Реформатский - Число и грамматика

А.А. Реформатский

ЧИСЛО И ГРАММАТИКА

(Реформатский А.А. Лингвистика и поэтика. - М.,1987. - С. 76-87)

О ЧИСЛЕ

Число и умение мыслить числами - одно из великих и древних достижений человечества. Эволюция числа в мышлении человека - тема одинаково заманчивая как для математиков, так и для философов. Сложность понимания этой проблемы, кроме чисто математических мотивов, состоит еще и в том, что число может мыслиться совершенно абстрактно, но в обществе число функционирует либо как слово, либо как знак (в частности, цифра). Поэтому и математику, и философу, прежде чем говорить о числе, необходимо сделать структурную "критику текста" и снять лингвистическое или лингво-графическое, чтобы получить свой объект: математическое или философское.

Наоборот, лингвисту, подходящему к числу со своего берега, надо не обольщаться тем, что ценно математику и философу, а понять число как факт языковой онтологии, как член языковой структуры и системы. Этому последнему вопросу и будет посвящена данная статья.

ЧИСЛО И ЯЗЫК

Из сказанного уже можно сделать кое-какие выводы, а именно: что же в проблеме числа и касается и главным образом не касается языка?

Касается то, что язык, отражая мышление, включает и это достижение ума человека: число. Касается и потому, что без числа немыслима [1] не только любая наука, но и любое знание, любое отношение к жизни. Число дает не только меру вещей, но и простую связь явлений, и здесь язык неизбежно связан с числом в развитии человеческого мышления от диффузно-предметных попыток первобытного человека до современного понимания числа и чисел, во всем математическом и философском многообразии числовых возможностей.

И тем не менее не касается - потому что число в языке как факт грамматики языка принципиально не то, что представляет собою число в математике и философии.

Грамматическая категория числа преломляется в грамматической системе различных языков по-разному, и, подобно тому, как категория рода - не одно и то же, что различия пола, и грамматическое число - не копия математического числа.

ЧИСЛО И ЧИСЛИТЕЛЬНОЕ

Прежде всего следует указать, что число в чистом виде не является предметностью; это - отношение. Реляционность числа ясна прежде всего из многообразия проявления категории числа в языке и из разных связей числа с другими грамматическими категориями. И в этих пределах реляционность идеи числа в языковой категории числа удивительно варьирует. Так, наиболее предметно значение числа, свойственное числительным; однако в любом языке, во-первых, не все, что выражает число, является числительным, и, во-вторых, многое сверх числительных выражает число.

Число в независимых (подлежащие) или "полузависимых" (дополнения) членах синтагм несинтаксично, а в зависимых - синтаксично (определения, предикаты). И между прилагательными и глаголами в отношении числа нет тождества. Прилагательные примитивнее глаголов в отношении числа, глаголы - шире (пять студентов пришло/пришли, но много студентов пришло). Очень своеобразны отношения числа с личными местоимениями и от них образованными притяжательными прилагательными, где различия: я - мы, мой - наш и т. п. - почти такие же разные слова, как два - три. Особый вопрос представляет pluralia и singularia tantum с их отклонениями. Здесь число нейтрализовано, но парадигматически связано.

И, наконец, собирательные, где грамматический парадокс состоит в том, что множественное передается формой единственного, и они не могут иметь формы множественного числа; здесь опять же число нейтрализовано, но это не то же, что pluralia и singularia tantum.

Вопрос о наличии в языках только единственного и множественного числа или же еще и двойственного (а иногда и тройственного) числа представляет для проблемы абстракции в языке глубокий интерес. На всех этих случаях реляционность числа в грамматике и своеобразие абстракции в грамматике и языке в целом - выявляются очевидно и отчетливо.

Я попытаюсь рассказать о каждом из упомянутых случаев в отдельности, расположив их так: 1) числительные; 2) pluralia и singularia tantum; 3) собирательные; 4) единственное, множественное, двойственное (тройственное) число у независимых членов синтагм; число у зависимых членов синтагм (прилагательные и глаголы).

