Журинская - Именные посессивные конструкции в меланезийских языках

М. А. Журинская

ИМЕННЫЕ ПОСЕССИВНЫЕ КОНСТРУКЦИИ В МЕЛАНЕЗИЙСКИХ ЯЗЫКАХ [1]

(О языках, фольклоре и литературе Океании. - М., 1978. - С. 16-38)

Именные посессивные конструкции языков Меланезии около века привлекают внимание океанистов-языковедов и почти столь же долго - этнографов, философов и теоретиков языка. Это объясняется тем, что языки народов Меланезии представляют классический случай выражения противопоставления отторжимой и неотторжимой принадлежности [2] в сфере именных конструкций. Суть этого противопоставления с формальной точки зрения сводится к тому, что в конструкциях неотторжимой принадлежности к основе имени объекта присоединяется местоименный показатель лица и числа посессора - краткая притяжательная форма личного местоимения, в некоторых языках совпадающая с формой объектной клитики переходных глаголов:

мота: tama-k 'мой отец'.

В конструкциях отторжимой принадлежности клитика присоединятся к так называемому посессивному имени, значение которого состоит в уточнении характера отношения между посессором-личностью и объектом путем определения сущности и функции последнего (например объект предназначен для еды, питья и т. п.). Число посессивных имен в языках Меланезии колеблется от одного-двух до пятнадцати (в языке трук); в мота их пять: обозначение объекта общего, неконкретизируемого по характеру обладания или, скорее, отношения no-, обозначение объекта, предназначенного для еды ga-, объекта, предназначенного для питья ma-, ценного объекта pula-, а также действия посессора mwo- [3]. За клитизованным посессивным именем следует название объекта, в ряде языков с облигаторным, в других - с факультативным артиклем:

мота: no-k о vetal 'мой банан', ga-k о vetal 'мой банан' (для еды); ma-k о pei 'моя вода' (для питья); pula-k kpwoe 'моя свинья'; mwo-k о vavae 'мое слово' - = 'моя речь'.

По давней традиции меланезийская именная лексика в соответствии со способностью лексем сочетаться или не сочетаться с местоименными клитиками и посессивными именами делится на два класса: первый класс - имена неотторжимых объектов, в основном частей тела, имена родства, названия частей предметов и положения тел в пространстве, второй класс - остальные имена.

Интересы исследователей и характер их профессиональной ориентации определили следующую проблематику, связанную с меланезийскими именными посессивными конструкциями:

1. Собственно океанийские лингвистические проблемы: классификация языков Океании, и в особенности внутренняя классификация австронезийских языков, характер меланезийской лексики, типы синтаксических значений.

Функционирование в сфере именных посессивных конструкций противопоставления по неотторжимости/отторжимости и клитика как способ выражения неотторжимости на практике часто служат критерием отнесения того или иного языка к языкам Меланезии - факт, показывающий, что это понятие представляется не столько генетическим, сколько типологическим, точнее ареально-типологическим, что заставляет подумать об эксплицитном применении системы понятий и методов ареальной лингвистики и лингвистической типологии в исследовании этих языков.

2. Этнографические и философские проблемы: связь языка, мышления и культуры, точнее - отражение мышления и культуры в языке; понимаемая широко, эта проблематика стимулирует исследования соотношения этно- и глоттогонических процессов и места языков Меланезии в едином глоттогоническом процессе.

3. Проблемы общей лингвистически теории: а) гипотеза о существовании универсальной глубинной семантико-грамматической категории неотторжимой принадлежности; эта гипотеза с достаточной подробностью в пределах данной работы не рассматривается. Наиболее последовательно она разрабатывается в главе "Грамматика неотторжимой принадлежности" известной работы Ч. Филлмора [21] [4]; б) исследование синтаксического поведения имени существительного в языках различных типов.

