(Наука. Университет. 2000. Материалы Первой научной конференции. - Новосибирск,
2000. - С. 106-109)
Настоящая работа не представляет собой, как это обыкновенно бывает, какого-либо
законченного исследования по какому-либо общему или частному вопросу. Цель ее
иная - поделиться с читателем некоторыми (возможно, не очень оригинальными)
наблюдениями относительно философских оснований современного языкознания. Автор
этих строк будет считать, что он достиг своей цели, если эта небольшая статья
спровоцирует если не дискуссию, то хотя бы обмен мнениями по данному вопросу.
Во многих отечественных пособиях по языкознанию декларируется, как правило,
без какого-либо развернутого пояснения, что наиболее общим методологическим
основанием лингвистики является философия языка или лингвистики (базирующаяся
на, например, материалистической марксистско-ленинской философии). В частных
же исследованиях по языку философские или общемировоззренческие основания работы,
как правило, вообще не освещаются, и я думаю, не будет большой ошибкой утверждать,
что большинству ученых-языковедов в своей повседневной работе и в голову не
приходит задумываться о философских основаниях своей деятельности. Не является
исключением и автор этой статьи. Между тем, было бы крайне не вредно попытаться
понять, что представляет собой наша наука sub specie aeternitatis.
Еще со времен Фердинанда де Соссюра в лингвистику прочно вошло противоположение
языка и речи. При этом эмпирической данностью является только речь и единицы
речи. Язык и языковые единицы в ощущениях нам не даны. В самом деле, нельзя
произнести фонему <a>, но можно произнести звук (фон), который наряду
с [a], [a], [ъ] и многими другими является реализацией фонемы <a> в речи.
Нельзя также произнести или написать как цельную единицу уменьшительный суффикс
к - ек - ок - ик, но можно написать или произнести один из указанных здесь его
вариантов. Не существует в эмпирической реальности также ни одной лексемы, но
существуют многочисленные формы каждой из лексем. Так, мы можем, например, произнести
или написать словоформы дом (им. пад. ед. ч.), домами и др., но лексему со значением
дом вне всякой падежной и числовой формы мы можем мыслить только лишь как лингвистическую
абстракцию. Между тем, описывая лексическое значение того или иного слова, мы
описываем лексическое значение всего слова, а не какой-либо его отдельной словоформы.
При этом мы совершенно забываем, что в эмпирике существуют только отдельные
словоформы. Однако именно слово вне какой-либо его конкретной словоформы предлагается
в качестве единицы лексического уровня языка, и изучается наукой лексикологией.
Таким образом, язык предстает перед нами в виде системы идеальных сущностей,
материализующихся в процессе порождения речи или творения текста. Каков же онтологический
статус этих идеальных сущностей?
Различные лингвисты давали на этот вопрос неодинаковые ответы.
Но прежде чем перейти к рассмотрению собственно лингвистических концепций,
попытаемся вспомнить, рассматривался ли еще когда-либо в истории человеческой
мысли (вне пределов науки о языке) вопрос об онтологическом статусе идеальных
сущностей и об их соотношении с материально существующим миром.
Первое, что приходит на ум - это учение древнегреческого философа Платона
о мире идей, существующем независимо от мира вещей и являющегося причиной существования
последнего.
Живший в 3 веке н. э. неоплатоник Порфирий сформулировал в Введении к Категориям
Аристотеля вопрос об онтологическом статусе идеальных сущностей следующим образом:
Не ясно, существуют ли они [виды и роды] самостоятельно, или же они находятся
в одних только мыслях, и если существуют, то тела это, или же бестелесные вещи,
и обладают ли они отдельным бытием, или же существуют в чувственных предметах
и опираясь на них?
Вскоре после этого поставленный Порфирием вопрос стал центральной проблемой
западноевропейской философии, а его обсуждение, продолжившееся несколько столетий,
вошло в историю как спор номиналистов и реалистов [1].
Напомню основные положения всех трех концепций:
С точки зрения представителей крайнего номинализма (Уильям Оккам и др.), реально
существуют только единичные вещи материального мира. Общие понятия – есть не
более чем имена (nomina), понимаемые к тому же не как единство плана выражения
и плана содержания, но всего лишь как дуновения голоса (flatus vocis), или,
пользуясь современной терминологией, звуковые последовательности, могущие служить
для обозначения предметов материального мира, прилагающиеся к этим предметам
как своеобразные этикетки. При таком подходе, когда единственной реальностью
признается реальность эмпирическая, всякий разговор об идеальных сущностях теряет
смысл.
Прямо противоположную позицию занимали представители концепции реализма (Иоанн
Скот Эригена, Ансельм Кентерберийский, Альберт Великий, Фома Аквинский и др.).
Развивая платоническое по своему происхождению учение о статусе идеального,
они говорили, что общие понятия существуют объективно, вне и независимо от сознания
и материального мира и представляют собой самостоятельно сущие идеальные сущности
(universalia sunt realia).
Сторонники умеренного реализма (Бонавентура и его последователи) считали,
что универсалии существуют реально, но не отдельно от материального мира, а
представляют собой как бы семена, изначально заложенные Творцом в материю, потенциальные
формы материи, которые реализуются при акте творения.
