней появлялось больше пауз колебания. Таким образом, простое изменение темы и слушателя оказывало заметное воздействие на формальные признаки речи, хотя наиболее очевидное формальное изменение - переключение кода - не допускалось.
Анализируя изменения содержания и формы, мы исходили из того, что двуязычного индивида можно уподобить двум одноязычным с одной нервной системой. Различие двух окружений или слушателей для носителя двуязычия рассматривается как продолжение соответствующих различий для носителя одноязычия. Но эта упрощенная аналогия имеет свои пределы. Один из этих пределов - когнитивный. Есть основания предполагать, что в пределах одной нервной системы очень трудно сохранить две категориальные совокупности, обладающие очень малым различием. Это справедливо как для семантической системы, например для названий цвета (Эрвин 1961), так и для фонологической (Гамперц 1962). Таким образом, на речь двуязычного индивида оказывается постоянное давление в направлении слияния двух систем. Именно доступность для носителя двуязычия обширного набора поведенческих вариантов сказывается на его речи появлением специфических знаков - вроде пауз колебания и уменьшения беглости, свидетельствующих о противоборстве разноязычных реакций.
Второй предел этого толкования лежит уже в самой функциональной специализации, о которой говорилось выше. Ни один носитель двуязычия - как бы бегло он ни говорил на обоих языках - не может обладать абсолютно равным опытом контакта с коллективами, говорящими на этих языках. Один из них можно выучить в школе, другой - дома. Один можно выучить в детстве, другой - в юности. Возможно, сейчас один из них используется на работе, другой - дома. Даже в таких многоязычных сообществах, как Индия или Швейцария, существует специализация. Роберт Лёви, выросший в Соединенных Штатах в семье, говорящей по-немецки, рассказывает о своем сознательном усилии сохранить эквивалентный словарь на обоих языках (Леви 1945). И это ему не удалось, так как, употребляя те или иные слова, он не мог контролировать частоту их употребления или социальный контекст.
Таким образом, мы не можем ждать от женщины, чей непосредственный опыт жены и матери ограничен рамками быта Соединенных Штатов, чтобы она вкладывала в свои слова, даже говоря по-японски, тот же смысл, что женщины в Японии. Ее знания этих жизненных сфер получены в некотором роде "из вторых рук". Точно так же женщина, которой не пришлось воспитывать детей в Америке, будет иметь представления об этом круге проблем в основном на базе японского языка.
И наконец, поскольку нормы одноязычного поведения - как в Америке, так и в Японии, - подвержены изменению, поведение двуязычных информантов представляет живую реальность общения в искаженном виде - ведь эти японки знают Японию пяти- или даже десятилетней давности, а не современную, стремительно развивающуюся Японию и ее современный язык.

