Дж. Р. Фёрс

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ И ПЕРЕВОД

(Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике. - М., 1978. - С. 25-35)

 
В свете того необычно быстрого скачка, который сделала лингвистика за последние тридцать лет, мало кто рискнет утверждать, что, в то время как историческое и сравнительное языкознание являются сложными науками, доступными лишь посвященным, дескриптивная лингвистика является сравнительно простым делом. Сорок лет назад Фердинанд де Соссюр абсолютно правильно сформулировал сложные проблемы лингвистической науки, когда писал: "D'une facon generale il est beaucoup plus difficile de faire de la linguistique statique que de l'histoire" [1]. Несомненно, он имел в виду все области синхронной лингвистики, а не только фонологию и фонетику. С тех пор в области фонологии были сделаны большие успехи Трубецким, Пражским лингвистическим кружком, американскими и английскими лингвистами. Область фонем, морфем и морфофонем разработана в Соединенных Штатах настолько полно, что можно без преувеличения сказать, что эта область почти исчерпана. Последние публикации можно даже рассматривать как показатели конца целой эпохи в дескриптивной лингвистике, и если рассматривать их в тесной связи с последними дискуссиями между лингвистами, этнографами, психологами и даже инженерами, можно считать, что они являются началом новой фазы поисков, которую Роман Якобсон назвал как-то "вторым фронтом".
Сейчас мы готовы вернуться к давно известным проблемам языка и, признавая богатство нашего традиционного наследия, при создании новых концепций для описания нового языка наилучшим образом используем накопившийся опыт и более научно обоснованный язык перевода [2]. И все это осуществляется в совершенно ином интеллектуальном климате наших дней. Насколько ином, станет ясно, еслимы обратимся к девятой лекции Уитни, в которой он делает попытку дать характеристику "полинезийским языкам" [3].
"Их корни, если мы можем их так назвать, или наиболее примитивные элементы, которые позволяет обнаружитьь наш несовершенный метод исторического анализа, бывают чаще всего двусложными и не имеют ясного статуса как части речи. Они могут без всяких изменений выступать в роли глагола, существительного, прилагательного и даже предлога. Какие-либо окончания отсутствуют: род, падеж, число, время, залог, лицо не имеют никаких формальных признаковв; вся грамматика представлена местоимениями, указательными частицами, предлогами и т. п., которые формируют части речи и выражают связи между ними. кроме того, ни в одном из этих языков нет ничего похожего на глагол. Так называемые "глаголы" в этих языках - это существительные, употребляемые предикативно. Так, чтобы выразить фразу he has a white jacket on (на нем надета белая куртка), даяк скажет буквально следующее: he with-jacket with-white (он с курткой белой) или he jackety whitey ("он белокурточный") [4].
Как я уже неоднократно отмечал в связи с другими поводами, лингвистика должна изучать значение на всех уровнях анализа, в соответствии с интеллектуальным климатом современности.
Исследований, построенных по принципу, даже отдаленно напоминающему подход Уитни (проиллюстрированный выше), в наше время следует избегать. Корни не следует отыскивать с помощью несовершенного исторического метода, и хотя мы по-прежнему пользуемся обычным набором грамматических терминов, из этого не следует, что мы обязаны признавать те или иные грамматические универсалии.
Первым необходимым условием является не принимать как заранее заданные какие-либо грамматические критерии общего характера: в наши дни утверждать, что "род, падеж, число, время, залог, лицо не имеют формальных признаков", или что в языке отсутствуют глаголы - значит противоречить всем канонам дескриптивизма. Выявлять значение с помощью пословного подстрочного или буквального перевода в качестве дополнительного средства анализа равным образом недопустимо, хотя к этому часто прибегают.