ЧИСЛИТЕЛЬНЫЕ

Не все слова, которые обозначают количества, представляют собой числительные как грамматический класс; поэтому цифровой ряд и ряд числительных совпадают только до известного предела. Для русского языка этот предел - 999. Такие слова, как тысяча, миллион, миллиард и т. д., - уже не числительные (равно как mille, thousand, Tausend [2] и т. п.). И прежде всего потому, что они могут иметь множественное число [3]. Таковы же слова: единица, двойка, тройка и т. д., двойня, тройня; двадцатка, тридцатка, десяток, десятка, сотня, дюжина, десятина, пара, пятерня, пятак, пятишница, пятитка и т. п. Это все существительные, обозначающие либо карты (Тройка, семерка, туз, Козырная двойка туза бьет), либо денежные купюры (Сунул ему десятку, замасленная сотня), либо подразделения коллективов (казачья сотня, первый десяток строителей), либо оружие по калибрам (двадцатка Новотного), либо школьные отметки (Учится на круглые пятерки, сплошные двойки и тройки), либо цифры как графические объекты (жирная единица), либо номера трамваев (Поезжайте на семерке - Ленинград), разновидности костюма (Заказал себе тройку), либо запряжки лошадей (тройка цугом) - и мн. др.

Все это обычные существительные, имеющие формы множественного числа, способные образовать уменьшительные и другие дериваты (двоечка, трешница, тыщонка и т. п.), сочетаться с определениями (игреневая тройка, влюбленная пара, фрачная пара, круглые пятерки, засаленные десятки и т. п.), иметь при себе синонимику не от числительных (сотня - катенька - лебедь; пятерка - синенькая). Подобные слова встают в один ряд с такими словами, как десятина - гектар, двойка - туз, сотня - эскадрон; двойня - близнецы; сороковка - половинка - полдиковинка и т. п.

Итак, настоящие числительные (как грамматическая категория) не могут иметь:

1) множественного числа (вернее, стоят вне категории числа);

2) рода (а тем самым в аналитических языках - и сопровождающего артикля);

3) дериватов-числительных (такие слова в русском, как единица, двойка, тройка, трёшница, трояк, пяток, пятёрка, пятишница, пятерик, сотня и т. п., - не числительные, а существительные);

4) определяющих (t') типа прилагательных: круглое пять, уверенное четыре, жирное семь, неясное девять - случаи сочетания прилагательных с существительными, обозначающими либо школьные отметки, либо графические цифровые знаки и т. д. - см. выше;

5) сочетаемости с числительными (не может быть: *десять десяти а десять десятков, десять десятин - сочетания числительных с существительными, как десять отрядов или десять гектаров);

6) субстантивной синонимии (числительная синонимия тоже, как правило, невозможна, но бывают такие исключения, как во французском: quatre-vingt и просторечное huitante 'восемьдесят', и quatre-vingt-dix и neunante 'девяносто').

1. Как же обстоит дело с числом у числительных, если они не могут иметь множественного числа?

В обычном треугольнике слова (слово - вещь - понятие)

	С

В		П

для числительных отсутствует левый угол. Число не вещь, а понятие. Конечно, и здесь обязательна интенция слова - называть, но это проявляется в скрытом, суппонированном виде. Понятие, оставаясь самим собой, суппонирует вещь, и две линии С - В и С - П совпадают фактически в одной: С - П (В), где реальность-понятие, а вещь - лишь суппонированная возможность. Обычно говорят: поскольку лексическое значение числительных - число, то тем самым грамматического числа быть не может [4]. Это верно, и прежде всего поэтому тысяча, дюжина, десяток, сотня, двойка, пятерка и т.п. - не числительные; но аргументация от лексического значения всегда страдает неопределенностью. Пока не будет выведена точная формула того, что есть лексическое значение, этим понятием надо оперировать очень осторожно, а апеллировать к нему лишь в крайнем случае.

