В. В. Химик

БОЛЬШОЙ СЛОВАРЬ РУССКОЙ РАЗГОВОРНОЙ ЭКСПРЕССИВНОЙ РЕЧИ (Предисловие)

(СПб.., 2004)

 
Живая речь всегда экспрессивно окрашена, говорящий стремится к выразительности, так или иначе отражающей его эмоциональное состояние, настроение, внутреннюю самодостаточность или неудовлетворенность, одобрение или неодобрение происходящего, вследствие чего им даются самые разнообразные ценностные, образно-ассоциативные, игровые, комические и пр. характеристики окружающего мира и самого субъекта речи. Русский язык располагает широким набором средств для реализации этой естественной потребности говорящего, для репрезентации самых разных экспрессивных состояний и характеристик. Это стилистические, мотивационные, оценочные, эмотивные, образные и многие другие языковые и речевые средства, добавочные компоненты экспрессивности в составе значения слова и фразы - экспрессемы, либо собственно выразительные слова и идиомы, так называемые экспрессивы.
Разумеется, экспрессия окрашивает не всякое повествование. Существует немало нормативных и функциональных ограничений к ее использованию: в зависимости от темы, от условий или от целевой установки общения повествование может строиться исключительно с помощью нейтральных слов и выражений, либо с преимущественным применением общенаучной и специальной терминологии, стандартизированных оборотов, общепринятых клише, как это происходит в строго научной и официально-деловой речи, особенно в их письменных формах и жанрах. В текстах такого рода принято воздерживаться от экспрессивных единиц и совершенно недопустимо использовать снижающие слова и обороты типа сдохнуть, балдёж, туфтовый, дурья башка, гнать тюльку.
Некоторые ограничения предполагает и так называемая публичная речь - повествование, предназначенное для широкого, массового восприятия. Прежде всего это устные и письменные формы средств массовой коммуникации, передачи телевидения, радио, публикации общенациональных и региональных газет и журналов, рекламные тексты. В некотором смысле к ним тяготеет и массовая литература, современная беллетристика «широкого потребления», особенно приключенческая. Сложившаяся в русской культуре традиция требует сдержанности и умеренности слова в публичной печати и в публичной речи, в которые «непечатное слово» и «нецензурная брань» до недавнего времени категорически не допускались. Между тем, в последнее время ситуация резко изменилась. Печатные средства массовой информации, новейшая публицистика, звучащая публичная речь отбросили большинство из привычных для читателя и слушателя нормативных, стилистических и этических ограничений и по выразительности и эмоциональной окраске максимально приблизились к живой обыденной речи со всеми присущими ей функциональными особенностями. Более того, разговорные, а то и сниженные единицы языка стали использоваться даже в деловой и научной речи.
Произошло глобальное снижение, массовая «экс-прессивация» публичного общения, официальной коммуникации, в которых совсем не редкими стали не только экспрессивы разговорной речи, но даже и прежде невозможные за пределами обыденной речи грубые, бранные, вульгарные речевые единицы.
Чем объяснить эту резко возросшую популярность низкого стиля и активное проникновение его единиц в другие стилистические сферы?
Объяснений может быть множество, но главное состоит в том, что к началу ХХI столетия в русском культурном и языковом пространстве произошла «смена нормативной основы литературного языка»: нормотворческая значимость письменного языка художественной литературы стала уступать свою функцию устной речи публичных каналов общенациональной коммуникации. Практически это означает, что постепенно языковое сообщество стало ориентироваться в своем представлении о речевых идеалах и эталонах не на образцовый язык русских писателей, «властителей дум», как это было в XIX веке и отчасти в первой половине ХХ столетия, а на звучащую публичную речь средств массовой информации (СМИ).
Причины такого «культурного переворота» очевидны. Во-первых, и прежде всего, это цивилизационные процессы - бурное развитие электронных средств массовой информации, радио и телевидения, которые несомненно превзошли не только письменную книжную речь, но и газетно-публицистическую по широте охвата адресатов, по оперативности распространения информации, моментальности и текущей актуальности коммуникации, а значит, и по влиянию на массы.