Социолингвистические методы

Рассмотрев исследования, удовлетворяющие нашим требованиям, предъявляемым именно к социолингвистическим работам, мы обнаружим четыре типа применяемых методик.
1. Исследования, посвященные речи отдельных социальных групп. Практика изучения некоторых черт речи (обычно кода) заранее намеченных групп говорящих давно уже существует как в лингвистике, так и в социологии. Так, например, известны работы, содержащие сведения об арго гомосексуалистов (Кори 1952, 103-113) и воров (Сазерленд 1937). При составлении диалектологического атласа информанты отбирались на основе территориальных критериев; при этом на карте фиксировалось распределение избранных признаков кода - специфическая лексика (например, spider или frying-pan) и произношение (например, [griysiy] или [griyziy]). По традиции в таких работах никогда не принимали за единицу обширный социальный коллектив; информанты рассматривались вне контекста, поэтому невозможно узнать, меняется ли их речь с переменой обстановки или слушателя. Например, мы можем ожидать, что "преступники" будут по-разному говорить с судьей, следователем, охраной и т. д. - и товарищами по камере. Именно это отмечает Сазерленд (Сазерленд 1937).
2. Этнографические исследования. Эта форма исследования, детально рассмотренная Хаймсом (Xаймс 1962), обычно использует традиционные методы наблюдения и опроса информантов с целью выявления общих условий функционирования речи и ее варьирования в зависимости от обстановки и участников общения. Непосредственные наблюдения в естественной обстановке (см. Баркер и Райт 1954; Баркер 1963; Уотсон и Поттер 1962; Козер 1960; Ньюмен 1955) проводились по широкому кругу тех взаимосвязанных проблем, о которых мы говорили выше. Однако недостатком таких исследований является следующее обстоятельство. Обычно в одно и то же время сосуществует такое количество вариантов, что, даже получив подробную информацию об их распределении, мы не извлечем из этого никакого объективного знания о том, какой именно из отмеченных ковариантных признаков является наиболее эффективным. Например, в работе Гампа, Скоггена и Редла (Гамп и др. 1963) сопоставляется поведение ребенка в двух социальных обстановках. Но различие обстановки влекло за собой различие участников, типа деятельности, а также различие в физическом окружении. Авторы указывали, что формы общения ребенка изменялись, но при этом остается неясным - произошло ли бы это изменение, если бы в обстановке лагеря поселилась и его семья.
3. Экспериментальные исследования. Исследования-эксперименты неизбежно создают искусственные ситуации. Но это и является их целью, поскольку позволяет нам налагать искусственные ограничения на нормальное коварьирование. Например, это дает нам возможность учитывать социальный состав суда присяжных (Стродтбек и др. 1957), размеры группы (Бейлс и Боргатта 1965) или соотношение сил участников (Коэн 1958), сохраняя при этом неизменными другие существенные признаки. Исследования такого типа обычно основываются на этнографическом анализе - распределение речи изучается в естественных коллективах; полученные таким образом результаты можно экстраполировать и на искусственную ситуацию.
4. Анализ дистрибуции форм. При изучении факторов, определяющих варьирование, можно начать и с анализа формальных альтернантов, используя любой из методов, описанных выше. Именно так и поступали Фишер (Фишер 1958), Браун и Гилмен (Браун и Гилмен 1960), а также Браун и Форд (Браун и Форд 1961). Этот вид исследования позволяет проводить такой тип анализа, который мы можем назвать описанием моделей эквивалентности. Например, в некоторых языках чередование стилистических вариантов при разговоре с вышестоящим и с равным аналогично чередованию стилей при разговоре женщины с мужчиной и с другой женщиной. А этот случай есть лишь фрагмент более широкой системы соотносительных альтернаций. Бели мы рассмотрим все общества, в которых встречаются такие ряды соответствий, мы сможем обнаружить в них общие черты - например, более низкий статус, приписываемый женщине.
Другой пример подсказан данными о дистрибуции признаков "детской речи". Изменения в стиле, сопровождающие речь, обращенную к взрослым, в сопоставлении с речью, обращенной к маленьким детям, несколько напоминают изменения, наблюдаемые у близких людей при переходе от нейтральной к аффективной речи. Если это соотношение окажется универсальным, то нужно искать контролируемые переменные величины, чтобы определить психологическую основу этого соответствия. Если же оно не универсально, то нужно узнать, каковы системные различия этих изучаемых нами отдельных аналогий (например, говорит на "детском языке" или не говорит).
Эти эквивалентные структуры речевого поведения можно сравнить с лексическими классами (столь интересующими теоретиков), поскольку сходство форм вербального поведения включает в себя также вполне поддающееся проверке сходство других поведенческих характеристик - восприятия, памяти или эмоциональных реакций.
Такая трактовка социолингвистики помещает в центр дефиниции непосредственное словесное общение. Напротив, макроскопический метод в социолингвистике рассматривает скорее целые коды, чем тонкие формальные оппозиции; общественные функции (например, образование или право), а не функции индивида; обстановки, классифицируемые по институтам (церковь или средства массовой информации), - а не более тонкие различия обстановки локальных коллективов. Языковые же различия изучаются в качестве выражения административных действий и политической активности, а не как выражение норм и установок говорящих, принятых в речевых коллективах каких-либо конкретных языков или диалектов.
Если исследовать типы обобщений, сделанных авторами упоминавшихся нами работ, мы найдем, что обычно они представляют собой лишь частный случай более общих положений социологии или психологии. Например, Браун и Форд отмечали (Браун и Форд 1961), что изменения в форме обращения предположительно будут исходить от участника общения, обладающего более высоким статусом; вероятно, это относится к любому поведению, связанному с проявлением уважения. Свой анализ переключения кода при многоязычии Герман открыто вводит в рамки более широкой теории поведения при выборе (Герман 1961).
Однако в некоторых отношениях язык стоит особняком. В отличие от других формально кодифицированных видов социального поведения он может иметь смысловое содержание. Так, внутреннее воспроизведение внешней речи есть нечто вроде аналога общества в миниатюре; это - и голос сознания, и система категоризации, это способствует социализации даже личного поведения. Большая часть чисто человеческих форм социального поведения зависит от наличия общего языка - так что структура использования языка, принятая в данном обществе, может однозначно связываться с социальными функциями. Если это так, то социолингвистика не будет простой иллюстрацией чего-то уже известного ранее, а откроет новые перспективы для общественных наук.
 