С точки зрения значения дело здесь именно в том, что число - "предмет" числительных - не может иметь числа, ибо само есть число. А отсюда и все прочие следствия и, главное, что числительные не имеют числовых форм словоизменения. Судя по современному состоянию числительных в русском языке, превращение "счетных слов" в числительные происходило в восходящем порядке, но не прямолинейно.

Числительному один, одна, одно (но не одни к ним, а одни при словах pluralia tantum: одни сани, одни ножницы) и два - до сих пор не везет. У них остались формы рода, что несвойственно "чистым" числительным: три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять... [5] Дело здесь, очевидно, в том, что единичность - слишком предметна и далека от числа, и двоичность была долго поддержана двойственным числом, о чем речь ниже.

Производные числительные имели тенденцию к полной лексикализации, но степень этой лексикализации различна у числительных, соответствующих числам: с одной стороны, 11 - 19 и 20, 30 и, с другой - 50 - 80; особо ведут себя числительные 90 и 200 - 900; первые давно уже лексикализованы и морфологически неделимы благодаря фонетическим преобразованиям (один на десять [ад'инэц:эт'], три десят [тр'иц:эт') и разлагаются лишь этимологическим анализом; вторые сохраняют морфологические швы в склонении: пятидесяти, пятьюдесятью [6].

Числительные 500 - 900 ведут себя иначе: морфологические швы здесь гораздо очевиднее (пятисот, пятистам - пятьюстами - и вряд ли пока *пятистами). Совершенно особо стоит 90, где вся парадигма произносительно неизменна и опора только в сто - ста, если девяносто морфологически разлагается.

Здесь любопытнее всего то, что тысячу в орбиту числительных русский язык не принял [7].

Все прочие отрицательные свойства числительных коренятся в тех же первичных свойствах слов это категории [8].

Если с освоением в мышлении числа от конкретной множественности к абстрактной "численности" происходит изоляция этих слов от грамматической парадигмы числа, то эта изоляция идет и дальше: род - тоже не свойство числительных [9].

Остальные отрицательные свойства числительных еще причудливее. Почему же от настоящих числительных нет числительных дериватов (а нечислительные - очень многочисленны)? Почему к ним не могут синтагматироваться в качестве t' прилагательные? Почему, наконец, нет у числительных синонимов? Думаю, что все потому же: хотя число и может по-разному выражаться в языке, но специально число может выражаться особо, особой грамматической категорией - числительными. И чем далее в мышлении идет обособление числа от вещей, тем более абстрактной и более чистой становится категория числительных в структуре языка.

2. Вопрос о различении числа у нечислительных очень сложен. Здесь прежде всего надо различать синтаксическое и несинтаксическое число. Этот вопрос был исследован Ф. Ф. Фортунатовым в связи с его теорией синтаксических и несинтаксических форм [10].

Весьма существенно, является ли у знаменательного слова категория числа зависимой или независимой, а если зависимой - то как?

У существительных число синтаксически и тем самым вообще грамматически - независимо. Для того чтобы сказать: Лесник поймал браконьера, или Лесники поймали браконьера, или Лесник поймал браконьеров, или Лесники поймали браконьеров - не надо знать и менять синтаксис. Надо просто знать: был ли один лесник или более и был ли один браконьер или более. Таким образом, и для абсолютно определяемого (подлежащее) и для относительно определяемого (дополнения) изменение по числам внеграмматично и диктуется внеязыковой действительностью. Иное дело с прилагательными и глаголами, но об этом ниже.

В пределах существительных есть трудность в понимании числа: это 1) pluralia и singularia tantum; 2) собирательные.

PLURALIA И SINGULARIA TANTUM

Особенности слов pluralia и singularia tantum заключаются в том, что они стоят вне грамматической категории числа, но их t' реагируют на них то в pluralis, то в singularis. Вопрос о том, почему у pluralia и singularia tantum нет грамматически числа - довольно элементарен.

