Н. А. Мещерский

О ЛИНГВИСТИЧЕСКОМ РАЗГРАНИЧЕНИИ ПАМЯТНИКОВ ДРЕВНЕСЛАВЯНСКОГО ЯЗЫКА РУССКОГО ИЗВОДА И ДРЕВНЕРУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА XI-XIV ВВ. К постановке проблемы

(Мещерский Н.А. Избранные статьи. - СПб., 1995. - С. 33-39)

 
1. Под древнеславянским литературно-письменным языком, в отличие от старославянского, отраженного лишь в относительно небольшом числе древнейших письменных памятников, возводимых к началу славянской письменности, мы понимаем, вслед за Н.И. Толстым. М.М. Копыленко, В.Ф. Марешем и рядом других советских и зарубежных палеославистов, тот общий письменный литературный язык, который был характерен для более длительного исторического периода (X-XVIII вв.) и развивался на различных социально-этнических ареалах [197; 187]. В какое-то время он был действительно общим письменным языком для всех ветвей тогдашнего славянского мира, включая Моравию, Чехию, Польшу и даже Венгрию, народы славянского Юга и Востока. Этот язык продолжал в дальнейшем использоваться преимущественно у южных и восточных славян: в Болгарии, Сербии, на Руси, выполняя в различные эпохи разные общественные и стилистические функции. В период XIV-XVII вв. он распространился также у народов Восточной Романии: валахов и молдаван.
Древнеславянский письменно-литературный язык, будучи общим и единым по своей структуре, различался при его использовании каждым отдельным славянским (и неславянским) народом в частностях, в известных фонетико-орфографических, синтаксических и лексических инвариантах, благодаря которым этому общем по своей структуре языку придавались местные характерные черты, определявшие собою его так называемые "изводы": русский (восточно-славянский), болгарский, сербский, молдавско-валашский, с которыми хорошо знаком каждый занимающийся древней славянской письменностью.
Однако эти изводы никогда не были оторванными друг от друга и осознавались, по крайней мере до XIV в, как один и тот же язык. Изводы эти активно взаимодействовали между собою, образуя каждый своего рода незамкнутую лингвистическую систему, открытую для проникновения в нее на всех уровнях элементов, свойственных иным изводам. Взаимодействие между изводами древнеславянского письменно-литературного языка с особой ясностью распознается при изучении межславянского литературного общения и обмена, в процессе которого не было необходимости переводить произведение с одного славянского языка на другой, например, с древнеболгарского или древнесербского на древнерусский, равно как и с древнерусского на инославянские языки. Этими возможностями широко пользовались при переходе одних и тех же письменных памятников с Балканского Юга или из Моравии в Киевскую Русь или из Киевской Руси к болгарам, сербам, чехо-моравам.
Языковая адаптация письменных памятников при этом межславянском литературном обмене носила сравнительно поверхностный характер, благодаря чему за речевыми чертами, привнесенными позднейшими переписчиками или редакторами памятника, может быть с большей или меньшей точностью распознана первоначальная этнически-региональная речевая основа того или иного памятника.
2. Под древнерусским литературным языком мы понимаем тот письменно-литературный язык, который отражается в памятниках, написанных в Древней Руси, независимо от их целевого назначения и стиля. В определении самого понятия "древнерусский литературный язык", к сожалению, не выработалось еще не только единства исследовательских взглядов, но и необходимой терминологической точности. Наиболее общепризнанной как в нашей стране, так и за рубежом сейчас является точка зрения В.В. Виноградова, высказанная им в ряде работ [64, с. 65-201, 237-253, 254-287] (см. также: [22]). Согласно его взглядам, древнерусский литературный язык принято подразделять на два типа: книжно-славянский и народно-литературный, в зависимости от целевого назначения и стиля литературных памятников. При этом В.В. Виноградов выносил за пределы собственно литературного языка язык деловых памятников, например "Русской правды" или грамот, в том числе и грамот на бересте, признавая их лишенными литературной обработанности и отражающими непосредственно живую разговорную речь писавших. С нашей точки зрения, такое выделение языка деловой письменности из числа памятников литературного языка нельзя считать правомерным. Мы разделяем взгляды тех исследователей, которые выделяют в древнерусском литературном языке древнейшей эпохи три жанрово-стилистических типа: деловой, церковно-книжный и светско-литературный.
Естественно, что когда ставится вопрос о лингвистическом разграничении письменных памятников, то имеются в виду лишь такие тексты, которые могут быть отнесены к книжно-славянскому типу или к церковно-книжной стилистической разновидности древнерусского языка. Весьма слабые следы воздействия на древнерусские деловые памятники со стороны старославянского языка общеизвестны и общепризнаны. Поэтому определение их языка как собственно древнерусского не представляет ни практических, ни теоретических трудностей.
