Гак - Сопоставительные исследования и переводческий анализ

В. Г. Гак

СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ И ПЕРЕВОДЧЕСКИЙ АНАЛИЗ

(Тетради переводчика. - Вып. 16. - М., 1979. - С. 11-21)

Соотношению перевода и лингвистики в последние годы уделяется все возрастающее внимание. Работы, касающиеся этой проблемы, столь многочисленны и многообразны, что можно наметить уже общую типологию исследований, посвященных проблеме "перевод - лингвистика". Их можно разделить на три группы: I) работы, в которых положения языкознания используются для обоснования теории и практики перевода. Таковы известные книги А. Б. Федорова, В. Н. Комиссарова, А. Д. Швейцера, Я. И. Рецкера, Л. С. Бархударова и др.; 2) работы, в которых показывается преломление общелингвистической (или общесемиотической, психолингвистической) проблематики в переводе как в особом виде речевой деятельности, как в двуязычном лингвистическом эксперименте. По этому аспекту имеется ряд представляющих интерес публикаций [1], но что касается монографий, то эта "экологическая ниша" пока еще остается незаполненной; 3) работы, в которых сами переводы обоснованно используются для лингвистических исследований. Таковы статьи, диссертации, монографии сопоставительного характера.

Разумеется, между тремя видами исследований нет непроницаемых границ, и нередко в одном и том же труде обнаруживаются элементы исследований всех трех направлений; речь идет о господствующем направлении, о "сверхзадаче" работы. Следует также оговорить, что сопоставительные исследования не обязательно обращаются к переводам. Если сопоставление осуществляется на уровне форм или значений, то использование данных перевода отнюдь не обязательно. Однако последнее становится целесообразным, если исследуется функционирование слов или форм в речи, если сопоставление осуществляется на уровне высказываний [2].

Хотя различие между этими тремя типами исследований само по себе понятно, полезно еще раз остановиться на нем, особенно на специфике первого и последнего, поскольку при недостаточно четком понимании этого различия можно предъявлять к тем или иным работам необоснованные пожелания и ожидать от них того, чего они не должны давать по самой своей природе.

Например, авторы статьи "О критериях оценки перевода" ставят в упрек некоторым сопоставительным работам то, что в них "стилистическая оценка перевода либо вообще не формализуется, либо сводится к оценке выбора варианта из ряда стилистических синонимов" [3]. Но оценка перевода, изложение принципов которой является важнейшей задачей работ первого типа, отнюдь не входит в задачу сопоставительных исследований. Разумеется, исследователь-"сопоставитель" (или "контрастивист"), сравнивая перевод с подлинником, дает мысленно оценку фразам перевода. Но самый тот факт, что он приводит в своей работе данный перевод рядом с подлинником, используя его в качестве иллюстрации или основания для языковедческих выводов, свидетельствует о том, что он оценил положительно данный факт перевода во всех его аспектах - смысловом, стилистическом, прагматическом, - что он солидаризируется с переводчиком и редактором перевода (если таковой имеется). В противном случае, если перевод представляется ему неадекватным, он просто не пользуется им. В подходе к оценке перевода со стороны "переводоведа" и "контрастивиста" различие не только в том, что в первом случае оценка эксплицируется, мотивируется, причем отмечаются, если нужно, и недостатки перевода, тогда как во втором - она имплицитна (неудачные, с точки зрения исследователя, варианты не обсуждаются, как правило, но просто не приводятся). "Переводовед" оценивает весь данный отрезок текста (слово, словосочетание, предложение, сверхфразовое единство и т. п.) глобально, во всех его аспектах и взаимосвязях. "Сопоставитель", который анализирует определенное явление, имеет право ограничиться только этим последним, пренебрегая вопросом о качестве перевода остальной части отрывка, даже опуская ее, если это не влияет на эквивалентную передачу того языкового явления, которое его интересует в данный момент.