В этой статье я хочу обратить особое внимание лингвистов на употребление перевода и злоупотребление переводом при выявлении значения с помощью перевода как вида лингвистического анализа. Прежде всего необходимо помнить, что следует с осторожностью применять метод сопоставления двух языков, основанный на принципе "голых идей". Можно допустить, что инженеры даже программируют машины для лингвистической деятельности, опираясь на принцип "голых идей", но если какие-либо результаты и будут достигнуты, они не могут не быть ненадежными. И снова пример такого примитивного образа мышления можно увидеть у Уитни:
"Например, китайские слова в большой степени являются корнями, выражая идеи в незрелой и несложившейся форме, и их одинаково легко превратить в существительное, глагол или наречие. Так, слово ta выражает общую идею величия, и может в качестве существительного означать "величие", в качестве прилагательного - "великий", в качестве глагола - либо "быть великим", либо "возвеличивать", в качестве наречия - "величественно" [5].
Для того, чтобы преодолеть пропасть, разделяющую различные языки, лингвисты, конечно, не могут не пользоваться общечеловеческим опытом и даже крайне абстрактными понятиями. Но при этом необходимо помнить, что, например, английское слово kindness (доброта) не выражает с точки зрения лингвистики некую "голую идею", и в этом смысле ни в одном другом языке мире не найдется слова, точно выражающего это понятие. Точно так же неуместно утверждать, что, например, в том или ином языке нет слова, обозначающего the (артикль), lamb (ягненок), или что в нем нет глагола to be (быть).
В истории английской лингвистики Малиновский был первым, кто систематически применял перевод для выявления значения этнографических текстов. Именно к этому методу он применил термин "лингвистический анализ". Одним из серьезнейших достоинств метода Малиновского является то, что он нигде даже не упоминает, что "голые идеи" могут как-то связывать сопоставляемые им английский язык и язык Киривина.
В девятой лекции Уитни мы находим пример двойного перевода с китайского на английский, взятого у Шлейхера.
"Насколько отличается моносиллабизм, завершающийся флексией, от моносиллабизма, где флективные элементы отпали, можно до некоторой степени увидеть, сравнивая китайское предложение с английским. Китайский вариант, насколько точнно его можно воспроизвести, выглядит следующим образом: King speak: "Sage! Not far thousand mile and come; also will have use gain me realm, hey?" (Король сказал: "Мудрец! Нет далеко тысяча миль и приходить также пользовать дарить я царство?"), что означает: The King spoke: "O sage! since thou dost not count a thousand miles far to come, wilt thou not, too, have brought something for the weal of my realm?" - Король сказал: "О мудрец, ты не посчитал тысячу миль дальним путем (то есть раз уж ты, дескать, взял на себя труд преодолеть такое большое расстояние), так не принес ли ты чего-нибудь для блага моего государства?" [6].
Такие поиски наощупь, хотя они иногда и дают удачные результаты, неизбежно являются результатом неполноценного анализа на грамматическом, лексическом уровнях, уровне словосочетаний и на ситуационном уровне. Основу для любого тотального перевода (а под тотальным я не имею в виду окончательный или завершенный) следует искать в лингвистическом анализе на этих уровнях. Но обратный процесс, процесс использования перевода в качестве основы для лингвистического анализа на любом уровне, обычно является источником ошибок. Этому много примеров в современной лингвистической литературе.
Метод перевода часто используется для изучения языков американских индейцев, и Уитни опять-таки дает нам один из ранних примеров этого явления, которое и сейчас процветает.
"Мексиканское название козы kwa-kwauh tentsone - буквально "голова - дерево (рог), "губа - шерсть (борода)" или "рогатое и бородатое". С другой стороны, что еще более важно, вместо предложения с четко выраженными и согласованными членами используется неуклюжая глагольная или квазиглагольная конструкция. Так, мексиканец скажет: "Я - мясо - есть" (питаться) как одно слово, составленное из трех элементов, или, если в целях эмфазы, объект определяется и ставится отдельно, он, по крайней мере, сначала будет представлен в вербольной конструкции местоимением, как, например: "я - это - есть, мясо" или "я это - ему - давать, хлеб, мой сын". Иллюстрацией предельно полного синтеза может служить следующая фраза на языке чероки: wi-ni-taw-ti-ge-gi-na-li-skaw-lung-ta-naw-ne-li-te-se-sti, что означает "к тому времени они уже почти закончат дарить (подарки) издали тебе и мне" [7].