Все дело здесь в том, что нет числового противопоставления двух форм. Если есть дрова, сливки, штаны, щи, то нет им противопоставленных грамматически *дрово, сливка, штана [11], ща [12], тем самым у слов дрова, сливки, штаны, щи категории числа как несинтаксической категории нет.

То же, говоря по-шахматному, с "переменой цвета" и у слов singularia tantum типа: солома, грязь, вода, спирт, медь, серебро (по Шахматову, категория вещественности) и качество, доблесть, прелесть, гадость (по Шахматову, категория абстрактности). Совершенно ясно, что образовать от них форму множественного числа просто: соломы, грязи, воды, меди, серебра (sic!), качества, доблести, прелести, гадости.

Но это может реально в языке быть только тогда, когда данные слова обозначают разновидности или сорта данных веществ и проявления данных свойств [13]: целебные грязи, минеральные воды, одноатомные непредельные спирты жирного ряда [14], электролитические меди; разные качества, великие доблести, отвратительные гадости [15].

Русский язык еще дает один случай мнимых корреляций по числу, где формы единственного и множественного числа как будто бы обычные, но числовое различие остается лишь в пределах синтаксической реляционное (по согласованию атрибутов и предикатов), не затрагивая самих пар определяемых и тем самым не выявляя того, что ниже разъясняется понятием квалификативной реляционности. Я имеют в виду такие случаи, как: овёс взошёл - овсы взошли; озимь зазеленела - озими зазеленели и т. п., где овёс, озимь не singularis, а овсы, озими - не pluralis, первые же - singularia tanta, а вторые - pluralia tanta, без грамматического отношения к числу в самих t' данных синтагм [16].

Слова pluralia и singularia tantum, конечно, следует рассматривать как аномалии в грамматической системе языка, так как "нормальным" существительным присуща данная категория, выявляемая в противопоставлении форм единственного и множественного числа. Кроме того, слова t', - определяющие к ним как к подлежащим и к дополнениям, - обязаны принимать формы единственного или множественного числа, глядя по тому, сопровождают ли они singularia tantum или pluralia tantum (причем в единственном числе у t' различается и род: крепкий спирт, грязная вода, чистое серебро).

Все эти грамматические затруднения скорее интересны для стилистики, чем для грамматики, так как грамматически здесь вопрос ясен: это anomalia в среде безусловных существительных, где грамматически обязательный для обычных существительных вопрос о числе снят.

СОБИРАТЕЛЬНЫЕ

Гораздо интереснее вопрос о категории собирательности. Термин "собирательные", с одной стороны, очень напоминает кальку (collectifs, Kollektiva, Sammerwoerter ), с другой - окрашен "местным колоритом" (как "сказуемое", "междометие" и т. п.), а это, впрочем, может вполне совпадать. По сути же дела здесь очень большая грамматическая проблема: как же так "по форме единственное", а "по значению множественное"? Вернее было бы сказать: "В грамматической форме единственного выражает множество". Для того чтобы получить собирательное, надо иметь треугольник, который можно выразить схематически:

зверье
ед | мн

зверь звери
ед | ед мн | мн

т. е. в собирательном множественность передается в форме единственного числа грамматически.

С точки зрения соотношения языка и мышления - это один из самых загадочных парадоксов: как же множественное передается через единственное?

Дело здесь заключается в том, что собирательные, как и singularia tantum, стоят вне грамматической категории числа, но имеют при себе t', согласуемые в единственном числе.

Различие же слов singularia tantum и собирательных заключается в том, что слова singularia tantum не удовлетворяют указанному выше треугольнику: при случае singularia tantum единственное выражается через грамматически единственное, а при собирательных через грамматически единственное выражается множественность.