Наконец, концептуалисты (наиболее ярким представителем которых был Абеляр)
полагали, что универсалии существуют реально, но только как построения человеческого
ума, понятия, представления, отражающие то общее, схожее, что обнаруживает человеческий
разум в вещах и явлениях им наблюдаемых. Какой же из этих подходов наиболее
представлен в отечественном языкознании? По-видимому, концептуализм, утвердившийся
в нашей науке со времен выхода в свет статьи Л.В. Щербы “О трояком аспекте языковых
явлений и об эксперименте в языкознании” [2].
В общих чертах, концепция Щербы выглядит следующим образом: Языковая система
существует в сознании индивида как часть его психофизической организации. На
основании языковой системы организуются процессы говорения и понимания. Понимание
достигается за счет того, что психофизическая организация всех членов данного
языкового коллектива одинакова или почти одинакова, различаясь лишь нюансами.
В результате процесса говорения формируется языковой материал, трактуемый
как совокупность всего говоримого и понимаемого в конкретной обстановке в ту
или иную эпоху жизни данной общественной группы. На языке лингвистов - это тексты,
в представлении филолога - это литература, рукописи, книги [3].
Языковой материал, разворачивающийся в пространстве, называется текстом, а языковой
материал, разворачивающийся во времени, соответственно, речью. Этот языковой
материал является, в свою очередь, основанием для формирования языковой системы
в сознании каждого из членов данного языкового сообщества. Единообразие языковой
психофизической организации всех членов языкового коллектива задается общностью
имеющихся у них языкового материала. Круг замыкается.
Эта схема, как правило с некоторым педалированием роли “социальной функции
языка”, то есть в конечном итоге языкового материала, приводится практически
во всех известных автору этих строк пособиях по общему языкознанию. Впрочем,
nulla regula sine exceptione. Так, в сравнительно недавно вышедших Лекциях по
общему языкознанию Ю.В. Рождественского (Ленинград, 1990) мы встречаем ярко
выраженный номиналистический взгляд на природу языка. С точки зрения этого автора
язык представляет собой ничто иное, как исторически цельную и связанную культурной
преемственностью группу актов общения, подразделяющуюся на отдельные акты общения
со своей организационной структурой (стихи, поэмы, повести, романы, речи, беседы,
документы и т.д.) и части этих актов (абзацы, строки, строфы, слова), распадающиеся
в свою очередь на морфемы, слоги, буквы и звуки [4].
Таким образом, понятие языка сводится к языковому материалу, а лингвистика превращается
в науку, изучающую структуру, историю и особенности функционирования текстов
и групп текстов. Рождественский не одинок в своем номинализме. Примерно на тех
же позициях стоит и В.В. Колесов, описывающий историю русского языка как историю
литературно значимых текстов и составляющих их компонентов - синтагм [5].
Надо сказать, что в отличие от большинства наших лингвистов В.В. Колесов ясно
видит типологическую общность между положением в современном языкознании и средневековой
философии, совершенно сознательно противопоставляя себя исследователям, которые,
по его мнению, “схожи со средневековыми реалистами, признававшими реальное существование
отвлеченных понятий” [6]. Следует отметить,
что подобный последовательный номинализм для русской лингвистической традиции
не очень характерен, но является скорее отличительной чертой американской дескриптивной
лингвистики. Если номинализм и концептуалисты у нас налицо, то с реалистами
дело обстоит несколько сложнее. Мне, например, ни разу не доводилось встречать
(в каком-либо учебнике?) утверждения, что язык как система идеальных сущностей
существует независимо от человеческого сознания и вне его. Это понятно, ведь
нас слишком долго приучали к мысли о том, что “идеальное есть ничто иное как
материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней” [7].
К тому же, острой нужды в последовательно реалистических, противопоставленных
концептуализму, построениях в области лингвистики нет. При исследовании системы
или фрагмента системы какого-либо конкретного языка совершенно неважно, существует
ли этот язык только в сознании его носителей как часть их психофизической организации,
или же представляет собой систему идеальных трансцендентных единиц, существующих
независимо от материального мира и сознания людей. Важно другое: язык как система
существует при таком подходе отдельно от речи, онтологически предшествует ей,
и следовательно, является основным предметом изучения. Различия между концептуалистическим
и реалистическим подходами в большинстве случаев не отражаются на методах исследования
какого-либо конкретного языка, равно как и на большинстве получаемых результатов.
Таким образом, в лингвистике реализм и концептуализм как некое единое целое
оказываются противопоставлены номинализму, предполагающему совершенно иной взгляд
на язык и методы его изучения.
Литература
1. Реферовская Е.А. "Спор" реалистов
и номиналистов // История лингвистических учений. Средневековая Европа. -
Л.,1985. - С. 243-287.
2. Щерба Л.А. Языковая система и речевая
деятельность. - Л., 1975. - С. 24-39.
3. Щерба Л.А. Языковая система и речевая
деятельность. - Л., 1975. - С. 26.
4. Рождественский Ю.В. Лекции по общему языкознанию,
С. 39.
5. Колесов В.В. Древнерусский литературный
язык. - Л., 1989. - С. 34.
6. Колесов В.В. Древнерусский литературный
язык. - Л.,1989. - С. 5.
