Ю. В. Откупщиков

ОБ ЭТИМОЛОГИИ ГИДРОНИМА ЛОВАТЬ

(Индоевропейское языкознание и классическая филология - X. Материалы чтений, посвященных памяти профессора И. М. Тронского. - СПб., 2006. - С. 215-219)

 
Уже давно ономастическая этимология находится в глубоком кризисе. Крайне отрицательно об этимологизации ономастики отзывался А. Мейе. Он писал, что “этимологии собственных имен, как правило, недостоверны вследствие того, что из двух решающих факторов - звуковых и смысловых соответствий с фактами других языков - можно использовать только один - звуковой” (Мейе, 1954, 40). А это обстоятельство еще задолго до А. Мейе отразилось на методике этимологического анализа ономастики. Так В. К. Тредиаковский считал, что объяснять происхождение имен собственных следует, сопоставляя их «по сходству звона». Против подобной методики исследования почти 200 лет тому назад возражал П. И. Кеппен. Но и в наши дни отправным пунктом ономастической этимологии в большинстве случаев является отыскание более или менее сходных слов (или даже только корней) в самых различных языках. Например, гидроним Москва сопоставляли с фин. musta ‘черный’, с кавказским этнонимом Μόσχοι, марийск. moskà ‘медведь’, коми mösk ‘корова’ или мос ‘корова’ + кын ‘язык’, русск. мостки, мордовск. мушка ‘конопля’ и мн. др. Трудности с этимологией гидронима Москва привели к появлению идеи о множественности этимонов у этого названия, например: моск-, мозг-, мож-, мощ-, мост- (слав.) или mask-, mazg-, mak- , mast- (балт.). См. Топоров, 1972, 230. Это делает подобную гипотезу весьма расплывчатой [1]. Подобное объединение этимонов невозможно ни опровергнуть, ни доказать - в ономастике, где отсутствует семантический критерий надежности. Но в апеллятивной лексике едва ли придет кому-нибудь в голову идея объединить, например, такие слова, как мозг, мощи, мост, москоть или лит. mask-ėti ‘быстро бежать’, mazg-úotas 'узловатый’, mast-ùs ‘задумчивый’, mak-õnė ‘грязь, слякоть’ и т.п. С одной стороны, сопоставления отнюдь не близких слов типа Норвегия - ‘Наверхия’, Италия - ‘Удалия’ (В. К. Тредиаковский) или Москва - фин. musta, этноним Μόσχοι, с другой - многочисленные случайные совпадения: Нейва г. в Колумбии - р. на Урале и в Испании, р. Майн в Германии и на Чукотке, г. Матала в Анголе и на Крите еще более запутывают ситуацию. И, безусловно, прав Р. Катичич, который писал, что большинство ономастических этимологий современных ученых удивительно напоминают самые рискованные народно-этимологические истолкования (Katičić, 1976, I,48). Вот почему столь широкое распространение получило скептическое отношение к этимологизации собственных имен. Окончательную точку в этом вопросе ставит А. В. Суперанская. По ее мнению, ономастическая этимология - «это всегда гипотеза», основанная «на зыбкой почве предположений». И здесь исследователь «не может настаивать на том, что предложенная (им) этимология абсолютна и единственна» (Суперанская и др., 1986, 78). Тем самым автор фактически налагает табу на все исследования в области этимологизации ономастической лексики, ибо ничего положительного эти исследования дать не могут, разве лишь увеличить количество зыбких и ненадежных предположений, которые невозможно доказать.
А. Мейе выделяет два «решающих фактора» соответствий с материалом других языков - фонетический и семантический, оставляя только первый из них - в силу особенностей семантики имен собственных. Это приводит к крайнему субъективизму в выборе фонетических соответствий и к атомарности подхода к каждому имени в отдельности. В книге «Догреческий субстрат» (Л., 1988) мною на материале древних Балкан и западной Малой Азии разработана новая методика этимологизации имен собственных. Позднее она была перенесена на изучение гидронимии бассейна Оки (Откупщиков, 2004 и другие работы). Суть этой методики заключается в том, что при этимологизации ономастики во главу угла следует ставить не фонетический и не семантический, а словообразовательный анализ. Обычно суть этого анализа усматривают в вычленении корня, суффиксов и т. д., но это, в сущности, морфемный, а не словообразовательный анализ. Как известно, словообразование - это процесс. Поэтому необходимо вскрыть динамику этого явления, показать модель, по которой образовано имя собственное. Пока не показано как, по какой модели образовано слово, мы не вправе говорить о том, что оно получило этимологическое объяснение. Указание на корень или суффикс(ы) - это только сырой материал, который требует более детального анализа. Совокупность и взаимодействие моделей составляют словообразовательную систему языка. Отдельные модели могут быть одинаковыми или достаточно близкими в двух и более языках, но вся система и взаимосвязи входящих в нее моделей неповторимы даже в рамках близкородственных языков. Например, лит. gilùs ‘глубокий’ дает производные оз. Gilù-š-is и Gìl(u)-š-ė - чего не может быть в славянских языках, где были устранены прилагательные с -u- основой. К тому же литовскому š закономерно соответствует славянское с (лит. šãmas = русск. сом). Иногда суффиксальное -ša принимают за финно-угорский «речной суффикс» со значением ‘вода, река’. Против этого возражал А. И. Попов, который считал, что финальное -ša может иметь разное происхождение в разных языках (Попов, 1965, 114, 121). Здесь иллюстрацией может послужить лингвистический анекдот: рикша и гейша поженились и сына своего назвали Мойша. Интересна реакция аудитории, в которой был рассказан этот анекдот: а какое значение в русском (?!) языке имеет суффикс -ша?
В заключение - пример использования метода словообразовательного анализа в процессе этимологизации имени собственного. Речь пойдет о названии реки Ловать (др.-русск. Ловоть). К. Буга (1961, III, 508, 888) и М. Фасмер (1967, II, 508) считают этот гидроним финно-угорским. К. Буга не предлагает никакой этимологии. М. Фасмер пишет не очень уверенно: «Возм(ожно), из фин. Alvatti (joki) - от alve ‘выводок’». М. Фасмер упоминает только Ловать, впадающую в Ильмень. Между тем, в бассейне Оки засвидетельствованы реки Ловать [2], Ловатица (-ица - результат славянизации) и Лова (Смолицкая, 1976, 33, 162). В бассейне Оки - сотни гидронимов балтийского происхождения (Откупщиков, 2004 и др. статьи). Причем, в этом ареале практически нет финно-угорских гидронимов, если не считать отдельных случайных совпадений (Серебренников, 1955, 28). И вообще, - писал Б. А. Серебренников, - «топонимика Волго-Окского междуречья при помощи финно-угорских языков необъяснима» (там же). Б. А. Серебренников также отмечал, что истоки огромной массы топонимов этого ареала следует искать в балтийских языках. К сожалению, никакого конкретного материала в работах Б. А. Серебрннникова нет.
В литовском языке хорошо известна словообразовательная модель ąsa ‘ушко’ (сосуда, иглы) - ąsõtis ‘кувшин’ = ąsótas буквально: ‘su ąsomis (сосуд)’. О древности этой модели свидетельствуют литовско-латинские изоглоссы: лит. ąsa - ąsótas = лат. ansa - ansàtus ‘с ручками (сосуд)’. Сюда же следует отнести русск. ушат < *ans-iāt-ъ (ср. варианты суффиксов -ot- и -iot- в литовском языке). Ср. также лит. kasa - kasõtis ‘su kasomis, su kasa’; barzda - barzdõtis, gýsla ‘жила’ - gyslõtis ‘подорожник’ (буквально ‘su gyslomis’). Близкая словообразовательная модель: ašarotas ‘su ašaromis’, audrotas (naktis audrota), а также barzdotis = barzdočius и barzdotė (например, ožka barzdotė).
Нередко эта модель встречается и в гидронимии: nerìs ‘бобр’ и р. Nerìs - р. Nerõtis (Vanagas, 1981, 228); ìlgas ‘длинный’ - р. Ilgotis (Vanagas, 1981, 129); nãras ‘гагара’ или ‘очень сырое место’, основа, широко представленная в литовской гидронимии - р. Narotis (Skardžius, 1943, 352); karklas ‘верба, Salix cinerea’, karkla ‘место, поросшее вербой’ - оз. Karklotis, р. Karklotė (Vanagas, 1981, 148); sala ‘остров’ - оз. Salotis = Salotas, Salotė (‘su salomis’ arba ‘su sala’), р. Salotė (Vanagas, 1981, 289).
В этот словообразовательный ряд, представленный, в частности, в литовской гидронимии, естественно вписывается р. Лова - Ловать (Ловоть), к лит. lova, lovys, р. Loviai (множ. число) ‘upės vaga’- *Lοvotis → Ловать, Ловоть. Кстати, в заимствованиях из литовского языка гласный о передается двояко: как а и как о, особенно в начале слова после плавных сонантов. Да и в исконных русских словах в этой позиции часто варьируются формы с а и о: лапух и лопух, лахань и лохань и др. Та же картина наблюдается и в литовском языке: lavónas = lovónas ‘труп’, lapóti в одном из значений = lopóti ‘брести по грязи’. В исконнородственных словах литовскому о, как правило, соответствует славянское а, ср. лит. lóvas и русск. лав(к)а.
Наконец, по той же модели, что и karklas - Karklõtis или béržas - Beržõtis образован гидроним gùžas ‘аист’ → *Gužótis → Г(ъ)жать.
 