Примечания

1. Беседы с Д. Хаймсом и Дж. Гамперцем весьма помогли автору обогатить основную концепцию статьи, а также ее иллюстративную часть. Исследования по изучению японских носителей двуязычия (об этом будет говориться ниже) субсидировались "Национальным научным фондом". Особую признательность автора заслуживают Яэко Нишиджима Путцар и Наоми Литт Квенк, внесшие большой вклад в осуществление этого проекта.

Литература

Баркер 1963: R. G. Barker. The stream of behavior. New York, Appleton-Century-Crofts, 1963.
Баркер и Райт 1954: R. G. Barker and H. F. Wright. Midwest and its children. Evanston, Row, Peterson, 1954.
Бейлс и Боргатта 1955: R. F. Bales and E. F. Воrgatta. A study of group size: Size of group as a factor in the interaction profile. In "Small groups", Paul Hare, E. F. Borgatta and R. F. Bales, eds.. New York, Knopf, 1955.
Бернстейн 1962: B.Bernstein. Social class, linguistic codes and grammatical elements. "Language and Speech", 1962, 5, 221-240.
Браун и Форд 1961: R. W. Brown and M. Ford. Address in American English- "Journal of Abnormal and Social Psychology", 62, 196i, 375-385.
Браун и Гилмен 1960: R. W. Brown and A. Gilman. The pronouns of power and solidarity. In "Style in language", T. A. Sebeok, ed., New York, Wiley, I960.
Гамп и др. 1963: Р. V. Gump, P. Schoggen, and F. Redl. The behavior of the same child in different milieus. In "The Stream of Behavior", R. G. Barker, ed., New York, Appleton-Century-Crofts, 1963.
Гамперц 1958: J. J. Gumреrz. Dialect differences and social stratification in a North Indian village. AA, 60, 1958, 968-982.
Гамперц 1961: J. J. Gumреrz. Speech variation and the study of Indian civilization, AA, 63, 1961, 978-988.
Гамперц 1962: J. J. Gumреrz. Types of linguistic communities, "Anthropological Linguistic", 1962, 4, 28-36.
Гамперц 1964а: J. J. Gumperz, Hindi-Punjabi code-switching in Delhi. In "Proceedings of the Nineth international Congress of Linguists, Cambridge, Mass., 1962", Nocare Q. Lunt, ed,, The Hague, 1964. 1115-1124.
Гамперц 1964b: J. J. Gumреrz. Linguistic and social interaction in two communities. AA, 66 (6), part 2, 1964, 137-153.
Герман 1961: S. Herman. Explorations in the social psychology of language choice. "Human Relations", 1961, 14, 149-164.
Йоос 1962: М. Jооs. The five clocks. Supplement 22 to IJAL, 1962, 28, Part V.
Козер I960: R. Соsеr. Laughter among colleagues. "Psychiatry", 1960, 23, 81-96.
Конклин 1962: H. С. Соnklin. Lexicographical treatment of folk taxonomies. IJAL, 1962, 28, 119-141.
Кори 1952: D. W. Соrу. The homosexual in America. New York, Greenberg, 1952.
Коэн 1958: А. R. Соhen. Upward communication in experimentally created hierarchies. "Human Relations", 1958, 11, 41-53.
Леви (Лоуи) 1945: R. Lоwie. A case of bilingualism. "Word", 1945, 1, 249-260.
Лабов 1964: W. Labоv. Phonological correlates or social stratification. AA, 66 (6), part 2, 1964. 164-176.
Лэмберт 1963: W. E. Lambert. Psychological approaches to the study of language. Part II: On second-language learning and bilingualism, "The Modern Language Journal", 47, 1963, 114-121.