Приведенная выше формула "треугольника" морфологически иногда вызывает затруднения, например, в таком случае, как тряпьё (так как нет ни *тряпа, ни *тряпы), но тут выступает на сцену спасательный супплетивизм форм, хотя бы даже и словообразовательных, которому в грамматике пока что мало уделяют внимания.

Однако супплетивизм в языке существует: стоит только посмотреть на такие:

а) корне-супплетивные образования, как: бык - корова, селезень - утка, петух - курица и т. п.;

б) осново-супплетивные образования, как: козёл - коза, кот - кошка, тетерев - тетёрка.

Чем все эти пары в смысле эквивалентности разнятся от таких "нормально" аффиксальных пар, как: волк - волчица, заяц - зайчиха [17], глухарь - глухарка - трудно сказать.

Одно ясно, что они эквивалентны. Но последние, построенные аффиксально-деривативно, проще, регулярнее, а предыдущие более индивидуальны и иногда слегка причудливы.

Следовательно, случай осново-супплетивного треугольника

тряпка тряпки
ед | ед мн | мн

тряпье
мн | ед

никого грамматически испугать не может.

Совершенно ясно, что такие слова, как лес, роща, толпа, стадо и т. п., никакого отношения к собирательным не имеют [18], так как у них есть нормальное соотношение формы единственного и множественного числа (лес - леса, стадо - стада) и они не отвечают "правилу треугольника". Эти слова явно выражают множество, но выражают лексически, а не грамматически [19].

Зато такие хотя бы и нерегулярные случаи, как детвора, немчура, пионерия, профессура, детва, плотва (эта модель имеет и новообразования: братва и под.), сюда же относятся и такие этнонимы, как татарва, мордва, возможно и литва (здесь могла быть и народная этимология) - настоящие собирательные.

В русском языке, кроме явных собирательных на -о, -(е)ство, -ва, -ора, -ура, есть еще модель: на t', т. е. на альтернирующую мягкую согласную, типа: голь, рвань, бось, гнусь, дичь; сюда же следует отнести и слово молодежь, а когда-то сюда относилось и слово сволочь [20].

Особой разновидностью собирательных являются разговорные случаи суппонированного единственного числа в значении собирательного: Здесь хорошо щука берёт, Студент-то, он бывает со всячинкой - это такие формы единственного числа (щука, студент), к которым множественного нет, а треугольник выглядит так:

щука-1 щуки
ед | ед мн | мн

щука-2
ед | мн

ЕДИНСТВЕННОЕ - МНОЖЕСТВЕННОЕ (ДВОЙСТВЕННОЕ, ТРОЙСТВЕННОЕ) ЧИСЛО

Для грамматики данный вопрос является, пожалуй, самым важным. Наличие многих чисел (двойственного, тройственного) роднит проявление числа в этих категориях с собирательными. Общность здесь в том, что качество числа проявляется номинативно, т. е. как особое название и, наоборот, после утраты "дополнительных чисел", когда очищается грамматический бином единственное-множественное, эта связь и это подобие рушится. Оппозиция: единственное-множественное - одна из самых реляционных возможностей грамматики.

Здесь следует строго различать проявление числа в разных частях речи, что определяет синтаксические формы числа у зависимых членов синтагмы (t') и несинтаксические формы числа у независимых членов синтагмы (t - подлежащее, и "относительно независимых"- дополнение).

Это различие, строго установленное Ф. Ф. Фортунатовым, создает разное качество реляционности грамматического значения числа. В t' синтагм предикативных и атрибутивных число несамостоятельно, и реляционность его подчеркнуто очевидна. Число в t' - зеркало числа в t. Бывают и тут, конечно, свои казусы, например, с составными подлежащими типа: Пять студентов ушло/ушли, Трое грузчиков захмелело/захмелели; в диалектах можно встретить и такие случаи, как Народ ушли, и в просторечии: Публика двигались, но это даже и не доросло до случаев: Секретарь вышла. Врач пришла и т. п.