Примечания

1. «Мало значения имеет этимология не очевидная, а только вероятная» - Мейе, 1938, 437.

2. Также село Ловоть (= Ловать).

Литература

Буга, 1961 - K. Buga. Rinktiniai rastai. Vilnius, 1961. Т. III.
Мейе, 1938 - А. Мейе. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. М., 1938.
Мейе, 1954 - А. Мейе. Основные особенности германской группы языков. М., 1954.
Откупщиков, 1988 - Ю. В. Откупщиков. Догреческий субстрат. Л., 1988.
Откупщиков, 2004 - Ю. В. Откупщиков. Древняя гидронимия басейна Оки // Балто-славянские исследования XVI. М., 2004.
Попов, 1965 - А. И. Попов. Географические названия. М.; Л., 1965.
Серебренников, 1955 - Б. А. Серебренников. Волго-Окская топонимика на территории европейской части СССР // ВЯ, 1955, No 6.
Смолицкая, 1976 - Г. П. Смолицкая. Гидронимия бассейна Оки. М., 1976.
Суперанская и др., 1986 - А. В. Суперанская и др. Теория и методика ономастических исследований. М., 1986.
Топоров, 1972 - В. Н. Топоров. «Балтика» Подмосковья // Балто-славянский сборник. М., 1972.
Фасмер, 1967 - М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка. Т. II. М., 1967.
Katičić, 1976 - R. Katičić. Ancient Languages of the Balkans. The Hague; Paris, 1976. Part 1-2.
Skardžius, 1943 - P. Skardžius. Lietuvių. kalbos žodžių daryba. Vilnius, 1943.
Vanagas, 1981 - A.Vanagas. Lietuvių hidronimų etimologinis žodynas. Vilnius, 1981.

Источник текста - сайт Института лингвистических исследований.

Hosted by uCoz