Во-вторых, причиной переориентации культурных эталонов стало демографическое изменение русскоязычного этноса. К концу ХХ столетия в составе российского населения стали абсолютно преобладать горожане во втором-третьем поколениях, резко уменьшилось количество исконно деревенских жителей, сохраняющих особенности местной речи. Важную роль сыграла и политика всеобщего и обязательного среднего образования. В итоге число носителей нормы литературного языка (или, во всяком случае, разговорно-литературной речи) среди всего говорящего по-русски этноса стало определяющим, массовым. Вместе с тем по целому ряду исторических причин в России на протяжении всего ХХ столетия существенно сокращался, истончался слой высокообразованных людей, интеллектуальной элиты, русской интеллигенции, уменьшалось и число (а значит, и процентное соотношение) основных носителей кодифицированной нормы литературного языка, строгого языкового стандарта.
В-третьих, причиной культурно-языковой переориентации стало омолаживание социально и профессионально активной части общества нового времени: значительную роль в общественной жизни, а следовательно, и в публичной коммуникации (особенно в электронных СМИ) стала играть молодежь, молодое поколение со свойственной ему радикальностью вообще и в публичном речевом поведении в частности. Доминантой общественной жизни молодежи является естественное стремление к динамичности и экспрессивности. Динамичной и экспрессивной становится и речь нового поколения.
Наконец, и это, в-четвертых, нельзя не учитывать и влияния фактора резких социально-политических изменений в стране. Как утверждение советской власти в 1920-х годах, так и ее крах в конце ХХ столетия закономерно сопровождались резким увеличением в живой речи количества снижающих лексических новаций: вульгаризмов, жаргонизмов, варваризмов.
В результате всех названных причин и факторов к началу ХХI столетия в русском (и, надо полагать, не только в русском) культурно-языковом пространстве произошло серьезное изменение: переориентация идеалов с высокой и элитарной культуры на массовую, общеэтническую. В языке это отразилось «тектоническим смещением» функциональных стилей: резко сузилась, почти исчезла сфера высокого, патетического, пафосного, ее место занял нейтральный стиль речи, в свою очередь потесненный экс-прессией разговорных и разговорно-сниженных элементов национального русского языка. Очередная варваризация языка города - проникновение в него нелитературных единиц, заимствованных, диалектных или жаргонных (о подобном языковом процессе еще в 1920-е годы писал известный лингвист Б. А. Ларин), привела и литературный язык, языковой стандарт к ослаблению строгости, усреднению, а значит, к снижению, понижению его уровня. Существенно возросло количество проблемных, с точки зрения литературной нормы, фактов языка: вариантов ударений, морфологических форм, дублетных слов, фразеологических вариаций, многие из которых и представлены в Словаре.
Центральную, эталонную позицию в языковой культуре стала занимать устная публичная речь средств массовой информации со всем ее жанровым многообразием: программы радио- и теленовостей, репортажи, комментарии, беседы, интервью, дискуссии, ролевые игры, сериалы и т. п., т. е. многофункциональная, динамичная, преимущественно диалогическая, часто спонтанная, нерегламентированная и почти всегда экспрессивная живая речь, в которой кроме привычных нейтральных или публицистических слов и оборотов активно стали использоваться просторечные экспрессивы, жаргонизмы, неустоявшиеся англо-американские заимствования, вульгаризмы и прочие субстандартные единицы. Многие из таких «новаций» устной публичной речи мгновенно были подхвачены и письменной речью - газетно-журнальной публицистикой, которая, как известно, также подверглась заметному стилистическому снижению и экспрессивному окрашиванию.
