Аникин - Из лексического комментария к русской колонизации Сибири

А. Е. Аникин

ИЗ ЛЕКСИЧЕСКОГО КОММЕНТАРИЯ К РУССКОЙ КОЛОНИЗАЦИИ СИБИРИ

(Гуманитарные науки в Сибири. - Новосибирск, 2000. - № 4)

Согласно E.A. Хелимскому, три различных (хотя и восходящих к связанным по происхождению источникам) типа названий русских в языках Сибири соответствуют трем основным путям их проникновения за Урал. Тюрк. орус, урус (в тюркских языках юга Сибири; ср. также бур. ород), коми роч (> манс. русь, хант. руть, сельк. рушь), др.-нен. луотса (> нен. луца, энецк. люотя, эвенк. луча и близкие тунгусо-маньчжурские факты, сюда же якут. нуучча и др. < эвенк.) соотносятся соответственно с а) открывшимся после похода Ермака путем в Сибирь через Тобольск/Тюмень, б) освоенным гораздо ранее (по крайней мере, в XIII в.) более северным путем в Югорскую землю и, наконец, в) Мангазейским морским ходом от Поморья к Ямалу, Тазовской губе, низовьям Енисея и Таймыру (Хелимский 2000: 351–352). “Привязка” к определенным путям за Урал (южносибирскому, “чрезкаменным” Печерским и морскому) была продемонстрирована в литературе и для ряда других русско-сибирских этнонимов и топонимов, что в ряде случаев способствовало их этимологической интерпретации: Сибирь < тат. Sibir; Тюмень < тюрк. tьmen ‘десять тысяч’, ‘множество, тьма’; Югра < коми йuгра ‘вогул, остяк’; Объ < коми об ‘снежный занос, завал, обильно выпавший снег’; Березов (город) (калька с хант. Сугмут-ваш, манс. Халь-уш); тунгус < нен. тыhгос, тыhгус ‘эвенки’; Енисей < др.-нен. Енэсий (нен. Ензя-ям); Мангазея < нен. Моhканси (этноним) (см. подробнее ЭСЗ: 129, 207, 389, 435, 513, 589, 599, 744) и др.

Широко распространенный тип названий русских в языках Сибири представлен в сельк. (А. Кастрен) kas(s)ak, нган. (А. Кастрен) kaja’ka, арин., ассан. kazak ‘русский’, якут. kasak, xasak, xasax ‘русский казак’, а также, видимо, в тел., алт., леб. qazaq ‘русский (первые русские, появившиеся на Алтае, были казаки)’ и др. < рус. (с XVII в.) казак < тат. и т.п. qazaq ‘свободный, независимый человек, искатель приключений, бродяга’ (ЭСЗ: 241). Это название, как и ряд других тюркизмов (не говоря об иных лексических данных) ранней русско-сибирской лексики, указывает на московское руководство колонизацией Сибири. Москвой же тюркизмы вроде казна, тамга, ярлык, ясак, ставшие широко известными в Сибири, были усвоены в основном из кыпчакского языка Золотой Орды начиная с XIII в.

Приводимые в данной статье соображения (ограниченные небольшим ее объемом) иллюстрируют возможность соотнесения с указанными путями за Урал некоторых фактов апеллятивной лексики русских говоров (с учетом исторических данных о них). Эти наблюдения уместно предварить напоминанием о том, что колонизация Сибири, на ранних ее стадиях по преимуществу севернорусская, стала продолжением новгородской колонизации Севера и Крайнего Севера. Северные пути за Урал были освоены еще новгородцами. Очень показательно сев.-рус. ша(е)лoн(н)ик, первоначально название ветра (юго-западного) на оз. Ильмень в сторону Новгорода (букв. ‘ветер с реки Шелонь’), ставшее в Сибири, где нет гидронима Шелонь, названием юго-западных или южных ветров [1]. Рус. шолоник, солоник в Туруханском крае (ср. шaлоник, салоник на Колыме, шaлонник в Прибайкалье), несомненно, бытовало и в Мангазее, куда было занесено из Поморья, ср. упомянутое сев.-рус. шa(e)лoн(н)ик = арх. (Холмогоры, 1618-1619 гг., в записях Р.Джемса) sholonnic << [2] новг. шелoник от Шелонь (Шелона) (ЭСЗ: 715; Аникин 2000: 11). В связи с используемыми в настоящей статье холмогорскими данными Р. Джемса следует напомнить о роли Холмогор как узла, связывавшего центр Московского государства (а ранее – Новгород) с Севером и другими окраинами.