Как это ни парадоксально, фактически данные о языках Меланезии представители теоретического языкозния в основном черпали не из описаний языков, которых, по мнению С. Вурма [37, с. 474], достаточно для того, чтобы проводить на их базе исследования общего характера, а из статьи Л. Леви-Брюля [8], в которой противопоставление клитизованных форм имен (считающихся более архаичными) и конструкций с посессивными именами рассматривается как отражение в языке различия форм собственности (переход от племенной собственности к личной, совпадающий с процессом осознания себя отдельным индивидом). При этот местоименные клитики, присоединяемые к названиям частей тела и именам родства, трактуются как пpoявлeние мыслительной категории сопричастности (партиципации), характерной для определенной стадии развития человеческого мышления [см., например, 9, с. 43 и сл.; 16, с. 208-226]. К сожалению, не вполне свободным от "этнопсихологического" подхода к именным посессивным конструкциям языков Океании, справедливо критиковавшегося в свое время С. Рэем [31], представляется анализ А. Кэпелла, исключительно богатый по материалу и содержащий множество тонких наблюдении и сопоставлений [14].

Между тем и в авторитетных до настоящего времени сопоставительных грамматиках Р. Кодрингтона и С. Рэя [17; 33] и в ряде статей [31; 24; 19] меланезийские именные конструкции рассматриваются с точки зрения их функции и места в системе языка. Необходимость такого подхода хотя бы как первого этапа общесемиотического анализа представляется очевидной.

Материал конструкций с посессивными именами показывает, во-первых, что они не противопоставляются клитизованным именам как выражающие значение "собственно принадлежности". Приведенные выше посессивные имена в мота позволяют приписать им следующие значения: no- 'нечто, имеющее отношение к "посессору"', широко распространенное в Меланезии и самое нейтральное по значению посессивное имя; ga- 'еда, кому-то принадлежащая, предназначенная'; ma- 'напиток, кому-то принадлежащий'; pula- 'одушевленная собственность, скот' (в других языках - и ценности вообще, в том числе абстрактные); mwo- 'нечто, произведенное субъектом и на этом основании имеющее к нему отношение' - уникальное посессивное имя, не представленное, судя по имеющимся в нашем распоряжении описаниям, в других языках.

Встречаются и несколько иные системы посессивных имен [5]:

нгуна: а- 'нечто, мне принадлежащее', ma- 'нечто, для меня предназначенное'; по традиции клитизуемые меланезийские имена чаще всего и в словаре приводятся в форме первого лица, т. е. с соответствующей клитикой;

тасико: sa- 'общее отношение'; ma- 'нечто, находящееся в личном пользовании', 'еда'; se- 'собственность';

баки: kia- посессивное имя со значением "относительного обладания": kia-mo meoulian 'твоя жизнь; -mo - показатель 2-го л. ед. ч.; kia-k ateni 'мой слуга', -k - показатель 1-го л. ед. ч.; sa- 'еда'; kana- 'личное имущество' (а также посессивное имя для моря); ma- 'дом и домашняя утварь';

урипив: se- - посессивное имя, выражающее обладание; ne- - посессивное имя-предлог, выражающее oбщее отношение, в том числе и соотношение имен с неодушевленными денотатами: mari ne naim 'верх дома'; что заставляет усомниться в статусе ne- как посессивного имени, так как одушевленность денотата посессора - обязательное требование к конструкциям с посессивными именами, а границу между именами-предлогами и посессивными именами провести затруднительно (этимологически они часто совпадают);

атчин: sa- - общее, нейтральное посессивное имя, na- посессивное имя для еды в процессе ее приготовления, в том числе и для сырых и незрелых плодов, ra- - для готовой пищи, ma- - для питья;

амбрим: a-/ye- - посессивные имена для еды и предметов личного употребления, ma- - для дома, me- - для напитков, mene-/mena- - для вещей ("собственно обладание"?), sa- - для имени.