Особо следует рассматривать супплетивные формы числа у местоимений: я - мы, ты - вы (они - несупплетивно, но интересно корреспондирует тройке он, она, оно).

Собственно чистой числовой формы у личных местоимений не получается. Супплетивизм здесь оправдан, так как между я и мы и ты и вы слишком много лексического различия. Мы - это не просто я + грамматическое значение числа (оно, конечно, есть все же), но и противопоставление двух номинативностей [21]. О том, что числительные стоят вне грамматической категории числа, было сказано выше.

Остается самое главное: число у t. Правильно установив несинтаксичность форм числа у t, Фортунатов решил разорвать падежно-числовую парадигму существительных, объявив формы множественного числа словообразовательными, т. е. квалифицируя формы единственного и множественного числа существительных как разные слова [22].

Это явная логическая ошибка. Справедливо, что формы числа у существительных не синтаксичны (см. выше). Справедливо, что в действительности один стол и множество столов - разная предметность. Но в языке это отражается: 1) не в прямом соответствии с действительностью и 2) не в прямом соответствии с числом в мышлении. Множественное число может выражаться в разных языках, да и в пределах одного языка по-разному:

а) аффиксально: стол - столы, тур. sofra - sofralar;

б) внутренней флексией: араб. himar 'осел' - hamir 'ослы'; англ. foot 'нога' - feet 'ноги';

в) повтором: малайск. orang 'человек' - orang-orang 'люди'; шумерск. kur 'страна' - kur-kur 'страны' [23];

г) сменой артикля: немецк. der Arbeiter 'рабочий' - die Arbeiter 'рабочие'; также франц. lе loup 'волк' - les loups 'волки'.

Числовая характеристика существительных не предметна и не деривативна (особенно это ясно при обозначении форм множественного числа артиклем), а реляционна.

Следует разъяснить, что реляционность в языке может быть разного рода.

1) Самое элементарное - это синтаксическая реляционность, т. е. выражение отношения членов высказывания в порядке согласования, управления и примыкания (по убывающей убедительности связи). Это синтаксические формы в грамматике.

2) Модальная реляционность - это отношения говорящего к речи (а не к действительности!), ее modus'ы: утверждение, отрицание сомнение, пожелание, приказание, допущение. Это, конечно, несинтаксические формы (выбор наклонения, интонационная тембровка предложения). Того же типа и выбор времен глагола, хотя это и не относится к модальности, но осуществляет отношение двух реальностей: времени события и времени речи. Совершенно очевидна реляционность так называемых "сложных времен" (Plusquamperfectum, Passe anterieur, Futurum II и т. п.).

3) Но есть еще то, что я уже обозначал [24] как квалификативные отношения. Это прежде всего - грамматические значения артиклей, где выражается, во-первых, отношение к определенности и неопределенности, а во-вторых, - к числу. Первое не нуждается в доказательстве. Второе - суть данного вопроса. Если неединичность дана в языке особой формой, и это не собирательное, и даже не двойственное (тройственное) число, то это не выражение особой предметности, не новая номинативность, а выражение отношения к числу. Такова природа настоящего множественного числа t' в оппозиции к единственному. Если в данном языке имеется двойственное число, то значимость множественного меняется. Действительно, в языках, где есть только единственное и множественное, категория числа делается более реляционной и четкой. При наличии же двойственного числа (а иногда и тройственного, языки Полинезии) реляционность множественного числа чуть-чуть ущерблена; само же двойственное число в сильной степени номинативно и дериватно. Формы двойственного числа напоминают собирательные, только в собирательных грамматический парадокс основан на том, что единственное обозначает множество и не имеет множественного, а двойственное число имеет свои формы, но эти формы очень лексичны и их реляционность минимальна. Позднейшая лексикализация форм двойственного числа в связи с утратой языком этой категории подтверждает эту мысль. В связи с этим хотелось бы вернуться к случаям pluralia и singularia tantum, где тоже можно констатировать лексикализацию в связи с утратой грамматической оппозиции числа.