Не следует, однако, думать, что массовое снижение речевого стандарта - исключительное следствие объективных социальных и демографических процессов. Резко возросшая популярность низкого - грубого, комического, ненормативного - связана и с особым функциональным потенциалом единиц этой сферы коммуникации, с их особой выразительностью, привлекательностью и доступностью для самого широкого круга носителей русского языка. Низкие, бранные и вульгарные языковые средства обладают особыми возможностями воздействия на адресата, прямого и непосредственного выражения коммуникативного намерения, негативной эмоциональной оценки и речевой агрессии. И напротив: обращение к сниженным и часто к нелитературным, субстандартным единицам позволяет говорящему эффективно снимать эмоциональное напряжение, «расслабляться», отказываясь в определенных ситуациях от следования языковым правилам или нормам речевого поведения. Наконец, область низкого - это специфическая сфера массового, доступного всем словотворчества, юмористического самовыражения и языковой игры.
Вполне закономерно, что экспрессивный потенциал сниженных языковых средств не может игнорироваться устной публичной речью СМИ, через которые во многом и формируется мыслительный уровень средней языковой личности и общества в целом. Средства массовой коммуникации являются речевой средой обитания подавляющего большинства носителей современного русского языка, чтение газет и журналов, просмотр телепередач и общение с Интернетом - часто единственная сфера речевой деятельности, в которой задаются речевые «эталоны», «нормы», «эстетика» для массового носителя языка. Поэтому значительную долю иллюстративного материала Словаря составляет язык СМИ - газет, телевидения и Интернета.
Бурное развитие средств массовой информации и вся совокупность цивилизационных, культурных, социальных и собственно языковых условий привели к легализации и активизации такие слои русской лексики и фразеологии, которые до недавнего времени были функционально и нормативно ограниченными либо даже запретными. Естественно, возникла потребность и полной лексикографической фиксации, систематизации и описания этих слоев как единого понятийно-смыслового и функционально-стилистического континуума - своеобразного единства слов и фразеологических единиц с общим содержанием сниженности, неофициальности, фамильярности, шутливости, насмешливой или грубой оценки, брани, издевки, непристойности, т. е. особым образом систематизированного функционально-стилистического поля экспрессивов, которое и составляет объект непосредственного описания в данном Словаре.
Формирование словника и актуальное толкование словарных единиц Словаря осуществлено на основе определенного круга источников разных функциональных типов: из публичной устной речи радио- и телепередач, из письменной речи газетно-журнальных публикаций за последние 8–9 лет, из текстов русского Интернета, из обиходной городской речи, включая идиоматику современного фольклора, а также из текстов художественной литературы, преимущественно современной.
«Большой словарь русской разговорной экспрессивной речи» можно воспринимать двояко: с одной стороны, как дополнение к словарям общего, тезаурусного типа, которое объединяет сниженную, сугубо разговорную, преимущественно субстандартную лексику и фразеологию, с другой - его можно рассматривать как специальное собрание слов и выражений сниженной экспрессивной речи, русского обиходного общения во всем его разнообразии и без всяческих прикрас. Увы, предлагаемое собрание не всегда льстит ментальному образу человека, говорящего по-русски. Наряду с обогащающими русский язык блестящими по звуковой или словообразовательной форме, богатыми по семантическому наполнению и остроумными по яркой образности единицами, в живой русской речи немало и ходовых штампов, откровенно грубых номинаций, популярных циничных вульгаризмов и просто отвратительных образов. Но такова объективная реальность русской речи, исправлять, улучшать, а значит и искажать лексико-фразеологический состав которой лексикограф не вправе. Это задачи других изданий и других специалистов. Поэтому читатель найдет в предлагаемом Словаре самый широкий диапазон сниженного экспрессивного и эмоционально-оценочного самовыражения русского человека: от шутливо-разговорного до насмешливо-иронического, грубого или вульгарного, весь спектр массового народного словотворчества современного города: простонародного и интеллигентского, бюрократического и уголовного, молодежного и детского.
Каков состав словника Словаря и каковы его пределы? Пожалуй, это самый сложный вопрос для словаря разговорной речи. И все же установим, с некоторой долей условности, два главных его предела относительно языковой нормы и употребительности рассматриваемых единиц: «верхний» и «нижний».