Своеобразные посессивные имена встречаются в языках ровиана и дени:

ровиана: puta- - посессивное имя для желаемого, причем не обязательно конкретного предмета;

дени: gnia- - посессивное имя для земли, дома, сада, ритуальной площадки для танцев, обозначает или принадлежность, или связь по функции, по использованию объекта посессором.

Поучителен материал языка фиджи [6], где в системе трех посессивных имен (no- - общее посессивное имя; ke- - для еды, ma- - для напитков) произошло развитие значения посессивного имени ke-, ставшего способным обозначать качество в синтагме с инактивным денотатом определяемого, точнее, с денотатом, не проявляющим активности по крайней мере в пределах описываемой ситуации; ср.: na no-na 0a 'его порок' (одуш.); na ke-na 0a 'его плохое качество' (неодуш.); na no-na mate 'его болезнь'; nа ke-na mate 'его смерть; nа ke-na leva 'его размер' (одуш., неодуш.), где nа в начальной позиции - артикль, а -nа - показатель 3-го л. ед. числа. Распределение значений посессивных имен no- и ke- в фиджи, как кажется, совпадает по значению с а/о-классами в полинезийских языках - переогласовкой, придающей значение соответственно активного, контролируемого (= отторжимого) и пассивного, неконтролируемого (= неотторжимого) отношения денотатов имен определяемого и определяющего [ср. 32, с. 46, 65; 31, с. 349; 20, с. 16-24; 34, с. 23 и др.; подробнее см. 6]. Это должно объясняться не только многовековыми интенсивными контактами фиджийцев с полинезийскими племенами (этим объясняются многочисленные лексические заимствования в фиджи), но и внутренними потенциями системы и функций посессивных имен. Необходимо еще учесть, что противопоставление a/o-классов в полинезийских языках бинарно, а в фиджи существуют помимо посессивных имен no- и ke- и другие возможности выразить отношение двух денотатов в именном сочетании: посессивное имя ma-, приименная клитика, контактное соположение основ, предложная конструкция.

Развитие значения посессивного имени pula- демонстрируют язык марина и язык залива Св. Филиппа:

марина: nа pila-ku na tigo 'моя дубинка';

яз. зал. Св. Филиппа: nа pila-u hale 'моя слава', где снимается не только требование одушевленности "ценного" объекта, но и (во втором случае) требование его конкретности как предмета обладания, и доминирующим значением посессивного имени становится указание на ценность объекта для посессора.

Все конструкции с посессивными именами отличаются одним общим свойством: денотат имени посессора почти обязательно должен быть личностью [7], т. е. не только одушевленным, но и разумным и социально активным существом. Деление имен на активные и инактивные (и соответствующее противопоставление групп предикатов и конструкций предложения) является универсальным для естественного языка и проявляется тем ярче и последовательнее, чем более архаична языковая структура, чем меньше в языке метафор типа спит земля [8]. То, что активный субъект может быть обладателем имущества, представляется его вторичным, производным свойством. К тому же значение "собственно обладания" присуще, как мы видим, далеко не всем посессивным именам (а основным значением оно является только для pula-); в такой же малой степени оно может быть признано ведущим для посессивных конструкций европейских языков [ср. 2, с. 70 и сл.]. Самое общее значение посессивных имен - значение конкретизации отношения имен посессора и объекта, в основе своей синтаксическое [ср, 19; 27], в то время как отношение посессора и объекта обладания в клитизованных именах представляется в высшей степени абстрактным.

Как было сказано выше, местоименная клитика в конструкциях неотторжимой принадлежности трактовалась как выражение категории партиципации, присущей первобытному мышлению. Это положение можно подвергнуть сомнению с нескольких точек зрения.