Насколько мне известно, у мексиканцев, о которых идет речь, имеется множество названий животных, именуемых "козами", "козлами", "козочками", "козлятами", "горными козлами", "дикими козами", не говоря уже о том, что по-английски называется giddy goats (блудливые козлы), и, по-видимому, у них вообще нет слова, обозначающего "овцу". И, например, французское слово mouton имеет совсем не такую лингвистическую ценность, как английское sheep. Обратите внимание, что в цитате - две попытки буквального перевода, включая слова в скобках. Во фразе на языке чероки имеется семнадцать отдельных слогов, в английском переводе - тоже семнадцать слов (это могло быть и случайным совпадением).
Отвергать понятие перевода бессмысленно. Перевод - необходимость как с точки зрения экономики, так и с точки зрения общечеловеческих принципов. Кроме того, сам факт существования перевода - это вызов как лингвистической науке, так и философии. Я не говорю здесь о переводе как о самоцели или о переводе как искусстве, не собираюсь я и обсуждать взаимоотношения между внутренней и внешней языковой формой и другие подобные проблемы немецкой "Sprachphilosophie". Я занимаюсь проблемой, как перебросить мостик по многим линиям и даже на многих уровнях между различными языками с помощью лингвистических методов и материалов. Может быть, и верно, что, когда мы изучаем чью-либо или даже ранее произнесенную нами речь, мы, по сути, занимаемся переводом [8]. В таком случае лингвисту необходимо, понимая перевод в самых широких и общих терминах, включая "перевод" внутри одного и того же языка, выработать критическое аналитическое отношение ко всем тем методам и уровням перевода, которые применяются в лингвистике для выявления значения.
Абсурдность и беспомощность пословного перевода-подстрочника наглядно иллюстрируется в "Приложении" к книге Ричардса "Мен-дзе о разуме" [9], в которой приводятся отрывки из "Экскурсов в психологию" древнего китайского философа Мен-дзе. Например: "With not-bear-others-of-mind, carrying-out not-bear-others-of-government, rule the world can (be) turned around its palm-on" [10].
Я не вижу пользы в том, чтобы передавать весь объем значений каждого слова, и когда я говорю о необходимости тотального перевода (total translation), я имею в виду всего лишь всесторонее применение всех возможных средств для передачи значения в лингвистических терминах. Метод множественных дефиниций, иллюстрируемый в упомянутой работе, резко отличается от тех путей, по которым обычно идут лингвисты. Я считаю, что этот метод не имеет отношения к лингвистике. Сам Ричардс следующим образом кратко формулирует главную проблему:
"Можем ли мы в своих попытках понять и перевести труд, выполненный в рамках совершенно иной культуры, добиться большего, чем просто переносить в эту культуру свои собственные понятия? Можем ли мы достичь большего, чем спроецировать в эту культуру свое собственное мышление? Или мы в своих усилиях неизбежно пытаемся очутиться сразу по обе стороны зеркала?
Для того, чтобы понять, например, Мен-дзе, не должны ли мы забыть свою собственную систему мышления и изучить другую? И когда мы добьемся этого (если это вообще возможно), станем ли мы ближе к нашей цели - перевести один набор мыслительных операций в другой? И не будет ли такой перевод в лучшем случае искусной деформацией, похожей на хитрый трюк, с помощью которого развлекают детей, когда, ловко шевеля пальцами, показывают им на стене теневое изображение кролика?
Вероятно, многие востоковеды, египтологи, этнографы, специалисты по классическим древностям и по средневековью, антропологи... немало ломали голову над этой проблемой. Выражаясь более точно, в состоянии ли мы удержать в памяти две системы мышления без их взаимного проникновения и в то же время каким-то образом связать их между собой? И не потребуется ли для такой связи третья система мышления, достаточно общая и полная, чтобы включить в себя обе первые? И как мы избежим того, чтобы эта третья система не была, по существу, нашей привычной, знакомой, традиционной системой, только умело замаскированной с помощью новой терминологии? В этой проблеме, по-видимому, ничего нет нового" [11].