Например, в книге "Сопоставительная лексикология" для иллюстрации контекстуальных взаимозамен центростремительных глаголов (типа получать) и центробежных (типа давать) приводится фраза из повести В. Аксенова "Апельсины из Марокко" и ее перевода, опубликованного во Франции [4]: "Уличным мальчишкам, шнырявшим под ногами, давали подзатыльники" - Les gamins qui couraient de-ci de-la dans la foule, recevaient quelque calotte. С переводческой точки зрения, если нас интересует оценка данного перевода, возникает вопрос о том, адекватно ли переведен экспрессивный глагол 'шнырявшим под ногами' оборотом qui couraient de-ci de-la, где courir означает нейтральное 'бегать' и вместо 'под ногами' появилось 'в толпе', соответствует ли слово calotte слову подзатыльник. Однако для интересующей нас в данном случае лингвистической проблемы (корреляция получать - давать) это - побочный момент и причастный оборот с его переводным эквивалентом можно было бы вообще опустить из иллюстрации.

Таким образом, при сопоставительном исследовании оцениваются не все детали данного отрезка перевода, но это не значит, что они игнорируются вообще. Как раз сопоставительный анализ дает объективное научное обоснование, инструмент для оценки правильности многих аспектов перевода. В той же "Сопоставительной лексикологии" особые главы посвящены анализу того, что обычно включается в стилистическую окраску слова (подчеркнем, что название книги заставляет обращать внимание прежде всего на слово, а не на фразу или другие единицы языка). В разделе "Логическое и экспрессивное" показывается, что во французском языке меньше, чем в русском, "живописных" глаголов, дополняющих обозначение действия выражением экспрессивной окраски. Поэтому нередко в контексте экспрессивность в русской фразе выражена особой глагольной лексемой, тогда как во французской лексема нейтральна, а экспрессивность выражается в обстоятельствах и других элементах, а иногда выявляется лишь ситуативно. Таковы рассматриваемые там соответствия jeter - швырнуть (а не только бросить), suivre qn - поплестись (а не только последовать за кем-л.) и др. На фоне этой общей выведенной из сопоставительных исследований закономерности представляется контекстуально вполне обоснованным перевод шнырять (под ногами) - courir (букв, "бегать") de-ci de-la. Наверное, это не только контекстуальный эквивалент, ибо "Русско-французский словарь" под ред. Л. В. Щербы переводит глаголы шмыгать и шнырять сочетанием courir par-ci par-la. Лингвистический компонентный анализ позволяет проверить правильность перевода отдельного слова. Так, в приведенной фразе подзатыльник переводится calotte, тогда как тот же словарь дает иной эквивалент: taloche. Проанализируем эквиваленты с помощью словарных определений [5]. В русском словаре слово подзатыльник определяется как "удар рукой по затылку", причем в обоих приводимых примерах он дается мальчишкам, так что это можно рассматривать как потенциальную сему слова. Отсюда общая семантическая формула слова:

подзатыльник (легкий) удар + по затылку + (даваемый детям). Французские словари определяют слова taloche и calotte как легкий удар (tape), но расходятся в дифференциальных семах:

taloche

Benac: легкий удар + по голове или щеке + (для наказания)

P. Robert: легкий удар + (особ.детям)

Lexis: (легкий) удар + по лицу

calotte

Benac: легкий удар + по голове

P. Robert: легкий удар + по голове

Lexis: легкий удар + по голове или щеке + даваемый детям

Мы видим, что ни то, ни другое слово не соответствует точно русскому подзатыльник (еще один пример безэквивалентной лексики!), однако более близким к нему по своему семному составу оказывается французское calotte (шлепок по голове), если исходить из позднейших словарей. Определение словаря Бенака и перевод словаря Щербы отражают, видимо, устаревший узус. Таким образом, сопоставительный анализ оправдывает в одном случае совпадение, в другом - расхождение между решением переводчика и рекомендациями словаря.

Сама замена глагола в рассматриваемом примере также выступает не как случайность перевода, но как проявление закономерности расхождения между двумя языками. Глагол давать (donner) является, как известно, трехместным предикатом со следующими аргументами-актантами:

(1) А (кто) дает В (что) С (кому)

При выборе в качестве синтаксического подлежащего В или С образуются структуры:

(2) С (кто) получает В (что) от А (от кого)

(3) В (что) переходит к С (к кому, куда) от А (от кого)

Как и при всякой центростремительной ориентации процесса (ср. пассив), ясный из ситуации или неопределенный семантический субъект (А) может быть не выражен. Французский язык имеет тенденцию начинать предложение с подлежащего, русский охотно начинает его с дополнения-обстоятельства. Поэтому при синтаксической инверсии, связанной с изменением актуального членения предложения в русском тексте избирается структура (1) или (3) с инверсией, а во французском - (2):

Мальчишкам (С) давали подзатыльники (В). - Les gamins (С) recevaient des calottes (В).