Несколько сложнее обстоит дело с такими памятниками, которые относят по внелингвистическим приметам к народно-литературному типу языка, т.е. к памятникам светско-литературным, например "Слово о полку Игореве" или летописи. Однако и в данном случае восточно-славянские речевые черты этих памятников настолько показательны и очевидны, что их отнесение к собственно древнерусским не вызывает сомнений.
Наибольшая трудность встает перед филологами, когда им приходится иметь дело с памятниками древнеславянской переводной письменности, преимущественно церковно-традиционного содержания.
3. Изучение языка древнеславянской переводной письменности важно, так как благодаря этому раскрываются многие черты и стороны развития славянских языков и литератур. Вместе с тем определение того или иного регионального извода в языке памятника помогает решать вопрос о месте перевода и об этнической принадлежности переводчика. Это определение черт языкового извода в том или ином конкретном памятнике переводной славянской письменности требует строго разработанной методики, которая в значительной степени была раскрыта трудами филологов-славистов прошлого - И.И. Срезневского, А.И. Соболевского. В.М. Истрина. М.Н. Сперанского. С особой доказательностью названная методика может применяться в тех случаях, когда достаточно исследованы текстология и литературная история памятника. Однако и здесь возможны споры по отдельным частным вопросам. Так обстоит дело, например, при сопоставлении текстов, вошедших в "Изборник" 1076 г., с их оригиналами. Установлено, что непосредственным оригиналом для "Повести о милостивом Созомене", завершающей собою этот памятник славянской письменности XI в., явилось византийское Житие Нифонта Констанцского, переведенное, как показали исследования К.И. Ходовой [308; 307|, в X в. в восточной Болгарии. Однако при внесении этого текста в состав древнерусского "Изборника" 1076 г. редактором была осуществлена глубокая переработка памятника, коснувшаяся "обмирщения" его содержания с приноровливанием к потребностям русских читателей того времени. Вместе с тем редакционная переработка заметно отразилась на языке отредактированного отрывка, так как в него были введены не только речевые черты, обычные для восточно-славянского извода, но и более характерная восточно-славянская лексика. Такова, например, последовательная замена слова ковчежьць словом ларь, заимствованным, как известно, из скандинавских языков и потому естественно неизвестным на славянском юге. В недавнее время появились работы об этом зарубежных славистов Ж. Леписье, И. Шевченко [194].
Не менее характерна для языковой переработки славянских источников "Изборника" 1076 г. и лексическая замена первоначально стоявшего в тексте изречений Иисуса сына Сирахова слова вино на медъ (название излюбленнейшего хмельного напитка восточных славян), о чем сказано также недавно в посмертно опубликованной статье Ж. Леписье [365].
4. Если сравнительно легко определить принадлежность к данному языковому изводу того или иного конкретного списка памятника, то значительно труднее устанавливается первоначальная языковая основа славянского текста в тех случаях, когда совершенно не выяснена литературная и рукописная традиция памятника. Так, например, обстоит дело с изучением "Успенского сборника" (XII-XIII вв.) [300; 213; 34].
В восточно-славянском списке этого сборника мы обнаруживаем сложный текстологический конгломерат памятников самого различного происхождения, оригинальных и переводных. Здесь и собственно древнерусские произведения XI в. ("Сказание о Борисе и Глебе", "Чудеса Романа и Давида", "Житие Феодосия Печорского"), и оригинальные произведения литературы инославянского происхождения ("Житие Мефодия" и "Похвальное слово Кириллу и Мефодию"), которые, по-видимому, могут быть по некоторым чертам языка определены как памятники моравского происхождения [1].
Здесь и "Слово на вознесение", автором которого признается Иоанн Экзарх, болгарский писатель X в. Большая же часть вошедших в состав "Успенского сборника" текстов - это произведения переводные, выполненные с разноязычных оригиналов, греческих или латинских, на различных территориях тогдашнего славянского мира переводчиками различной этнической принадлежности.
И несмотря на все это, язык "Успенского сборника" в целом может быть охарактеризован рядом черт в фонетике и орфографии списка, в некоторых показательных явлениях морфологии и синтаксиса, в особенностях его лексики как произведение восточно-славянского извода, независимо от происхождения и первоначальной речевой основы составляющих его частей. Более того, собственно русские памятники по некоторым признакам обнаруживают даже больше южно-славянских языковых черт, чем памятники иного происхождения.
Все это делает проблему лингвистического разграничения изводов древнеславянского письменно-литературного языка весьма нелегкой, не лишая ее многосторонней актуальности.