В чем же здесь иное качество? В том, что слова pluralia и singularia tantum парадигматически изолированы ввиду отсутствия числовой оппозиции, а формы двойственного числа при всей их лексикализованности принципиально связаны с числовой парадигмой: единственное - двойственное - множественное.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Я хотел показать, что между мышлением и языком нет однозначной прямой корреляции. Эти отношения гораздо сложнее.

Такое великое достижение человечества, как понимание числа и числовых связей, преломляется в языке весьма своеобразно и не прямо передает достигнутое мышлением, а подчиняет эти мыслительные данные языковому строю. Для каждого языка это неповторимо по-своему. Как и везде и всегда, в языках - это идиоматично и зависит от общего характера грамматического строя языка.

Число в математике и философии не то же, что число в языке, так как категория числа в языке - это чисто грамматическая категория, основанная на общих свойствах грамматической абстракции, обладающая всеми необходимыми чертами грамматического яруса структуры языка, обязательно выраженная каким-либо грамматическим способом и имеющая грамматическую форму.

Примечания

1. См.: Выготский М. Я. Понятие числа в его развитии // Естествознание и марксизм. 1929. № 2.

2. Немецкие словари различают как разное tausend num. 'тысяча' числ. и Tausend n. 'тысяча' сред. р., отмечая это различие орфографически: t и Т; однако это плод. досужего мудрствования: может быть ein tausend и ein Tausend, без смыслового и грамматического различия. Надо, следуя немецкой орфографии, всегда писать Tausend.

3. Французское les dix - отнюдь не 'десяти' (рl.) - мнимое множественное число - от dix 'десять', а 'десятки' от dix 'десятка', тогда как les disaines - 'десятка' от disaine 'десяток'.

4. Ср.: Супрун А. Некоторые общие явления в историческом развитии числительных в славянских языках. Фрунзе, 1958. Автор пишет: "Наличие грамматической категории числа у слов, которые обозначают число лексическим своим значением, не имеет опоры в логике, оно излишне" (С. 3). Это все верно, но непонятно, так как не раскрыто: скачок от логики к числительным не имеет связующих звеньев; ведь отсутствие грамматической категории числа у слов pluralia и singularia tantum тоже факт, но факт иного рода: при них могут быть определения, согласуемые в числе. Идея о ненужности множительного числа для числительных в общей форме была сформулирована еще Г. Паулем: "In den flektierenden Sprachen ist der Plur. nicht durchweg erfoderlich, wo es sich um Bezeichung einer Mehrheit handelt" (Paul H. Prinzipen der Sprachgeschichte. 2 Aufl. Halle. 1886. S. 224).

5. Для оба различия в роде идут на убыль; разговорное: обоих девочек победит различие обоих мальчиков и обеих девочек, случаи с обеих, берегов (Радио, диктор Левитан, 1943 г.) только подтверждают этот факт.

6. Последние уже сто лет, как уступают разговорному пятидесятые, что отмечал еще Г. Павский: "Вместо пятьюдесятью в разговорах чаше слышно пятидесятью" (см.: Павский Г. Филологические наблюдения над составом русского языка. Рассуждение 2-е. СПб., 1850. С. 229); это отмечено В. В. Виноградовым (Виноградов В. В. Современный русский язык. М., 1938. Вып. 2. С. 129), а также у А. Супруна (Указ. соч. С. 8).

7. Ср. у А. А. Блока гиперболу для тысяч: "Мильоны вас - нас тьмы, и тьмы, и тьмы" ("Скифы"), где европейскому интернациональному мильон противопоставлено старое русское тьма, явно в неверном арифметическом значении.

8. Очень большие неприятности говорящим и пишущим доставляют составные числительные. Особенно с "числительным" один (см. выше). Действительно, такие обороты, как Тридцать один человек погиб ставят общее понятие числа и грамматическое понятие числа в полное противоречие.

