(Пражский лингвистический кружок. - М., 1967. - С.115-119)
Под морфонологией, или морфофонологией, мы понимаем, как известно, исследование
морфологического использования фонологических средств какого-либо языка. До
сих пор морфонология была в Европе одной из самых заброшенных областей грамматики.
Если сравнить в этом плане теории древних греков и римлян с теориями древнееврейских,
арабских и в особенности древнеиндийских грамматистов, то бросается в глаза
недостаточное понимание морфонологических проблем в период античности и средневековья
в Европе. Однако и в новое время такое положение не претерпело существенных
изменении. Современная семитология попросту позаимствовала морфонологические
теории у арабских и древнееврейских грамматистов, не приведя их в соответствие
с современными научными точками зрения. Индоевропеисты положили в основу морфонологии
индогерманского праязыка морфонологические теории индийцев, тщательно их разработав,
вследствие чего возникла так называемая индоевропейская система аблаута и вся
теория индоевропейских корней и суффиксов.
Однако если рассмотреть результаты, полученные современной индоевропеистикой
в этой области, то становится ясно, что в сущности они не имеют ничего общего
с собственно морфонологическим подходом: корни и суффиксы приобретают здесь
характер метафизических сущностей, а аблаут становится своего рода магическим
действом. Характерной чертой является также отсутствие здесь связи с каким-либо
живым языком. Теория корней, системы аблаута и т. д., по-видимому, возможны
и необходимы только для гипотетического праязыка, тогда как в языках, засвидетельствованных
исторически, сохраняются лишь остатки этих явлений, на которые, однако, наслоилось
так много более поздних напластований, что о существовании какой-либо системы
в этих языках не может быть и речи. Данная точка зрения, вполне закономерная
для Шлейхера, принципиально разграничивавшего праязыковый период становления
и исторической период языкового распада, бессознательно отстаивается и сейчас
большинством индоевропеистов, хотя все они отвергают теоретические положения
Шлейхера.
Аблаут и различные виды звуковых чередований в отдельных индоевропейских языках
всегда описываются с исторической точки зрения, причем все существующие типы
чередования звуков независимо от их современной значимости возводятся к их историческим
источникам. Поскольку при этом не делается различий между продуктивными и непродуктивными
морфонологическими фактами, а их функции вообще не учитываются, то, естественно,
не могут быть раскрыты и системные свойства самих фактов.
Индоевропеисты никогда не хотели признавать, что морфонология не только для
праязыка, но и для каждого отдельного языка составляет особую и самостоятельную
область грамматики: обычно морфонологию трактовали как результат компромисса
или взаимодействия между историей звуков и историей форм и рассматривали одну
часть морфонологических явлений в фонетике, а другую - в морфологии.
С таким положением дел больше мириться нельзя. Морфонология как связующее
звено между морфологией и фонологией должна занять принадлежащее ей по праву
достойное место в грамматике, подчеркиваю - в любой грамматике, а не только
в грамматиках семитских или индоевропейских языков. Только такие языки, которые
не имеют морфологии в собственном смысле этого слова, могут обойтись также и
без морфонологии: для подобных языков некоторые разделы, обычно относимые к
морфонологии (например, раздел о фонологической структуре морфем), должны включаться
в фонологию.
Полная морфонологическая теория состоит из следующих трех разделов: 1) теории
фонологической структуры морфем; 2) теории комбинаторных звуковых изменений,
которым подвергаются отдельные морфемы в морфемных сочетаниях; 3) теории звуковых
чередований, выполняющих морфологическую функцию.
Из этих трех разделов только первый имеет значение для всех языков. Во всех
языках, разграничивающих различные типы морфем, отдельным их видам присущи специальные
звуковые признаки, меняющиеся, впрочем, от языка к языку. Особенно многообразны
структурные типы корневых морфем. Как известно, именные и глагольные корневые
морфемы в семитских языках состоят большей частью из трех согласных звуков,
в то время как местоименные корни не имеют таких ограничений. Однако правила
подобного рода могут быть установлены и для других, не семитских языков. Например,
в некоторых восточнокавказских языках глагольные и местоименные корневые морфемы
всегда состоят из одного согласного звука, тогда как именные корневые морфемы
не знают таких ограничений. Впрочем, и для индоевропейских языков можно вывести
подобные правила. В славянских языках корневые морфемы, состоящие из одного
согласного звука, представлены только в качестве корней местоимений; корневые
же морфемы, состоящие только из одного гласного звука (без согласного), если
не принимать во внимание такие реликты, как “u” в польском obuc, вообще не встречаются
в современных славянских языках; в русском именные и местоименные корневые морфемы
должны иметь в исходе согласный звук и т. д. Другие типы морфем (морфемы окончаний,
префиксальные и суффиксальные морфемы и т. д.) также имеют в любом языке ограниченное
количество возможных типов звуковой структуры. Задача морфонологии заключается
в установлении типов звуковых структур у различных видов морфем [1].
Теория комбинаторных звуковых изменений морфем, обусловленных их сочетанием,
соответствует тому, что в древнеиндийской грамматике называлось “внутренним
сандхи”. Не для всех языков этот раздел морфонологии имеет одинаковое значение.
В некоторых “агглютинирующих” языках он (вместе с упомянутой выше теорией звуковой
структуры морфем) составляет всю морфонологию. Напротив, в некоторых других
языках он не играет никакой роли.
Mutatis mutandis можно то же самое сказать о третьем разделе морфонологии,
а именно о теории рядов звуковых изменений, выполняющих морфологическую функцию.
Очень важно, особенно для данного раздела морфонологии, строго разграничивать
продуктивные и непродуктивные явления и, кроме того, учитывать специализацию
функций различных рядов чередований. Изучение морфонологии русского языка показывает,
например, что в этом языке ряды звуковых чередований в именных и глагольных
формах не одинаковы и что, кроме того, существует большое различие между рядами
звуковых чередований, которые используются для парадигматического и деривационного
формообразования. Аналогичные условия наблюдаются, по–видимому, и во многих
других языках.
Изменение звукового облика морфем играет определенную роль не только в так
называемых флективных языках (например, в индоевропейских, семитских, восточнокавказских
и т. д.). Достаточно указать на выполняющий морфологическую функцию количественный
и качественный аблаут в угорских языках или на чередование согласных в финских
языках. Вместе с тем не вызывает никаких сомнений, что во многих языках морфемы
не подвергаются звуковым изменениям. Для таких языков этот третий раздел морфонологии
оказывается ненужным.
Таким образом, морфонология представляет собой раздел грамматики, который
играет важную роль для всех языков, но который не изучен еще почти ни в одном
языке. Изучение морфонологии значительно углубит наши знания о языках. Особо
следует отметить значение этого раздела грамматики для типологии языков. Старое
типологическое деление языков на изолирующие, полисинтетические, агглютинирующие
и флективные во многих отношениях неудовлетворительно. Морфонология, являющаяся,
как уже отмечалось, связующим звеном между фонетикой и морфологией, призвана
благодаря такому своему положению в системе грамматического описания дать всеобъемлющую
характеристику каждого языка. Возможно, что при установлении языковых типов
с морфонологических позиций как раз и откроется возможность для создания рациональной
типологической классификации языков земного шара.
Литература
1. Что касается языков, не имеющих дифференцированных
видов корневых морфем (как, например, китайский), то для них приходится устанавливать
возможные звуковые типы слов (однако это должно производиться не в морфонологии,
а в особом разделе фонологии).