Одним из лексических “индикаторов” Мангазейского морского хода является сиб. (XVII в.), сев.-рус. коч(а) ‘палубное мореходное судно, на котором плавали по Печоре, в Обскую (resp. Тазовскую) губу для торговли с Мангазеей’, арх. (Р. Джемс) koche = коч ‘небольшой корабль, на котором... ходят из Архангельска в Мангазею через многие озера и реки, причем, местами... волокут его по земле’ < ? п.-фин., ср. эст. kuut’ ‘шаланда, бот’ (предположение Г. Штипы, см. подробнее ЭСЗ: 319). Согласно Б.А. Ларину, сведения о кочах (возможно, и другую информацию относительно Мангазеи – А.А.) Р. Джемс записал в Холмогорах от участников Мангазейского похода 1600 г. или близких к ним людей (Ларин 1959: 240). Вместе с тем, несомненно, что Мангазейский морской ход был известен поморам задолго до распространения (с XVI в.) коча как типа судов, относительно приспособленных для арктического мореплавания (Хелимский 2000: 351). Учитывая записанное В. Персглоу в 1611 г. слово soymas (с английским показателем мн. ч. -s) ‘суда, на которых пустозерцы плавают в Мангазею’, а также сев.-рус. (олон., арх., Ладога, Онега) сойма ‘одномачтовое судно с палубой’, арх. (Р. Джемс) soima ‘вид лодки, используемой при охоте на тюленей’ (< п.-фин., ср. фин. saima ‘вид парусника’), можно с уверенностью считать, что это слово, отсутствующее в мангазейских памятниках и лексике говоров Сибири, также было известно в Мангазее. Заслуживает внимания предположение, согласно которому сев.-рус. сойма, несмотря на довольно позднюю фиксацию в памятниках письменности (с 1576 г.), входило в лексикон новгородцев еще до начала колонизации холмогорского края (Ларин 1959: 37).

Исчезновение слова сойма в Мангазее (Сибири) можно объяснить тем, что оно могло быть вытеснено словом коч(а) или иным названием судов. Следует считаться с тем, что в лексикон русских первопроходцев и ранних русских насельников Сибири входило немало севернорусских слов, “не закрепившихся” за Уралом и не оставивших следов своего существования ни в памятниках письменности, ни в говорах. В Сибири могло быть утеряно, например, записанное в Холмогорах Р. Джемсом рус. poi ‘камень’, заимствованное из ненецкого источника, родственного нен. пэ ‘то же’ (ЭСЗ: 257), с которым связано ненецкое по происхождению название горного хребта к северу от Полярного Урала – Пай-Хой, букв. ‘Каменный хребет’ (Матвеев 1987: 134), ср. Камень как название Урала.

Утерянные за Уралом русские слова в ряде случаев сохраняются в виде заимствований в языки Сибири. Так, сельк. Таз qam происходит из рус. хам ‘холст, полотно, платок’, идентичного встречающемуся в древненовгородских берестяных грамотах слову хамъ ‘полотно’ (Хелимский 2000: 350). В собственно русских источниках по сибирской лексике данное слово почти не встречается (см. ЭСЗ: 633, 733 на слова хамячок, чутар).

Co старыми северными путями за Урал естественно соотносить – по крайней мере предположительно – многие из слов, относящихся к весьма обширному и хорошо изученному пласту севернорусской и сибирской лексики, связанному с взаимодействием русских говоров с зырянскими (прежде всего, ижемским), самодийскими и обско-угорскими диалектами. В качестве примера можно указать на рус. диал. алак ‘оленья или собачья лямка’ (< хант. < тунг.). Его наличие в архангельских и вместе с тем в сибирских говорах вплоть до Камчатки объяснимо за счет диффузии этого слова (на восток, но также из Зауралья на запад, т.е. в направлении, противоположном основному вектору пространственного развертывания великорусско-сибирских изолекс) и/или иноязычного (коми, тунгусского) посредства (ЭСЗ: 80; Аникин 2000: 14). Последнее явно имело место в случае с сиб., печор., арх. нюк ‘покрытие для чума из оленьих шкур’ (< хант.), ср. коми нюк < хант. (ЭСЗ: 431). Вместе с тем не исключено и то, что арх. алак (возможно, и нюк) – реликт раннего заимствования на cеверных путях в Югорскую землю.