5. Возникает естественный вопрос о том, какими объективными критериями имеют возможность пользоваться при таком разграничении исследователи. Ряд ученых признает решающим в данном вопросе критерий экстралингвистический, считая древнерусским литературным языком язык оригинальных русских произведений и переводов, выполненных русскими книжниками. Однако именно при установлении этнической принадлежности переводчика возникает наибольшее число трудностей и пока неразрешенных проблем. Другие [105, с. 38-39, 53; 107] склонны безоговорочно причислять к древнерусскому литературному языку все переводные произведения русского извода древнеславянского языка, в том числе даже такие памятники письменности традиционного содержания, как "Остромирово" или "Мстиславово" евангелия.
6. Однако можно ли все же при исследовании древнеславянских произведений переводного происхождения опираться на более обоснованные собственно лингвистические показатели? Чаще в подобных случаях применяется лингвистический критерий, впервые четко определенный А.И. Соболевским [271] и в дальнейшем использовавшийся В.М. Истриным [120, т. II, с. 268-309] и Н.П. Дурново [96, с. 104-111]. Но исследования последних лет показали, что данный критерий, учитывая, например, лексическую правку в "Изборнике" 1076 г., должен применяться с большой осторожностью и опираться не только на те лексические группы, которые были намечены А.И. Соболевским [2], но и на более фундаментальное обследование всей лексической системы перевода и на характерное словоупотребление автора перевода [5]. Признавая данный лингвистический критерий не потерявшим своей значимости, мы также согласны с тем, что его применение должно быть уточнено в методологическом и методическом отношении, что может и должно составить цель специальных исследований.
Как частный случай применения лексического критерия к определению происхождения ранних славянских переводов может рассматриваться различительный признак употребления в них префиксов вы- и из-, что послужило предметом исследования в статье Г.И. Белозерцева [28].
7. Другой объективно-значимый критерий при разграничении памятников старославянского и древнерусского литературного языков был предложен западно-берлинским славистом Гербертом Бройером на уровне синтаксиса. Этот критерий был обоснован им в ряде работ, а затем высказан в докладе на IV Международном съезде славистов в Москве в 1958 г. [46, с. 248-249, 261-262, 276]. Сущность предлагаемого критерия в том, что, по наблюдениям Г. Бройера, в старославянских памятниках в сложноподчиненных предложениях с придаточными цели и с придаточными "косвенно-побудительными" господствует конструкция с союзом да и с последующей формой сказуемого в изъявительном наклонении, в памятниках же древнерусского происхождения аналогичные синтаксические структуры содержат союз да и затем сказуемое в форме сослагательного наклонения. Схематически это могло бы быть выражено так: старославянский - молю, да приидеши, древнерусский - молю, да бы пришълъ. Анализ данного синтаксического критерия был нами осуществлен в работах, опубликованных в 1962-1964 гг. [208; 211].
На материале "Успенского сборника" вопрос о применении синтаксического критерия при рассмотрении вопроса об этническом происхождении древнеславянского переводчика освещается в работах В.С. Лесневского [156].
Думается, что применение указанного лингвистического критерия Г. Бройером слишком прямолинейно и построено на чисто формальном разграничении синтаксических структур. На самом деле здесь также требуются сугубая осторожность и фундаментальное изучение всей совокупности лингвистических и экстралингвистических показаний. В частности, следует не только связывать применение синтаксического критерия с лексическим, как это было уже сделано в работах Г. Бройера, но и, рассматривая синтаксические структуры, уделять больше внимания различию их конкретной семантики и стиля. Наряду с другими показателями должны учитываться лексическое значение и различные стилистические оттенки тех глаголов, которые по смыслу подчиняют себе в общем контексте рассматриваемые предложения.
Кроме синтаксического критерия, мог бы быть применим для интересующих нас целей и критерий морфологический, а именно: некоторые показатели употребления в переводных памятниках суффиксов и флексий имперфекта. На эту грамматическую особенность древнерусских текстов как на способную их дифференцировать по происхождению недавно обратил внимание В.Г. Демьянов [88].
Таким образом, необходимо глубокое комплексное и всестороннее изучение языка древнеславянских произведений, переводных или созданных самими славянами, но приписываемых авторитетным неславянским писателям (например пророку Исайе или Иоанну Златоусту) [3].
Лишь при таком условии, по нашему мнению, может быть достигнут известный успех при определении этнической принадлежности их переводчиков или авторов.
 