9. Это хорошо изложено у А. Супруна (Указ. соч. С. 5).

10. См.: Фортунатов Ф. Ф. Сравнительное языкознание // Избр. тр. М., 1956. Т. I. С. 162.

11. Чтобы выпутаться из pluralia (или, скорее dualia) tantum штаны, ворота, язык применяет то же, что к случаям singularia tantum: суффикс единичности -ин-: как картофель - картофелина, солома - соломина, так и штаны - штанина, ворота - воротина.

12. Слово щи во многом примечательно: прежде всего его непричастность к категории числа очевидна из таких контекстов, как Щи да каша - пища наша, Вам:дать щи или борщ?, а также курьезным уменьшительным щец, существующим только в родительном падеже.

13. См.: Шахматов А. А. Очерк современного русского литературного языка. Л., 1941. С. 131.

14. Это заглавие диссертации моего покойного отца - химика А. Н. Реформатского.

15. Правда, с серебром не так легко, хотя есть и меди и олова, но до серебр грамматически дойти трудно.

16. Ср. такие явные pluralia tantum аналогичного ряда, как всходы, зеленя и такие явные singularia tantum, как картофель, крыжовник, малина, брусника.

17. Кстати: несмотря на этимологию "заяц", ср. польск. zajac, по-русски, синхронистически говоря, надо бы писать заец, так как беглого а русский язык не знает, а беглое о/е имеет в избытке.

18. Иное мнение см. у А. А. Шахматова (Указ. соч. С. 131), что неверно. Не могу также согласиться с мнением И. И. Мещанинова, изложенным в "Общем языкознании" (Л., 1940. С. 71): "Каждое имя воспринимается как единица, но единица в свою очередь может быть единичною и коллективною. Наличие последних свидетельствуется нахождением во многих языках так называемых собирательных существительных типа русского войско, народ, стадо и т. д." - грамматически эти слова как раз не собирательные. Зато совершенно прав И. И. Мещанинов, когда он пишет: "Можно предположить, что в своем прошлом человек и люди образовывали две различные лексические единицы, составившие затем супплетивные формы. Подтверждением этому служит ныне вымершее множественное число *человека, пережиточно сохранившееся в косвенных падежах при сочетании с числительными, например пять человек, пять человеков (родительный падеж множественного числа, ср. пять дровосеков). Есть основание предположить, что эти два понятия человек и люди не отождествлялись и что единственное число человек лексически противополагалось коллективному представлению о людях. Тогда это были самостоятельные слова. Теперь же в современном строе русской речи обе основы объединялись как выразители единственного и множественного чисел одного и того же слова. Так, от комплекса прекрасный человек множественное число будет прекрасные люди, а не прекрасные человеки" (там же). К этому тонкому рассуждению можно лишь добавить, что прежнее единственное к люди - люд ушло в собирательные (рабочий люд), а от старых смысловых отношений человек - люд остались такие "осколки", как людская - помещение для работников в имении, нам мясо, а людям требуху - в жаргоне помещиков.

19. Аналогию этому можно .наблюдать в истолковании французами французских глаголов, где такие "пары" глаголов, как chercher 'искать' и trouver 'находить', объявляются видами (см.: Marouzeau J. Vocabulaire de la lexique linguistique. Р., 1955).

20. Данная модель послужила почвой для каламбура композитора С. И. Танеева, когда он о современной музыке сказал: "И пошла, знаете, теперь всякая "равель".

21. Ср. споры о поэтическом употреблении я и мы в русской поэзии 20-х годов, где, конечно, тоже имеется некоторая субстантивная суппозиция, но тенденция подмечена правильно: мы это не просто я + я + я...

22. См.: Фортунатов Ф. Ф. Указ. соч. С. 162.

23. См.: Мещанинов И. И. Указ. соч. С. 49.

24. См.: Реформатский А. А. Что такое структурализм? // ВЯ. 1957. № 6. С. 35.