Фоменко - Человек, слово и контекст

Ю.В. Фоменко

ЧЕЛОВЕК, СЛОВО И КОНТЕКСТ

(Концепция человека в современной философской и психологической мысли. - Новосибирск, 2001. - С. 164-168)

Одним из самых распространенных лингвистических мифов является миф о зависимости слова от контекста, миф о порождающей силе (функции) контекста. Особенно широкое распространение эта гипотеза получила в работах представителей структурального направления: П. Вегенера, Г. Штербера, А. Норейна, А. Гардинера, Л. Блумфилда, Л. Ельмслева, С.К. Шаумяна. Так, глава датского структурализма Л. Ельмслев пишет: "... любая сущность, а, следовательно, также и любой знак определяется относительно, а не абсолютно, и только по своему месту в контексте". "Так называемые лексические значения в некоторых знаках есть не что иное, как искусственно изолированные контекстуальные значения или их искусственный пересказ. В абсолютной изоляции ни один знак не имеет какого-либо значения; любое знаковое значение возникает в контексте..." [1]. Как ни прискорбно, этой точки зрения придерживаются и многие отечественные лингвисты и литературоведы, вовсе не считающие себя чистыми структуралистами.

Например, о "зависимости значения слова от контекста" говорит Э.В. Кузнецова. "Убедительным свидетельством этой зависимости, - пишет она, - служит возможность осмысления значения незнакомого или пропущенного слова по контексту" [2].

В этом утверждении отношения зависимости поставлены с ног на голову. Ведь сама "возможность осмысления (слушающим. - Ю.Ф.) значения незнакомого или пропущенного слова по контексту" возникает именно благодаря тому, что контекст был сформирован с учетом, под влиянием соответствующего лексического значения.

Рассмотрим оба случая, упомянутые Э.В. Кузнецовой, - осмысление значения незнакомого и осмысление значения пропущенного слова.

Допустим, что адресат речи получил фразу "Поэт фраппировал мещан своей желтой кофтой и грубыми репликами". Смысл слова "фраппировал" ему известен, но лексическое окружение способно помочь получателю речи догадаться о значении этого слова ("неприятно поражал, изумлял, удивлял"). Однако значит ли это, что данное лексическое значение зависит от контекста, определяется им? Вовсе нет. Когда говорящий строил данный контекст, он строил его в соответствии с лексическим значением, индивидуальной и категориальной валентностью известного ему слова "фраппировать". Естественно, что, построенный по требованию лексического значения "фраппировать", контекст несет в себе обратную, отраженную информацию об этом лексическом значении. Этой обратной информацией и пользуется получатель речи. Восприняв контекст неизвестного ему до сих пор слова "фраппировать", реципиент умозаключает о лексическом значении этого слова. Но движение получателя речи от контекста к лексическому значению не означает зависимости последнего от первого. В самом объекте (языке / речи) зависимость имеет обратную направленность, т.е. направленность от лексического значения к контексту.

То же самое, в сущности, мы наблюдаем при пропуске слова. Напр.: "А он демонстранта - дубинкой по спине". Лексическое значение "ударил" получатель речи восстанавливает (определяет) именно благодаря тому, что контекст явился своего рода зеркалом, в котором отразилось упомянутое значение.

Указательная функция контекста более очевидна в случае введения в контекст многозначного слова. Окружение слова в этом случае указывает получателю речи, какое значение многозначного слова актуализировал говорящий. Напр., в фразе "Обаяние и грация этой девушки не могли остаться не замеченными" слово "грация" употреблено в значении "изящество, красота в движениях", а в фразе "Она стала носить грацию" - в значении "род эластичного корсета, поддерживающего грудь".

Как видим, при решении проблемы "лексическое значение и контекст" необходимо учитывать позицию отправителя и позицию получателя речи. На необходимость строго различать лингвистику отправителя и лингвистику получателя речи указал в выступлении на I-ом международном симпозиуме "Знак и система языка" Р.О. Якобсон: "Две точки зрения - кодирующего и декодирующего, или, другими словами, роль отправителя и роль получателя сообщений должны быть совершенно отчетливо отграничены. Разумеется, это утверждение - банальность; однако именно о банальностях часто забывают. А между тем оба участника акта речевой коммуникации подходят к тексту совершенно по-разному" [3]. "Описания этих обоих контекстов одинаково законны и целесообразны. Если же исследователь занимается одним из них и при этом не отдает себе отчета в том, на какой точке зрения он стоит - говорящего или слушающего, то он оказывается в положении Журдена, который говорит прозой, не подозревая об этом. Еще опаснее противозаконный компромисс между обеими точками зрения" [4].