Примечания

1. Данные из доклада Т.И. Ивановой "К переводческой деятельности Мефодия", прочитанного на заседании кафедры русского языка филологического факультета ЛГУ.

2. См. изложение метода, предложенного А.И.Соболевским, в нашей статье [191, с. 55-58].

3. Например, такое апокрифическое произведение, как "Слово пророка Исайи с рыданием о последних днях", известное по многим спискам в русских сборниках, начиная с XIV в., а затем в XVII в., вошедшее и в печатное "Учительское евангелие".

Литература

5. Аверина С.А. К характеристике лексических параллелей в древнеславянских переводах (по спискам XIII в.) // Вестн. ЛГУ. 1975. № 1. С. 248-249.

22. Бартошевич А. История русского литературного языка. Ч. I (Донациональный период). Варшава, 1973.

28. Белозерцев Г.И. Префиксы вы- и из- как различительные признаки ранних славянских переводов // Памятники русского языка: Вопросы исследования и издания. М., 1974. С. 121-140.

34. Богдан Д.П. О византинизмах в славяно-румынских текстах // ВВ. 1963. Т. 23. С. 57-68.

46. Бройер Г. Значение синтаксических наблюдений для определения оригиналов древнерусской переводной литературы // IV Междунар. съезд славистов: Материалы дискуссии. Т. 2. М., 1962. С. 248-250.

64. Виноградов В.В. Избранные труды: История русского литературного языка. М., 1978.

88. Демьянов В.Г. О явлениях имперфекта, дифференцирующих древнерусские тексты по происхождению // Памятники русского языка: Вопросы исследования и издания. М., 1974. С. 105-120.

96. Дурново Н.Н. Введение в историю русского языка. М., 1969.

105. Ефимов А.И. История русского литературного языка: Курс лекций. М., 1954.

107. Жуковская Л.П. О некоторых проблемах истории русского литературного языка древнейшего периода // ВЯ. 1972. № 5. С. 62-76.

120. Истрин В.М. Книгы временьныя и образныя Георгия Мниха. "Хроника" Георгия Амартола в древнем славенорусском переводе. В 3-х т. Пг., 1920-1930.

156. Лесневский В.С. О некоторых структурных типах сложноподчиненных предложений в древнерусских текстах // История русского языка: Древнерусский период. Л., 1976. С. 173-186.

187. Мещерский Н.А. Древнеславянский - общий литературно-письменный язык на раннем этапе культурно-исторического развития всех славянских народов // Вестн. ЛГУ. 1975. № 8. С. 132-140.

194. Мещерский Н.А. К вопросу об источниках "Изборника" 1076 г. // ТОДРЛ. 1972. Т. XXVII. С. 321-328.

197. Мещерский Н.А. К вопросу о культурно-исторической общности литературно-письменных языков // Вестн. ЛГУ. 1973. № 14. С. 103-110.

208. Мещерский Н.А. Отрывок из книги "Иосиппон" в "Повести временных лет" // Палестинский сборник. 1956. Вып. II (64-65). С. 58-68.

211. Мещерский Н.А. Проблемы изучения славяно-русской переводной литературы XI-XV вв. // ТОДРЛ. 1964. Т. XX. С. 180-231.

213. Мещерский Н.А. [Рец. на кн.: Успенский сборник XII-XIII вв. М., 1971] // ИОЛЯ. 1972. Т. XXXI. Вып. 4. С. 378-381.

271. Соболевский А.И. Особенности русских переводов до-монгольского периода: Материалы и исследования в области славянской филологии и археологии // СОРЯС. 1910. Т. 88. № 3. С. 162-177.

300. Успенский сборник XII-XIII вв. / Изд. подгот.: О.А. Князевская, В.Г. Демьянов, М.В. Лякон. М., 1971.

365. Lepissier J. Quelques passages de l'Izbornik de 1076 avec leurs sources greques // Byzantino-Slavica. 1973. № 1. P. 20-23.

Hosted by uCoz