Меррей 1938: Н. A. Murray. Explorations in personality. Cambridge, Harvard University Press, 1938.
Ньюмен 1955: S. Newman. Vocabulary levels: Zuni sacred and slang usage. "Southwest Journal of Anthropology", 1955, 11, 345-354.
Осгуд и Сибеок 1954: С. Е. Osgood and T. A. Sebeok, Psycholinguistics. Supplement to IJAL, 1963, 20, Memoir 10.
Осгуд и др. 1957: С. Е. Оsgооd, G. J. Suсi, and Р. Н. Tannenbaum. The measurement of meaning. Urbana, University of Illinois Press, 1957.
Питтенгер и др. 1960: R. E. Pittеngеr, С. F. Hockett, and J. J. Danehу. The first five minutes. Ithaca, Paul Martineau, 1960.
Путнам и О'Херн 1955: G. N. Putnam and O'Hern. The status significance of an isolated urban dialect. "Language Dissertations", 1955, No. 53.
Рубин 1962: J. Rubin. Bilinguaiism in Paraguay. "Anthropological Linguistics", 1962, 4, 52-58.
Сазерленд 1937: Е. Sutherland. The professional thief. Chicago, University of Chicago Press, 1937.
Сапортa 1961: S. Sароrta. Psycholinguistics. New York, Holt, Rinehart and Winston, 1961.
Скиннер 1957: В. F. Skinner. Verbal behavior. New York, Appleton-Century-Crofts, 1957.
Соскин и Джон 1963: W. F. Sоskin and V. Jоhn. The study of spontaneous talk. In "The stream of behavior", R. G. Barker, ed.. New York, Appleton-Century-Crofts. 1963.
Стефан и Мишлер 1952: F. F. Stерhan and Е. Q. Mishler. The distribution of participation in small groups: An exponential approximation. "American Sociological Review", 1952. 17, 598-608.
Стродтбек и др. 1957: F. L. Strоdtbесk, R. M. James, and С. Hawkins. Social status and jury deliberations. "American Sociological Review", 1957, 22, 713-719.
Трагер 1958: G. Тrager. Paralanguage; a first approximation. "Studies in Linguistics", 1958, 13, 1-12.
Уотсон и Поттер 1962: J. Watson and R. J. Роttеr. An analytic unit for the study of interaction. "Human Relations", 1962, 15, 245-263.
Фергюсон 1959: С. А. Fеrgusоn. Diglossia. "Word", 1959, 15, 325-340.
Фергюсон 1964: С. А. Fergusоn. Baby-talk in six languages. AA. 66 (6), part 2,1964, 103-114.
Фишер 1958: S. L. Fisher. Social influences on the choice of a linguistic variant. "Word", 1958, 14, 47-56.
Xаймс 1962: D. Нуmes. The ethnography of speaking. In "Anthropology and i-Iuman behavior", T. Gladwin and W. Sturtevant, eds., Washington D.C., Anthropological Society of Washington, 1962.
Хэйр 1964: А. Р. Hare. Linguistic and social interaction in two communities. AA, 66 (6), part 2, 1964, 137-153.
Хэйр 1962: A, P. Hare. Handbook of small group research. Glencoe, Free Press, 1962.
Шахтер 1951: S. Schachter. Deviation, rejection and communication. "Journal of Abnormal and Social Psychology", 46, 1951, 190-207.
Эрвин 1955; S. М. Еrvin. The verbal behavior of bilinguals: The effects of language of report on the Thematic Apperception Test content of adult French bilinguals. Ph. D. dissertation. University of Michigan. Microfilm Abstracts, 55, 1955, 2228.
Эрвин 1961: S. М. Еrvin. Semantic shift in bilingualism. "American Journal of Psychology", 1961, 74, 233-241.
Эрвин 1964: S. М. Еrvin. Language and T.A.T. content in bilinguals. "Journal of Abnormal and Social Psychology", 68, 1964, 500-507.

Hosted by uCoz