«Верхний» предел - это граница, отделяющая литературную норму, языковой стандарт от языкового субстандарта. Разумеется, установить жесткую границу между стандартом и субстандартом затруднительно, особенно в лексике. В языке немало смешанных, переходных случаев, поэтому в Словарь включено и некоторое количество слов и значений, которые хотя и относятся к литературной норме, но составляют ее периферию либо даже находятся на границе между стандартом и субстандартом. Это сравнительно небольшое количество эмоционально выразительных, экспрессивных слов и выражений с традиционной пометой «разговорное», например: бахнуть, допрыгаться, заарканить, загогулина, не до жиру, чемоданное настроение и др. Но гораздо больше в Словаре единиц, которые составляют промежуточный слой между стандартом и общеупотребительным субстандартом и сопровождаются пометой «разговорно-сниженное», например: балаболка, барахлить, дылда, мордобой, мотануть, захапать, мурыжить, дерябнуть, до поросячьего визга и т. п.
«Нижний» предел словника - это граница, за которой оказываются территориально или социально ограниченные единицы, распространенные и употребляющиеся исключительно в деревенских говорах или в городских жаргонах. В Словарь включается только так называемый общеэтнический лексикон, социализованная лексика и фразеология - известная и понятная большинству носителей русского языка. Заметим, что и в этом случае затруднительно провести жесткую границу между общеэтническими единицами и диалектными или жаргонными. Существует немало примеров лексической и семантической переходности, когда слово или фразеологизм сохраняют очевидную территориальную либо социально-групповую окрашенность, но тяготеют к наддиалектному или общежаргонному употреблению. Единицы такого рода также включаются в Словарь, но сопровождаются специальными пометами «областное» или «жаргонное».
Таковы крайние пределы, приблизительные границы формирования словника Словаря. Между этими границами, часто условными, переходными, проницаемыми, размещается основной лексико-фразеологический корпус Словаря, который можно квалифицировать в целом как общерусский субстандарт. «Субстандарт» означает верхний предел, все, что находится за пределами языковой нормы, а «общерусский» - нижний предел словника: слова и выражения, более или менее известные всему говорящему по-русски этносу.
Для общеизвестных, но ненормативных единиц традиционно используется наименование - городское просторечие. Термин, казалось бы, понятный своей внутренней формой: «простая» речь - раскрепощенная, незамысловатая, не ограниченная системно-языковыми, этическими или эстетическими нормами.
В то же время использование этого термина связано и с некоторыми неудобствами, поскольку в русской лингвистической традиции рассматриваются две разновидности просторечия. Первая - социальное просторечие, т. е. речевые ошибки малообразованных людей, чаще пожилых, обычно негородского происхождения, тех, кто говорит «как может», например: зв'онит (вместо звон'ит), ш'офер (вместо шофёр), ехай (вместо поезжай), культурный (в значении вежливый), влазить, извиняюсь, ндравиться, выпимши и т. п. Единицы такого рода не включаются в Словарь, за исключением немногих слов или выражений, которые регулярно используются в бытовой речи как имитации простонародности для преднамеренного снижения, комического упрощения повествования, например: аванец, давеча, папаня, завсегда, отсюдова, таперича, фатера, фря, за бесплатно, ходить на двор и т. д.