Учитывая, что один из старых маршрутов с Печоры в низовья Оби пролегал по р. Собь (также по Северной Сосьве), представляется весьма правдоподобным предложенное А.К. Матвеевым толкование этого гидронима как кальки с ненецкого названия Соби – Падъяха (букв. ‘котомочная река’), ср. рус. собенька ‘котомка’ (Матвеев 1987: 156). Следует напомнить в этой связи о рус. енис. патакуй ‘вьючная сума, мешок’ < нен. padаko, уменьш. от pada ‘мешок, сумка, котомка’ (ЭСЗ: 462–463). К реке Собь приурочивается усвоение (около XVII в.) русскими от ненцев термина порец ‘зимний корм собак и людей у самоедов’, ср. нен. порца ‘варка (вяленая рыба, части рыбы, сваренные в рыбьем жиру)’ (ЭСЗ: 475). Учитывая аргументацию, согласно которой хант. porsa и др. ‘рыбья мука (сушеная и толченая рыба для кормления оленей)’ является русским заимствованием [3], ненецкое слово следует признать исходным для получившей широкое распространение (Западная Сибирь, Турухан, Енисей, Якутия, Камчатка и др.) формы порса, известной по русским говорам в значениях ‘рыбная мука; сушеная рыба; кушанье из переваренной рыбы’ [4]. Диффузии слова в Томском Приобье могло способствовать наличие сельк. pors ‘мука из сушеной рыбы’ > рус. томск. порc ‘порса’ (Хелимский 2000: 373).

Рассмотрение севернорусской лексики в историко-географической перспективе русской колонизации Сибири предполагает поиски и уточнение сибирско-русских коррелятов севернорусских слов (любого происхождения). Уместно указать еще несколько таких коррелятов, возраст которых (возможно, относительно поздний), однако, не очень ясен. Сев.-рус. чeмкос ‘отрезок пути около 5 верст от одного урочища (лес, холм и др.) до другого’ (мезен.), чyмкос ‘расстояние, которое промышленник без отдыха пробегает на лыжах’ (волог.), коми-зырянского происхождения (из коми чомкост ‘расстояние между двумя шалашами’ и др. < чом ‘шалаш’ + кост ‘промежуток’ [5]), было известно также на Урале и в Западной Сибири, ср. урал., зап.-сиб. чемкос ‘зырянская путевая мера, около 5 верст, которая считается по плесам, между примечательными мысами, островами и прочими предметами, для определения проплытого расстояния по реке’ (КСРНГ). Сходным образом следует иметь в виду сибирские параллели сев.-рус. синикyй ‘отделение чума, где крещеные самоеды помещают иконы, а не крещеные – идолов’ (мезен.), сян ‘повод к оленьей упряжи’ (арх.) и хoра ‘олень-производитель в возрасте 3–4 лет’ (печор.), ‘некладеный баран или олень’ (арх.). Ненецкое происхождение этих слов известно (ср. соответственно нен. *синико, уменьш. от си (син-) ‘сторона чума против входа, которая считается священной’ [6]; нен. сян ‘две плоские костяшки, скрепленные ремнем на узде оленьей упряжи’; нен. хора ‘олень-самец’, см. HPC: 600, 771), но следует учитывать также рус. енис. синикуй ‘место против входа в самоедском чуме (считается священным и служит хранилищем лучших вещей)’, обдор. сян ‘оленья узда’ и енис. хopа ‘выросший олень-самец двух лет’(KСPHГ). Правда, есть определенная вероятность полицентризма заимствования из ненецкого, предполагающая заимствование указанных севернорусских фактов из западноненецких говоров, а сибирских – из восточноненецких.

Существенным фактором правильной интерпретации (в том числе этимологической) сибирских слов, в свою очередь, является поиск и уточнение их севернорусских (великорусских) параллелей. В качестве иллюстрации можно указать на сиб. сeндух(а), сeнтух(а) ‘место для ночлега под отрытым небом’ (прибайк.), ‘суша, тундра’ (индиг.), ‘пустыня, где нет жилья’ (колым., камч.), сибирские этимологии которого (ср. ЭСЗ: 511) отпадают ввиду сев.-рус. (пинеж., сольвыч.) сeндуха ‘пустое (расчищенное) место для ночлега под открытым небом; чистое место в лесу’ (КСРНГ) – неясного, возможно, субстратного происхождения. Обращает на себя внимание соотношение исходного севернорусского (относительно небольшого) и сибирского (на значительной части Восточной Сибири) ареалов данного слова.