Говорящий идет от значения к контексту, а слушающий - от контекста к значению.

Слово есть единица языка, контекст - явление речи. Как язык (синхронически) предшествует речи, так слово предшествует контексту.

Слово не приспосабливается к контексту, не деформируется, не переделывается в нем, а используется в том значении, которое оно имеет в языке. "Контекст в таких случаях, - С.Д. Кацнельсон, - не генератор значений, а их внешний "проявитель" [5] "...Контекст лишь реализует то, что заложено в самом ... слове" [6].

Если бы лексическое значение слова обусловливалось контекстом, то мы бы не знали "мук слова". Говорящий не тратил бы энергию и время на поиски наиболее уместного, "единственного" слова, а использовал бы первую попавшуюся лексическую единицу, придавая ей значение (или оттенок значения), требуемое контекстом. В то же время мы знаем, что это не так. Каждый раз, строя речь, мы долго перебираем в памяти слова, проверяя их пригодность, ища слово, лексическое значение которого наиболее точно накладывалось бы на тот или иной фрагмент описываемой ситуации. Следовательно, лексическое значение есть нечто заранее данное, синхронически устойчивое.

"О наличии у слов собственных, самостоятельных значений, не зависящих от конкретного контекста", - замечает Д.Н. Шмелев, - весьма красноречиво говорят "бесчисленные факты каламбурного сталкивания различных значений одного и того же слова в намеренно двусмысленных контекстах" [8].

Преувеличение роли контекста означает преуменьшение роли говорящего человека. Получается, что выбор лексических значений и их оттенков регулируется не отправителем речи, а - стихийно - речевым окружением слова. Творческой силой обладает не контекст, а говорящий человек.

В терминах философии лексическое значение и контекст (слово и контекст) можно интерпретировать как субстанцию (вещь) и отношения. При этом известно, что не отношения порождают вещи, а вещи порождают отношения. Следовательно, приписывание контексту порождающей функции не оправдано и с философской точки зрения.

Тезис о зависимости лексического значения от контекста является осознанной или неосознанной данью философскому релятивизму (о чем писал, в частности, Л.О. Резников [9]).

О слабой методологической подготовке многих лингвистов (и литературоведов) говорит то обстоятельство, что у одного и того же автора можно встретить взаимоисключающие решения обсуждаемой проблемы. Напр., В.В. Виноградов в книге "Русский язык" пишет: "Вне зависимости от его данного употребления слово присутствует в сознании со всеми его значениями, со скрытыми и возможными, готовыми по первому поводу всплыть на поверхность" [10]. Абсолютно правильная мысль! И тут же добавляет: "Но, конечно, то или иное значение слова реализуется и определяется контекстом его употребления. В сущности, сколько обособленных контекстов употребления данного слова, столько и его лексических форм" [11].

Ясно, что второе высказывание никак не может быть согласовано с первым и что оно полностью лишает слово собственного смысла.

Критикуя это высказывание, В.А. Звегинцев справедливо заметил: "Из этого определения явствует, что слово не обладает никакой смысловой самостоятельностью (его значение определяется контекстом его употребления) и что любое употребление есть уже и значение слова ("сколько обособленных контекстов употреблений слова, столько и его значений")". Это, собственно, повторение известной мысли А.А. Потебни: "В слове все зависит от употребления. Употребление включает в себя и создание слова, так как создание есть лишь первый случай употребления" [12].

Какова же позиция самого В.А .Звегинцева? Если читатель ограничится только что приведенной цитатой, то он неизбежно придет к выводу, что В.А. Звегинцев придерживается субстанциональной точки зрения на лексическое значение, т.е. не ставит его в зависимость от употребления, дистрибуции, контекста. Однако на других страницах той же книги читатель найдет высказывания прямо противоположного характера. Напр.: "В плане чисто лингвистическом значение слова определяется его потенциально возможными сочетаниями с другими словами, которые составляют так называемую лексическую валентность слова" [13].