Социальному просторечию противопоставлен другой его тип - функционально-стилистическое просторечие, природа которого заключается в сознательном, преднамеренном использовании субстандартных единиц - грубых, вульгарных или непристойных слов и идиом (включая и простонародные имитации) для выражения особой экспрессии снижения и упрощения речи, для резко негативной оценки, эпатирования собеседника, для языковой игры и пр., например: алкаш, босота, впендюриться, встояка, дерьмо и многие другие, которые, несомненно, являются наддиалектными, общеэтническими, но при этом остаются субстандартными, не входят в сферу литературного лексикона, хотя и тяготеют к разговорной норме. Единицы такого рода, чаще всего грубые экспрессивы, составляют основу Словаря, самый обширный его состав, поэтому традиционная лексикографическая помета «просторечное» здесь не используется, как не используется обозначение «нейтральное» в традиционных толковых словарях. Функционально-стилистическое просторечие выполняет в живом общении ту же роль, что и разговорная разновидность литературного языка («нестрогий» стандарт), но гораздо более сильными, резкими, выразительными и часто даже конвенционально запретными средствами. Однако закономерность развития языка такова, что некоторые просторечные единицы в живом и массовом употреблении постепенно становятся разговорно-сниженными, литературными и пополняют языковой стандарт. Такими, например, стали слова болтать, буянить, горб, зачастую, ладно, мудрить, наверняка, парень, в относительно недавнем прошлом бывшие низкими, просторечными.
Следовательно, функционально-стилистическое просторечие и есть та промежуточная, переходная сфера национального русского словаря, его общеэтнический субстандарт, в котором, с одной стороны, происходит популяризация, социализация частных диалектизмов и жаргонизмов, а с другой - вызревает пополнение для разговорно-литературной и тяготеющей к ней разговорно-сниженной лексики. Это обстоятельство определяет структуру общерусского субстандарта в целом и характерную пестроту его состава, который, впрочем, тоже имеет системный характер и может быть представлен в виде трех основных слоев общеупотребительных ненормативных слов и выражений в зависимости от их происхождения и от связей с литературным языком: разговорно-деловые, традиционные, общежаргонные.
Первый слой - так называемые разговорно-деловые или просторечно-деловые номинации бюрократизированной речи. Источник таких единиц - литературный язык, его система словообразовательных средств, распространенных преимущественно в разговорной речи: это разного рода сокращения, усечения, сжатия смыслов, слов и словосочетаний, а также некоторые продуктивные способы морфологического словообразования. Под воздействием таких словообразовательных способов в живой речи формируется множество разных специфически разговорных сокращений или производных от сокращений слов (бомж, бэу, бэушный, нал, безнал, гэбист, эсэнговский). С ними сопоставимы универбаты - сокращения словосочетаний, и подобные им образования (аморалка, платёжка, конкретика, обменник, отказник, вещевик, экстремалы, органы). Сниженный разговорно-деловой характер имеют также многочисленные отглагольные слова (наработки, подвижки) и компактные идиоматизации форм слов или словосочетаний (без разницы, без вариантов, без проблем, возможны варианты). Все эти новообразования создаются с установкой на динамичность жизни современного города, на «простоту» обозначения, понимаемую как оперативную экономность и стереотипность номинаций, и потому большинство таких единиц имеет своеобразный разговорно-сниженный или просторечно-деловой характер обиходного речевого употребления, когда соединяются официальный статус коммуникации и мобильная «простота» современного общения. Многие из таких единиц отличаются специфической «канцелярской» образностью (ср. семантические новообразования продавить, оприходовать, пересечься, озвучить), с которой вступает в противоречие их сугубо разговорное назначение. В результате многие из таких словоупотреблений приобретают сниженный характер, грешат против языкового вкуса.
Деловые разговорно-просторечные новообразования имеют в русской речевой стихии свои словообразовательные предпочтения, «модные» деривации, среди которых, например, приставка от-: отъехать (ненадолго уехать), отксерить, отслеживать, отзвониться, или высокочастотный суффикс -к- в популярных ныне универбатах - нормативно неустойчивых порождениях чиновничьей речи: оборонка, платёжка, гуманитарка, социалка, нефтянка, нобелевка и т. п. Это весьма нестабильный слой общеэтнической лексики и фразеологии. Часть подобных единиц очень быстро проникает в сферу обиходной речи, претендует на нормализацию (бюджетник, продлёнка, обменник, органы), они отмечаются в Словаре как разговорные, хотя при этом сохраняют некоторую окраску упрощенности или фамильярности общения. Другие новообразования остаются в сфере субстандарта - функционального просторечия и отличаются явной ненормативностью, грубоватой упрощенностью (отксерить, нобелевка, пищёвка, социалка). Большинство единиц такого рода сопровождается в Словаре функциональной пометой «деловое», а в некоторых случаях - «специальное» (вещевик, оборонка, оперативник, переноска, платёжка).