Мне кажется, что ответы на эти вопросы вновь привели бы нас в смутную область "голых идей".
Вновь повторяя свою мысль о том, что перевод не может быть ни полным, ни завершенным, я хочу сделать оговорку о том, что всякий новый перевод хорошо известного текста добавляет новые интересные лингвистические проблемы. Так, например, Гита переводилась множество раз на многие языки, но совсем недавно появился новый перевод Адельты Ситы Деви под названием "The Gitaa. A Sanskrit-English Bridge with the Barriers Removed" [12] (букв.: "Гита. Мост между английским и санскритом. Все барьеры сняты"). В предисловии [13] объясняется новый принцип перевода. Текст напечатан шрифтом "деванагари" с латинской транслитерацией и подстрочным переводом с санскритским словопорядком. Читателю рекомендуется обращаться к оригиналу, чтобы понять написание слов, их произношение и лингвистическую структуру, даже если это идет вразрез с английским синтаксисом. Переводчица, объясняя свой метод, обращает внимание читателя на ритмичность санскрита и подчеркивает, насколько важно понимать, в чем сходство и в чем различия между санскритом и английским языком. Для осуществления своих целей переводчица пользуется круглыми и квадратными скобками, хотя и не вполне последовательно. Она не старается подобрать эквивалент каждому слову, и, например, для передачи слова tapas потребовалась целая фраза. Переводчица пишет:
"Отрицание всегда переводится как "не + положительное понятие" и очень редко - антонимически. "Добро" и "не-добро" это отнюдь не "добро" и "зло" (Evil), и в санскрите есть соответствующее слово как для понятия "зло", так и для понятия "не-добро". Точно так же обстоит дело со словами "успех" и "неуспех", "победа" и "не-победа" и т. д. Неуспех - не обязательно провал. Не-победа - не обязательно поражение" [14].
Переводчица добавляет также:
"Мы можем образовывать в английском языке сложные слова, точно так же, как это происходит в санскрите, и у нас есть притяжательный падеж с апострофом, который делает излишним использование предлога of. Мы можем сказать the God-intoxicated man (букв.: "увлеченный богом"), The gold-desirer (букв.: "жаждущий золота"), точно так же, как это говорится на санскрите, и нам не нужно образовывать целые фразы типа The man who is a God-intoxicated (букв.: "тот, кто увлечен богом"), или the man who desired gold (букв.: "тот, кто жаждет золота"). Например, в песне XI-17:
"Diademmed with mace, discus, too, splendrous mass everywhere flaming, I see Thee, dazzling to be seen from everywhere, a flaming Fire-Sun-Glory immeasurable" [15].
Вот какой результат получается в английском варианте:
"Material contacts, verily, - of cold, heat, pleasure, sorrow, the givers, Coming near and vanishing, inconstent - these endure patiently, O Thou of Bharata's Race. When, indeed, (these), do not distress (that) man, O Man-Bull, The same is woe and weal determined, he for immortality's nectar is fit [formed]. Never for the non-existent is there being; never non-being is there for the existent. Of the two also (has been) seen the ultimate, verily, of these by the Reality Seers. As imperishable, verily that know by which all this [world] is spread out [as on a loom]. The ruin (of this) undiminishable, never (is) anyone to accomplish able. "As having an end" (are called) these bodies belonging to the constant embodied one, Indestructible, immeasurable. Therefore, fight, O Son of Bharata Race!" [16].
Было бы снято гораздо больше барьеров, если бы лингвистический анализ на всех уровнях - грамматическом уровне словосочетаний и уровне слов - в обоих языках был бы более систематическим и был бы привязан к переводу.
Лингвистический анализ в совокупности с переводом предоставил бы обширное поле деятельности как для лингвистов, так и для социологов. Возведение моста между описываемым языком и языком перевода требует большого опыта работы в обеих этих областях и высокой квалификации.