Аналогичную ситуацию мы находим в работах Д.Н. Шмелева, Н.Н. Амосовой и ряда других лингвистов.

Характеризуя явление семантического согласования, В.Г. Гак утверждает, что в словосочетаниях может иметь место семантическое согласование, семантическое несогласование и семантическое рассогласование. Семантическое согласование - это повтор той или иной семы, свойственной обоим членам словосочетания, семантическое несогласование - отсутствие такого повтора, а семантическое рассогласование - это "комбинация противоположных (или ненужных) компонентов" [14]. Слова с противоположными семами воздействуют одно на другое, так что меняется или значение первого, или значение второго слова. "В обоих случаях, - говорит В.Г. Гак, - постепенно восстанавливается совместимость семантем, рассогласование переходит в согласование, либо в несогласование" [15]. "Перенос семантического компонента из одного слова в другое ведет к контекстуальному изменению значения последнего слова" [16], то утверждение В.Г. Гака расходится с реальностью. Семантемы с противоположными семами ("умный дурак") не вступают в связь друг с другом, не меняют качество друг друга и не "восстанавливают свою совместимость". Говорящий, владеющий семантемами "умный" и "дурак", просто не будет соединять их друг с другом, не будет "заставлять" одну из них менять семное содержание другой. Главная ошибка В.Г. Гака заключается в предположении, что в тексте (контексте) имеет место влияние одного слова на другое.

Причины семантических изменений следует искать не в самом языке и не в речи (тексте), а в экстралингвистической действительности, в абстрагирующей, творческой работе человеческого мышления. Новые значения (так же как и новые слова) возникают под давлением внеязыковой действительности, в результате абстрагирующей работы человеческого мышления, обнаруживающего черты сходства между отдельными предметами и осуществляющего перенос наименования с предмета на другой.

Важно помнить, что все психические образования (и понятия, и лексические значения) находятся в сознании и никогда не покидают его. В тексте имеют место лишь звуковые (графические) оболочки слов. Следовательно, все семантические преобразования происходят в человеческом сознании, в языке того или иного говорящего индивидуума. Если семантические новшества отвечают потребностям социума, они входят в общенародный язык.

Примечания

1. Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка // Новое в лингвистике. - М., 1960. - Т. 1. - C. 303.

2. Кузнецова Э.В. Методические указания и материалы к спецсеминару "Системные отношения в лексике". - Донецк, 1968. - С. 29. Аналогичные высказывания можно найти и у многих других авторов. См., напр.: Ефремов А.Ф. Многозначность слова // Рус. яз. в школе. - 1957. - № 3; Филологические этюды. Сер. "Языкознание". - Ростов/Д., 1972. - Вып. 1. - С. 176.

3. Цит. по: Звегинцев В.А. История языкознания XIX - XX веков в очерках и извлечениях. - М., 1965. - Ч. II. - С. 400 - 401.

4. Там же. - С. 401.

5. Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. - Л., 1972. - С. 42.

6. Будагов Р.А. К критике релятивистических теорий слова // Вопросы теории языка в современной зарубежной лингвистике. - М., 1961. - С. 18.

7. Дмитриева Н.С. Об установлении семантической структуры многозначных фразеологических единиц // Уч.зап. / Башкир. гос. ун-т. - 1971. - Вып. 43. Сер. филол. наук. - № 16 (20). Очерки по семантике русского глагола. - С. 24. Близкие к этому высказывания мы найдем у А.И. Смирницкого, Ф.А. Литвина и М.И. Черемисиной, М.Г. Арсеньевой, Т.В. Строевой и А.П. Хазанович и у мн. др.

8. Шмелев Д.Н. Очерки по семасиологии русского языка. - М., 1964. - С. 188.

9. См.: Резников Л.О. Понятие и слово. - Л., - 1958. - С. 59 - 63.

10. Виноградов В.В. Русский язык. - М., 1947. - С. 14.

11. Там же.

12. Звегинцев В.А. Семасиология. - М., 1957. - С. 224.

13. Там же.

14. Гак В.Г. К проблеме семантической синтагматики // Проблемы структурной лингвистики. 1971. - М., 1972. - С. 381.

15. Там же.

16. Там же. - С. 382.