Второй слой общеэтнического субстандарта, традиционный - наиболее обширный и разнородный пласт «старого» просторечия. К нему относятся уже упоминавшиеся единицы социально-просторечного и областного происхождения, когда они приобретают наддиалектный характер и используются преднамеренно. Единицы с социальной окраской сопровождаются пометами «простонародное» - обычно это шутливые имитации неграмотной речи: армян, бабаня, брульянт, в аккурат, ветеринарка, вдарить, зазря, нехай, окромя, накось выкуси и т. п. Если же наддиалектные слова отличаются очевидной региональной отнесенностью, то в Словаре они обозначаются пометой «областное»: ботало, карзубый, котяхи, облыжный, отчекрыжить, пыром и др. К социализованным «простонародным» и «областным» единицам отчасти близки так называемые традиционно-народные номинации, которые привносят в речь особую выразительность фонового традиционно-культурного содержания: портки, посиделки, присушка, барабашка, окаянный, все глаза проглядеть, отдай и не греши, разрази меня громом и др. Подобные слова и выражения фиксируются пометой «традиционное» (в узком традиционно-культурном смысле). Употребление в живой речи современного города перечисленных субстандартных единиц - простонародных, областных и традиционно-культурных - обычно преследует цель снизить стилистический уровень общения, сделать повествование более простым в социальном плане, хотя и усложненным по содержанию: более выразительным, ярким, эмоционально напряженным, часто шутливым и грубоватым.
Однако основной состав традиционного общеэтнического субстандарта составляют другие слова и выражения - так называемое экспрессивное просторечие, которое специально предназначено для выражения низкого, насмешливого, грубо-фамильярного, бранного и вульгарного: блажить, втихаря, гнида, кумпол, харя, жертва аборта, заткнуть фонтан, свербеть в заднице и др. Семантические приращения к базовому смыслу таких единиц обозначаются соответствующими оценочными пометами: «неодобрительное», «презрительное», «уничижительное», «насмешливое», «грубое», «бранное» и др. Традиционное экспрессивное просторечие непосредственно смыкается с разговорно-сниженными единицами, отделить от которых их можно не всегда. К экспрессивному просторечию относятся единицы, которые несут в себе этические и эстетические ограничения в употреблении - это не столько сниженные номинации, сколько низкие и вульгарные, оскорбительные или бранные, не рекомендуемые для использования не только в письменной, но и в устной разговорной речи.
Если литературный язык представляет собой в некотором смысле идеализированную, обработанную, общепризнанную и цивилизованную картину мира, то общеэтнический субстандарт и особенно функционально-стилистическое просторечие являет собой другую языковую реальность: более натуральную, стихийную, грубую, минимально обработанную и во многом нелицеприятную. Так, например, экспрессивное просторечие содержит широкий набор шовинистических оценочных номинаций: абрам, азер, америкашка, армяшка, жид, китаёза, косоглазый, макаронник, нацмен, поляндия, хохляндия, тундра, чучмек и т. п., что вполне уживается с таким же бесспорным фактом, как национально-этническая терпимость русского народа. Впрочем, обиходная русская речь не щадит и собственные ценности, в речевой практике глубоко укоренилось насмешливо-уничижительное использование традиционных русских имен, как правило, с негативным смыслом ‘дурачок, неумный’, ср.: Эх ты, ваня! (лёха, стёпа, федя, вася). Иногда в этом же значении используются даже и имена в полной форме, с усилением иронического, насмешливо-презрительного отношения к человеку (‘глупец, неумный, недалекий человек, деревенщина’): иван, степан. То же и с женскими именами: маруха, марушка, умная Маша, дунька, матрёна и др.