В комнату (С) не проникало солнце (В). - La chambre (С) ne recevait pas de soleil (B).

Расхождение в структуре предложения с использованием глаголов-конверсивов - типичное средство достижения эквивалентности при переводе, касающемся французского и русского языков.

Мы видим, что лингвистически можно объяснить и обосновать закономерность, а следовательно, и адекватность самых разных явлений при переводе. Соотношение между сопоставительным исследованием и переводческим анализом может быть описано так: "контрастивист", прагматически определяя адекватность перевода во всех его параметрах (семантика, стиль и т. п.), сопоставляет его с подлинником и индуктивно получает межъязыковые соответствия, которые затем подвергаются проверке путем дедукции, на основе лингвистической теории. Эти выводы, в свою очередь, могут служить объективно орудием при анализе перевода.

При использовании перевода как источника для лингвистического исследования необходимо преодолеть случайность и субъективизм со стороны переводчика. Для этого нужно опираться на статистические данные. Мы можем считать, что обнаруживаем объективное соответствие между формами двух языков, если встречаемся с одним и тем же явлением перевода неоднократно, при переводе различных авторов, разными переводчиками, при переводе с данного языка и на тот же язык.

В оценке перевода, по-видимому, целесообразно различать два "этажа". На высшем "этаже" оценка основывается на адекватности реакции реципиента перевода. В литературе правильно указывалось, что этот критерий не поддается формализации и практически неиспользуем [6]. Тем более можно добавить, что разные люди различно реагируют не только на подлинник и перевод, но и на один и тот же текст, особенно художественный. Языку свойственна принципиальная вариативность средств выражения. Во многих случаях выбор между синонимами не релевантен в речи и здесь также искать объективные критерии оценки невозможно. Но на менее высоком "этаже" перевод может быть оценен с его "технической" стороны, в отношении адекватности используемых средств. При этом под технической стороной понимаются не только слова и конструкции, но стилистические особенности, звучание, прагматика текста в социальном аспекте. При оценке на этом уровне, как было показано выше, сопоставительный анализ может принести большую пользу, так как во многих случаях он позволяет обнаружить, что данное решение переводчика является не случайным, но отражает межъязыковые закономерности.

Для устранения индивидуально-субъективного в определении адекватности перевода предлагается использовать методы анкетирования. Это вполне закономерный прием. Однако и здесь, как это имеет место всегда, когда анкета касается языковой нормы, каждый анкетируемый будет исходить из своей языковой компетенции, в данном случае из своего интуитивного представления о расхождениях между двумя языками. Но переводчики и редакторы в своей работе также исходят из своей языковой компетенции, касающейся корреляции двух языков. Поэтому анализ способов перевода однотипных явлений в ряде разных переводов может рассматриваться как своего рода анкетирование, объектом которого выступают сами специалисты-практики перевода.