Вполне возможно ожидать вскоре появления работ ученых из менее развитый стран, в которых эти ученые давали бы исследования своих собственных языков, прибегая к английскому в качестве языка описания и перевода. В недавно опубликованной работе "Погребальные песни народа акан" [17], написанной одним молодым западно-африканским ученым, современный лингвистический анализ во многом основывается на переводе. Говоря о задачах своей работы, автор пишет:
"В определенных ситуациях, связанных с ценностями, которые во многом определяют поведение людей или целых групп людей, лингвистическое поведение людей часто формируется требованиями, которые предъявляет к ним общество. Изучать способы выражения в таких ситуациях важно не только для того, чтобы лучше понять проблему значения в языке, но также и для того, чтобы лучше разобраться в образе жизни людей, который в конечном счете определяет значение выражения [18] ... Нашим основным принципом был синтетический подход. Мы изучали проблему в контексте ситуации, с позиции ее значения в общественной жизни, ее развертывания, ее тематики, языка, структуры, стиля, творческих возможностей, а также связей с другими текстами фольклора народа акан" [19].
Автор посвящает языку погребальных песен раздел, который он делит на четыре части: "Просодические особенности", "Словарь", "Словосочетания" и "Структура предложения" и делает интересное наблюдение о том, что определенным линейным вербальным единицам соответствуют определенные музыкальные особенности. В своих выводах автор снова говорит о необходимости лингвистического подхода к переводу:
"Чтобы выразить эти темы, в песне прибегают к некоторым вербальным условностям, расчленяя значение на просодическом уровне, на уровне слова и на синтаксическом уровне. Часто используются повторы - от отдельных фонем до целых высказываний. При построении погребальных песен осевыми являются такие слова, как имена собственные, названия степеней родства, географические названия, а также указания на происхождение и индивидуальные особенности. Отличительной чертой погребальных песен являются конструкции, начинающиеся с имени в свободной или связанной позиции" [20].
Проблема изучения значения в темринах лингвистики упростится, если мы из множества различных подходов выделим два. Первый из них - подход "лингвиста-инженера", который рассчитывает постичь механизм передачи материала с одного языка, исходного, на другой, язык перевода. Может случиться так, что вначале покажется заманчивым прибегнуть к теории "голых идей". Где искать материалы для подобного мостика? Вероятно, в каком-нибудь специальном словаре аналитического типа, представляющем собой перечень смысловых единиц, что бы под этим ни понималось. Может быть, мы и сможем переводить таким путем, но знаем ли мы в этом случае, как мы переводим? Второй подход - это метод лингвистического анализа. Он основывается на предположении, что язык полисистемен и что различные определения значения в терминах лингвистики можно давать на ряде конгруэнтных уровней. Описываемый язык, который должен представлять собой ограниченный язык (restricted language), подвергается анализу в терминах лингвистических категорий на всех уровнях, и в результате получаются описания, сделанные на "описывающем" языке, которые, как в полагаю, будут являться описаниями значения.
В "описывающем" языке могут применяться различные методв перевода, такие как употребление отождествления (identification names), переводческих значений (translation meaning), и, наконец, некоторые или все тексты в corpus inscriptionum могут быть переведены с помощью специального языка перевода, основывающегося на описаниях, сделанных на "описывающем" языке. При таком подходе описания значения, сделанные на исходном языке, на грамматическом и лексическом уровнях, привязаны к языку перевода. Это дает лингвисту возможность перевести тексты corpus inscriptionum на специальный язык перевода. Этот второй подход не требует моста из гипотетических "голых идей". Трудно представить, каким образом "голые идеи" могли бы составить мало-мальски сносный промежуточный язык.