1. Нельзя признать окончательно доказанным, что местоименная клитика (наиболее распространены фор мы: 1-е л. ед. ч. -ku/-k, 2-е л. ед. ч. -mu/-m, 3-е л. ед. ч. -na/-n и т. д.) в языках Меланезии - это личное местоимение. Она несомненно восходит к общеавстронезийским личным формантам и входит в качестве одного из составляющих элементов в форму личных местоимений языков Меланезии, очень сложную и малоисследованную, но это еще не обязательно подсказывает ее значение в случае присоединения ее к имени. Развитие притяжательных местоимений из личных - универсальное языковое явление, и если клитику -ku/-mu/-na нельзя признать полноправным притяжательным местоимением, то его синтаксическая функция - указание на лицо и число определяющего члена посессивного отношения, т. е. в конечном итоге согласование, - довольно очевидна. Полная форма личного местоимения присоединяется к имени "неотторжимого" объекта в основном в языках Новой Каледонии - самых сложных для исследователя и показывающих максимально возможное количество отклонений от интуитивно представляемого меланезийского языкового типа. Тем самым эти языки, как явление типологически маргинальное, не могут служить решающим аргументом при установлении статуса клитики как члена системы местоимений.

2. К недостоверному истолкованию функционального значения местоименной клитики присовокупляется и не вполне корректная интерпретация меланезийских конструкций путем их поморфемного перевода на родной язык исследователя:

tama-k = 'отец'+ 'я' (букв. 'отец-я') = 'мой отец';

lima-na = 'рука' + 'он' (букв, 'рука-он') = 'его рука'.

Применение более корректной записи устраняет это недоразумение:

tama-k = определяемое имя ('отец') + R [9] + субститут определяющего имени (1-е л. ед. ч.) = 'мой отец';

lima-na = определяемое имя ('рука') + R + субститут определяющего имени (3-е л. ед. ч.) = 'его рука'.

3. Как справедливо заметил У. Гудинаф [24, с. 185], различие между конструкциями неотторжимой и отторжимой принадлежности состоит вовсе не в наличии/отсутствии местоименной клитики, в которой и кроется, по мнению сторонников теории партиципации, основная содержательная специфика клитизованных имен, а в наличии/отсутствии посессивного имени, также клитизуемого. Пользуясь приведенной выше системой записи, конструкции с посессивным именем можно представить следующим образом:

no-k o vetal = R (предмет, имеющий общее отношение к некоторому субъекту) + субститут имени этого субъекта (1-е л. ед. ч.) + артикль + имя предмета, имеющего отношение ('банан') = 'мой банан';

ga-k o vetal = R (предмет, долженствующий быть съеденным) + субститут имени субъекта (1-е л. ед. ч.) + название пищи ('банан') = 'мой банан';

pula-k о kpwoe = R (одушевленная собственность) + субститут имени владельца (1-е л. ед. ч.) + артикль + название собственности ('свинья') = 'моя свинья' и т. д.

Можно заметить, что в этой конструкции конкретизируется не только тип отношения определяемого и определяющего, в сущности выраженный уже в посессивном имени, но и сам предмет обладания, название которого представляет как бы приложение к клитизованному посессивному имени. Присоединение клитики к обобщенным именам, указывающим на класс предметов (в том числе функциональный), к которым принадлежит объект, и тем самым на характер отношения с посессором, также противоречит утверждению о мистической сопричастности посессора и объекта, выражаемой клитикой (об универсальных именных классах см. [1]).

4. Прямое отождествление форм мышления с формами языка представляется спорным, игнорирующим специфику языкового выражения и тем самым знаковую сущность языка.