К числу традиционных в широком смысле единиц общеэтнического субстандарта, или просторечия, относится также обширный круг слов, сочетаний и выражений маргинального характера: грубого или вульгарного сквернословия, в том числе обсценного, путь которому в литературный язык закрыт по этическим или эстетическим причинам. Можно выделить два подслоя традиционного сквернословия. Один из них - грубые вульгарные единицы первичной физиологической номинации: говно, жопа, ссать, срать, бздеть, старый пердун, жопа с ручками и т. п. Они сопровождаются пометой «вульгарное» (т. е. до крайности сниженное и упрощенное, а потому не рекомендуемое к употреблению). Другой подслой - так называемые матизмы, или единицы русского мата: хуй, пизда, ебать и многочисленные их переосмысления и производные. Это наиболее грубые единицы, жесткое ограничение или полный запрет на открытое, публичное и особенно печатное (отсюда и характерный эпитет «непечатные») употребление которых в речи является традиционным для русской культуры. В Словаре они отмечаются пометой «нецензурное».
Сквернословие - это развитая и, увы, очень распространенная в русской языковой действительности сфера общеэтнического субстандарта, неотъемлемая часть традиционного просторечия. Отсутствие лексикографической информации о сквернословии или ее недоброкачественность, недостаточность ведет не к исправлению нравов и речи говорящих по-русски, а напротив, возбуждает нездоровый интерес к маргинальным единицам. Словарь включает в свой состав сквернословие в достаточно широком наборе наиболее распространенных единиц, слов и фразеологизмов с соответствующими стилистическими пометами, которые подсказывают читателю общественный статус этих единиц и остерегают от неоправданного их использования или от употребления вообще. Непосредственно к обсценизмам и прежде всего матизмам примыкает обширный круг эвфемистических (заменяющих запретные) образований, слов и фразеологических единиц, смысл и выразительность которых зачастую становятся ясными только при соотнесении с непристойным «прототипом», ср.: блин, бляха-муха, едрёна мать, едрёна-матрёна, ёлки-палки, ё-моё, японский бог, туды твою в качель, выёживаться, грёбаный, послать на три буквы и др.
Третий слой общеэтнического субстандарта - жаргонное просторечие, сниженная экспрессия которого сопровождается своеобразной эпатирующей образностью, социально-групповой претенциозностью и, нередко, вызывающей грубостью. Основным источником жаргонного просторечия являются частные жаргонные подсистемы, социальные и профессиональные диалекты - социолекты. Взаимодействие разговорной речи с жаргонами приводит к тому, что некоторые из социально-групповых слов и выражений подвергаются социализации, становятся общеизвестными (как это стало, например, с пресловутым мочить) или даже общеупотребительными. В этом случае их рассматривают как интержаргон, или общий жаргон, т. е. совокупность ненормативных, но социализованных - общеизвестных или общеупотребительных слов и фразеологизмов, пополняющих общеэтнический субстандарт, а в ряде случаев и разговорно-литературную речь. Такие, например, ныне нормативные образования, как беспредел, расклад, промазать, прокрутить, втереть очки, по блату, подначивать и пр. - элементы недавнего просторечия, прежде служившие в более узком смысле обозначениями криминальных реалий, а теперь общеупотребительные разговорные единицы. В других случаях общеупотребительные просторечные слова и выражения сохраняют жаргонную окраску, привнося в живую речь некоторый «шлейф» вульгаризованности (балдёжный, кайф, крутой, трахаться, тусовка, мочить; вешать лапшу на уши; крыша поехала и т. п.), поэтому в Словаре они сопровождаются пометой «жаргонное», смысл которой следует понимать как «общежаргонное, жаргонно-просторечное». Впрочем, в живой русской речи встречается немало и популярных собственно жаргонных слов, которые сохраняют социально-групповую или профессиональную окраску, т. е. такие единицы, которые более или менее понятны всякому говорящему, но соотносятся им с определенной жаргонной сферой, чаще всего уголовной (базлать, барать, жиган, заказуха, малина, шмонать), а также с молодежной (гулялово, двинутый, депрессуха, лавэ), подростковой (законно, камчатка, мотик), армейской (дембель, калаш, парадка) речевой средой и рядом других. Такие словоупотребления также попадают в Словарь в силу их известности и частого использования в современной речи. Подобные единицы, очевидно пограничные, переходные относительно общерусского субстандарта, общего жаргона и частных жаргонов, сопровождаются двумя пометами: общей - «жаргонное» и какой-л. из частных, уточняющих - «криминальное», «молодежное», «подростковое», «армейское», «музыкальное» и т. п.