Сопоставление опубликованных переводов с подлинниками - лучший способ разработать общую и частную теорию перевода (при условии, как отмечалось выше, сочетания индукции с дедукцией). Знание материалов сопоставительного анализа позволяет переводчику работать увереннее и точнее, знакомит его с прецедентами, покажет ему, какие вообще изменения возможны и допустимы при переводе. На уровне форм эти изменения сводятся к трансформациям морфолого-синтаксического характера. Более сложны преобразования на семантическом уровне, но и они поддаются исчислению, поскольку в конце концов сводятся к общим логическим отношениям между понятиями, такими как расширение и сужение, отношения по смежности и противоположности, метафорические и метонимические переносы. Особенно важны последние, отражающие устойчивые предметные отношения между элементами описываемой действительности. Анализ переводов позволяет вскрыть характерные расхождения, которые почти невозможно предвидеть, если ограничиваться лишь внутриязыковым перифразированием. Как бы ни различались способы описания ситуации в подлиннике и переводе, если этот перевод адекватен, всегда можно обнаружить характерные типы семантических переходов. В статье В. Н. Комиссарова и Г. Я. Туровера [7] приводится пример перевода фразы из романа "Путь наверх": I couldn't go wrong - "Я чувствовал необычайную уверенность в себе". При внешней несхожести между словами оригинала и перевода имеется закономерная корреляция на семантическом уровне. Английская фраза буквально значит: "Я не мог потерпеть неудачу". Глагол 'мочь' (во многих языках) при соотнесенности с не-будущим действием выражает не физическую способность совершения действия (как, напр., в предложении "Я могу прийти к вам завтра"), но гипотетичность (ср.: "Я мог ошибиться" - "Возможно я ошибся"), При отрицательной форме он выражает уверенность: "Я не мог ошибиться" - "Конечно, я не ошибался". Переводчики использовали это дважды антонимическое отношение ("Конечно, меня ожидал успех"). Логическое соотношение причины и следствия позволило перейти к фразе: "Конечно, меня ожидал успех" -> "Я чувствовал необычайную уверенность в себе". Так, семантико-логический анализ проявляет адекватность двух высказываний (возникает лишь вопрос об уместности интенсификатора "необычайный").

Сопоставительный анализ показывает особенности описания однотипной ситуации средствами разных языков. Здесь прежде всего возникает проблема избыточности или экономии речи при описании ситуации, а также ее описание с разных сторон (векторные и разноаспектные номинации). В упомянутой выше статье приводится фраза Р. Бредбери с переводом на русский язык: A moment later she sat up, startled, gasping - "Мгновение спустя она испуганно выпрямилась в кресле, прерывисто дыша" (с. 27). На первый взгляд, решение переводчика ввести в перевод слова "в кресле" может показаться субъективным или произвольным, хотя это явно вытекает из описываемой ситуации. Однако, сравнивая русские и французские тексты, мы обнаруживаем аналогичные факты. Вот сегменты фраз из романа И. С. Тургенева "Дым" и его перевода, опубликованного во Франции. [8]

Один из молодых генералов привстал со стула.

Un des plus jeunes generaux se leva.

Он поднялся с постели.

Il se leva.

Он вышел из дому, погулял немного.

Il sortit, se promena un peu.

Это наводит на мысль, что в русском языке избыточно употребляется обозначение места при описании положения или движения человека, когда речь идет о таких ясных из ситуации локализаторах, как сиденье, постель, комната, двор, дом, улица и т. п. Поэтому при переводе французской фразы Et elle sortit (Флобер) будет закономерным введение дополнения, соответствующего ситуации: "И она вышла во двор", и, напротив, при переводе русской фразы: "У Ирины болит голова. Она лежит в постели и не встает" (Тургенев) можно и должно опустить указание на место: Irene avait mal a la tete, elle etait couchee et ne se leverait pas avant le soir.

Сопоставление переводов наглядно показывает функционирование слов и форм в речи, в непосредственной соотнесенности с ситуацией. Большое значение приобретает здесь пресуппозиция, которая включает в себя энциклопедические знания говорящих и их знания о конкретной ситуации в момент речи ("широкая" и "узкая" пресуппозиция). Она позволяет устранять обозначение того или иного элемента ситуации в сооответствии с нормами построения речи на данном языке. Касаясь возможности преобразования типа "Он услышал собачий лай" -> "Он услышал собаку" Ю. Д. Апресян полагает, что они затрагивают узкий класс контекстов, ибо "мы можем слышать собаку не только, когда она скулит, воет или скребется в дверь" [9]. Однако здесь следует различать два случая. Среди проявлений предмета, действий, совершаемых им или над ним, имеются такие, которые являются наиболее типичными, неотмеченными, нормативными. Представление об этих атрибутах объекта входит в широкую пресуппозицию говорящих. Эти свойства предмета отражают устойчивые отношения между объектами действительности и описываются логикой как его диспозициональные предикаты. Именно указания на такие действия и свойства можно "зачеркнуть" при перефразировании или при переводе. Так, например, собака может и лаять, и скулить, и скрестись в дверь, но именно лай - в русском языке - обозначает типичное голосовое поведение собаки. Остальные действия - скулить, выть и т. п.- "отмеченные", специфические, они могут быть не упомянуты лишь в условиях "узкой" пресуппозиции, когда, например, об этом сообщалось в предыдущей фразе. Итак, перефразирование "Он у слышал собачий лай" - "Он услышал собаку" вполне нормальное (напр., для французского языка) и не вносит ничего нового в информацию, тогда как преобразование "Он услышал как собака скребется" - "Он услышал собаку" носит не языковой характер, но сугубо речевой и допустимо лишь в узком контексте.