Мост лингвистического анализа надо создавать с помощью различных средств из материалов, которые дают фонетика, фонология, различные разделы грамматики, лексикографии, анализ текста (discourse) и, возможно, даже стилистика. С этой точки зрения ясно, что фонологические материалы не составляют основных элементов структуры. Подробное описание языка, может быть, уже само по себе является мостом, дающим возможность лингвисту строить то, что я назвал тотальным переводом. Такой тотальный перевод с точки зрения теории никак не может быть совершенным переводом.
Начиная с 30-х годов, я всегда считал, что дескриптивная лингвистика лучше всего выполняет свою задачу, если рассматривает языковое поведение как значимое во всех аспектах его взаимоотношений с жизнью общества, и для того, чтобы стпавиться с таким обширным предметом, пользуются целым комплексом различных уровней анализа, постепенно умножая их количество. Первая попытка сформулировать этот подход была сделана в 1935 году, и пример его дальнейшей разработки дает моя работа "Аспекты значения" [21]. Там я рассматривао фонологический, фоноэстетический, грамматический и другие аспекты с точки зрения лингвистического анализа, и я полагаю связать эти аспекты значения с аспектами перевода, рассматривая их именно в свете межъязыковых мостов.
Основной вопрос, который я хочу здесь поставить: каким образом можно связать чисто техническое лингвистическое описание с переводом текстов? Если мы сможем ответить на этот вопрос в специальных лингвистических терминах, мы начнем понимать, что мы переводим и как мы переводим.
Давайте прежде всего признаем, что все лингвисты опираются на общечеловеческий опыт, который является частично их собственным опытом. На основании этого общечеловеческого опыта мы можем делать обобщения и, я полагаю, создавать общечеловеческие ситуации отвлеченного характера, что помогло бы нам создавать мосты между исходным языком и языком перевода. В такой отвлеченной ситуации, объединяющей два языка, можно найти множество общих элементов, за исключением самих текстов.
Если мы намерены предположить, что в такой ситуации есть общие, универсальные вербальные элементы, их нельзя представить в терминах универсальной грамматики. Такой грамматики не существует. Но между любыми двумя языками, особенно если они родственны или подверглись взаимной ассимиляции, может существовать грамматический мостик, в целом как-то связанный с общей ситуацией. В таких случаях можно утверждать, что в данной ситуации вербальность можно описать как именную или глагольную (даже если категории имени и глагола в исходном языке и языке перевода не сполне соответствуют друг другу).
Изречение "переводчик-предатель" чаще всего можно отнести к тем лингвистам, которые постоянно прибегают к использованию перевода в лингвистическом анализе, но, как правило, не давая последовательного определения природы и функции переводческих методов, к которым они прибегают. Было множество дискуссий и разногласий по вопросу о метаязыках, о лингвистической терминологии, но проблема места перевода в лингвистике пока остается неизученной.
Существование перевода является серьезным вызовом лингвистической теории и философии. Знаем ли мы, как мы переводим? Знаем ли мы хотя бы, что мы переводим? Если бы мы могли ответить на эти вопросы в строго научных терминах, мы значительно продвинулись бы вперед на пути создания новой всеобъемлющей общей теории языка и базы для философских обобщений.
 

Примечания

1. См. Cours de Linguistique Generale. 3-e edition. Paris, 1931, p. 141.

2. Д-р М.А.К. Хэллидей успешно применил этот тип лингвистического анализа к исследованию китайского текста The secret History of the Mongols, написанного в 14 веке (См. его диссертацию Thesis for the Ph. D., Cambridge, 1955).

3. Language and the Study of Language. (London, 1870).

4. Ibid., p. 338.

5. Ibid., p. 330.

6. Whitney, p. 331.

7. Ibid., p. 348-349.

8. См. The Spirit of Language in Civilisation, by Karl Vossler (London, 1932).

9. Richards' "Mencius on the mind". London, 1932.

10. Appendix, pp. 12-13.

11. Chapter IV, pp. 86-7.

12. Madras, 1955.

13. Предисловие д-ра Куньян Раджа.

14. Ibid., p. 8.

15. Ibid., p. 9.

16. Ibid., pp. 54-5.

17. Funeral Dirges of the Akan People, by J.H. Nketia, the University College of the Gold Coast, published at Achimota, 1955.

18. Ibid., p. 1.

19. Ibid., p. 4.

20. Ibid., p. 132.

21. Modes of Meaning. "Essays and Studies". The English Association (1951).

Hosted by uCoz