Заметим, что рассматриваемые в Словаре речевые единицы с экспрессией сниженности хотя и имеют общеэтнический характер, однако отличаются и некоторой социальной ориентацией, дают представление о группах его носителей. Б. А. Ларин в связи с этим писал: «Язык - оказывается фактором социальной дифференциации не в меньшей степени, чем социальной интеграции…» [8]. Так, разговорно-деловые и просторечно-деловые образования - характерный признак непроизвольной, обиходной речи чиновничества, деловых людей и журналистов. Жаргонное просторечие шире по социальной ориентации, но особенно часто окрашивает речь молодежи, части творческой интеллигенции и обслуживающих их работников масс-медиа. Более разнообразен по социальным связям пласт традиционного субстандарта. Так называемая простонародная и традиционно-народная лексика и фразеология соотносятся прежде всего с лицами старшего возраста, горожанами в первом поколении и часто с людьми недостаточного общего образования. Разговорно-сниженная лексика и грубые экспрессивы отличаются максимальной универсальностью употребления как наиболее близкие языковой норме средства снижения речи. Известной универсальностью и всеохватностью характеризуется и обсценный пласт традиционного просторечия (нецензурная, и в том числе «матерная», лексика и фразеология), всегда популярного в «силовых», сугубо мужских социально-профессиональных сферах: армейской, милицейской, пролетарской и т. д. Однако в последнее время открытое употребление обсценизмов стало распространяться и в других социально-профессиональных слоях, включая интеллигенцию, которая стала рассматривать эту маргинальную часть русского словаря как особое средство эффективной выразительности, языковой игры, а в некоторых случаях и протестного речевого поведения.
Итак, весь лексико-фразеологический континуум экспрессивной разговорной речи, описанный в «Большом словаре русской разговорной экспрессивной речи», можно представить в виде следующих групп:
1) разговорно-литературные слова и выражения с элементами снижающей экспрессии, эмоциональности и образной оценки; 2) разговорно-сниженные экспрессивы, промежуточные между языковой нормой и общерусским субстандартом; 3) элементы сниженной деловой лексики, находящиеся на периферии языкового стандарта; 4) простонародные единицы преднамеренного шутливо-имитационного употребления и областные слова с наддиалектным статусом; 5) традиционно-народные номинации с фоновой культурной окраской; 6) собственно просторечные грубые и бранные экспрессивы; 7) низкая маргинальная лексика и вульгарное «физиологическое» сквернословие; 8) нецензурные обсценизмы (русский мат) и связанные с ними дисфемизмы и эвфемизмы; 9) общежаргонное просторечие; 10) собственно жаргонные единицы (криминальные, молодежные, подростковые, армейские и др.), тяготеющие к широкой употребительности или общеизвестные.
Автор-составитель выражает искреннюю признательность проф. В. П. Беркову - вдохновителю и строгому рецензенту Словаря, щедро делившемуся с автором идеями и соображениями о работе в целом и об отдельных словарных статьях, проф. В. М. Мокиенко - за неизменную поддержку, доброжелательную критику и ценные советы, проф. А. С. Герду - за важные замечания и полезные рекомендации. Низкий поклон сотрудникам издательства «Норинт», выполнившим огромную и неоценимую работу по совершенствованию Словаря. Сердечная благодарность моему главному помощнику и постоянному «внутреннему» рецензенту И. А. Химик за помощь в подборе и анализе речевого материала.
 
Hosted by uCoz