Усвоенный от самодийцев этноним тунгус некогда имел хождение лишь в относительно небольшом регионе между Тазовской губой и низовьями Енисея и лишь в XVII в. распространился по Руси, а через русское посредство стал известен и в Европе (мотив дикого тунгуса в известном стихотворении Пушкина может быть навеян английскими описаниями “дикой страны тунгусов”, ср. ЭСЗ: 589). Примерное представление о размерах первоначального ареала рус. тунгус дает, по-видимому, рус. диал. ляки, ‘самоеды по Турухану и Ванхе’ (“русское население Туруханска называет самоедов, живущих по Турухану и Ванхе, ляками”, см. ЭСЗ: 377) < сельк. Таз l’аqqa ‘товарищ’ (Там же). Похожее слово было известно в Березове – рус. тaха ‘друг, приятель (при обращении к хантам)’ < хант. taXa ‘товарищ, друг (также при обращении)’ (В. Штейниц, см. ЭСЗ: 563). К началу торговых отношений между русскими и тунгусами в районе Кежмы на Ангаре, согласно эвенкийскому преданию о Пачаки Момо, относится гибридное слово нирушка (букв. ‘дружок’, ср. эвенк. ниру ‘друг, дружок – в обращении’ и рус. -ушк-), которым стали называть русские торговцы эвенков и эвенки русских [7].

Проходя по морскому ходу с п-ва Ямал к р. Таз или на Енисей, поморы-севернорусы выходили в районы расселения энцев и нганасанов, которых они отождествляли с самоедами Ямала (Хелимский 2000: 352). Интересно отметить, что одно из немногих апеллятивных заимствований из самодийского, напоминающих о периоде начала постоянного русского присутствия на северо-востоке обско-енисейского междуречья, а именно рус. енис. сокyй ‘доха с наголовником’ (ср. сельк. Таз soqqy, энецк. sokuote ‘сокуй’ в Аникин 2000: 20 – вслед за Е.А. Хелимским), имеет ауслаут на -уй, подобно весьма многочисленным русским заимствованиям из ненецкого наподобие упомянутых синикуй, патaкуй. К тому же периоду может относиться рус. Таз, турух., енис. согудaть, сагудaть, сугудaть ‘есть сырую рыбу’ < энецк. (Е.А. Хелимский) *saguda- < *saguda- ‘то же’ (ЭСЗ: 491–492). Судя по долг. hogudaj и др. ‘поедаемая летом сырая рыба’ (< рус. согудaй, императив от согудaть), заимствованное от энцев слово было рано занесено русскими на Таймыр (Аникин 2000: 20).

Примечания

1. Vasmer M. Die russische Kolonisation im Spiegel der Sprache // Studia Onomastica Monacensia. Bd. II. – Munchen, 1960. – S. 87.2.

2. Знак << обозначает проникновение слова на определенную территорию вследствие миграции носителей говора (языка).

3. Steinitz W. Dialektologisches und etymologisches Wцrterbuch der ostjakischen Sprache. – Berlin, 1966–1991. – S. 1239.

4. Аникин A.E. Этимологический словарь русских заимствований в языках Сибири. Пробные статьи. Ч. 1. – Новосибирск, 1998. – С. 65.

5. Лыткин В.И., Гуляев E.C. Краткий этимологический словарь коми языка. – M., 1970. – С. 309.

6. Реконструкция нен. *синико принадлежит А. К. Матвееву, см. подробнее: Кожеватова О.А. Заимствования в лексике говоров Русского Севера и проблема общего регионального лексического фонда. Дисс. ... канд. филол. наук. – Екатеринбург, 1997. – С. 81.

7. Василевич Г.М. Исторический фольклор эвенков. – M.; Л., 1966. – С. 361; ЭСЗ: 427.

Сокращения

Аникин 2000 – Аникин A.E. Проблемы русской диалектной этимологической лексикографии. Дисс. … д. филол. наук в виде научного доклада. – Екатеринбург, 2000.

КСРГС – Картотека Словаря русских говоров Сибири (Институт .филологии СО РАН, г. Новосибирск).

КСРНГ – Картотека Словаря русских народных говоров (Институт лингвистических исследований РАН, г. Санкт-Петербург).

Матвеев 1987 – Матвеев А.К. Географические названия Урала: Краткий топонимический словарь. 2-е изд. Свердловск, 1987.

Ларин 1969 – Ларин Б.А. Русско-английский словарь-дневник Ричарда Джемса (1618–1619 гг.). – Л., 1969.

HPС – Терещенко Н.М. Ненецко-русский словарь. – М., 1965.

Хелимский 2000 – Хелимский Е.А. Компаративистика. Уралистика: лекции и статьи. – М., 2000.

ЭСЗ – Аникин А.Е. Этимологический словарь русских диалектов Сибири. Заимствования из уральских, алтайских и палеоазиатских языков. – Новосибирск, 1997.