Пушка может издавать звук при стрельбе, при падении, при перевозке по тряской дороге, и наконец, если она взорвется. Но характерным для нее является первое. Это ее raison d'etre: пушку "держат" ради того, чтобы она стреляла, подобно тому, как собаку приручили прежде всего ради ее лая, а не вытья или царапанья в дверь. Поэтому фразу из Золя: (Weiss) ecouta: c'etait le canon переводчик - поскольку в соответствии с нормой русской речи он должен был ввести здесь процессное слово - вполне закономерно перевел: "Вейс прислушался: гремели пушки" (можно было бы: "грохотали", "стреляли", но уже выбор между этими синонимами относится к более высокому уровню анализа перевода и здесь нас не интересует).

С различным отображением разными языками устойчивых предметных отношений мы встречаемся на каждом шагу. Нас не смущает, что предложение "Дом стоит на углу" мы переводим на английский или французский язык с глаголом общего значения типа быть, игнорируя как бы вертикальное положение объекта, поскольку стоять - нормальное положение дома, представление о котором входит в общую широкую пресуппозицию. Другое дело, если дом занимает нетипичную позицию, например: покосился. В таком случае мы должны обязательно воспроизвести глагол при переводе. Таким образом, правило, согласно которому слово при переводе (перефразировании) может опускаться, если оно отражает устойчивые, входящие в общую пресуппозицию связи и признаки объекта, и должно семантически воспроизводиться, если оно обозначает необязательные признаки, охватывает широкий круг контекстов и позволяет объяснить многие реальные преобразования при переводе.

Сопоставление текстов с учетом изменений лексико-грамматических форм, семантических соответствий, логических корреляций и связей и экстралингвистической действительности, позволяет исчерпывающим образом вывести закономерности перевода, отражающие компетенцию лиц, владеющих двумя языками, закономерности, которые, в свою очередь, могут послужить орудием объективной оценки ряда существенных аспектов самих переводов.

Примечания

1. См., напр.: Кузьмин Ю. Г. Перевод как мыслительно-речевая деятельность. - Тетради переводчика, вып. 12. М., Междунар. отношения, 1975.

2. О разнообразии подходов при сопоставлении могут дать представление, например, материалы сборников: Бюлетин за съпоставнтельно изследване на българския език с други езици. София, 1977. № 1-2 (болгарский и французский языки), № 3 (болгарский и немецкий), № 4-5 (болгарский и английский), № 6 (болгарский и русский языки).

3. Цвиллинг М. Я., Туровер Г. Я. О критериях оценки перевода. - Тетради переводчика, вып. 15. М., Междунар. отношения, 1973, с. 5.

4. Гак В. Г. Сопоставительная лексикология. М., Междунар. отношения, 1977, с. 5.

5. Словарь русского языка в 4-х т. Т. III. M., Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1959, с. 260; Benac Н. Dictionnaire des synonymes. P., 1956; Le Petit Robert, Dictionnaire alphabetique et analogique de la langue francaise. P., 1967; Lexis, Dictionnaire de la langue francaise. P., 1975.

6. См.: Цвиллинг М. Я., Туровер Г. Я. О критериях оценки перевода, с. 6.

7. Комиссаров В. Н., Туровер Г. Я. Перевод как лингвистический источник. - Тетради переводчика, вып. 12. М., Междунар. отношения, 1975, с. 27.

8. Примеры приводятся по кн.: Гак В. Г., Ройзенблит Е. Б. Очерки по сопоставительному изучению французского и русского языков. М. , Высшая школа, 1965, с. 187.

9. Апресян Ю. Д. Об одном правиле сложения лексических значений. - Проблемы структурной лингвистики, 1971. М., Наука, 1972, c. 442.