5. Относительная простота или сложность языковой конструкции наряду с другими признаками действительно может служить критерием первичности или вторичности этой конструкции (заметим, что клитизованные имена - не самый простой способ сочетания двух имен, в том числе в языках Меланезии, и с этой точки зрения вполне возможно признать вторичный, производный характер конструкций с посессивными именами). Но их синтаксическое значение гораздо более конкретно, чем у клитизованных имен (для последних обязательны конкретность денотатов, замеченная еще Кодрингтоном, и вместе с тем крайне абстрактный характер синтаксического значения). Известно, что синтаксические значения вообще более абстрактны, чем лексические, но и в том и в другом случае конкретность/абстрактность значения градуированы, и в случае с клитизованными именами внимание привлекает именно сочетание высокой степени лексической конкретности с такой же степенью абстрактности синтаксического значения. Все исследователи согласны с тем, что имена с клитиками более архаичны, чем конструкции с посессивными именами, а между тем первые передают более общее, более абстрактное отношение посессора и объекта обладания, нежели вторые. Эта закономерность, наблюдаемая эмпирически, подкрепляется исследованием Дж. Линча [27], предлагающего ввести для интерпретации меланезийских именных конструкций ряд скрытых предикатов, выявляющих значение этих конструкций, причем для клитизованных имен глубинными предикатами являются глаголы с таким абстрактным значением, как 'относиться', а для конструкций с посессивными именами необходимы промежуточные глагольные трансформации: 'относиться' > 'иметь' > 'есть'/'пить'/'выращивать' и т. п. с более конкретным значением. Таким образом, именные посессивные конструкции демонстрируют развитие синтаксического значения от абстрактного к конкретному. Это, во-первых, может служить контраргументом для утверждения о преимущественно конкретном характере мышления меланезийцев, прослеживающемся якобы по данным их языков, а во-вторых, заставляет критически отнестись как к представлению о "первичности" этих языков с точки зрения глоттогонического процесса, так и к представлению о характере этого процесса, состоящем в движении от конкретного к абстрактному.

Итак, сопоставление меланезийских именных конcтрукций с посессивными именами и без них с точки зрения простоты/сложности синтаксической формы не дает аргументов ни в пользу того, что "меланезийская" языковая система, будучи сугубо архаичной, отражает особую конкретность мышления и в соответствии с этим характеризуется преимущественной конкретностью значений [10], ни тем более в пользу того, что в клитизованных именах отражается стадия дологического мышления, неспособного к вычленению индивида из окружающей среды [11].

Последнее утверждение в значительной мере основано на том факте, что имена, присоединяющие клитику, - это в основном имена частей тела и имена родства. Следует отметить, что соответствующие лексико-семантические классы отличаются своеобразием в огромном количестве языков разных языковых семей, типов и apеалов. Существуют свидетельства тому, что даже носители языков с единообразной моделью именных посессивных синтагм интуитивно выделяют (или чувствуют потребность выделить) различные оттенки отношения посессивности, в том числе отношение части к целому, и прежде всего частей тела к телу [подробнее см. 5].

Приведем пример специфического осмысления значения посессивных конструкций, зависящего не от типа языка и тем более не от типа мышления, но явно социально обусловленного: "Бенедиктинцы не только не имели права владеть каким-либо имуществом, но им было воспрещено даже употребление слов "мои и твой" - вместо этого основатель ордена Бенедикт Нурсийский предписал говорить "наш"" [4, с. 219]. "Понятие об общем владении перенесено было даже на физическую личность монахов ... спорили о том ... мог ли он (монах) говорить: моя голова, мой язык, мои руки, или же он должен был говорить: наша голова ... подобно тому как говорили наш клобук, наша ряса" [13, с. 443-444]. Иными словами, при приписывании притяжательным конструкциям значения "собственно принадлежности, обладания" как основного и при исключении его из узуального употребления вместе со значением "личного обладания", что не совсем одно и то же, у говорящих возникает стремление противопоставить значения "отношение предмета к субъекту отношения", в данном случае коллективному, и "отношение части к целому" [12].

Названия частей тела (и имен родства, отличающихся, однако, большим разнообразием синтаксического поведения в отдельных языках) составляют наиболее постоянное ядро меланезийских имен, присоединяющих клитику, с которой могут употребляться и имена с другими значениями:

сесако: na ure-na na mboni 'конец ночи', ure 'конец';

урипив: drila-n jumb 'голос человека', jumb 'человек' (ср. паама: re-n meati-n с тем же значением, где re 'голос', а название посессора также употреблено с клитикой [13]);

танна: ima-n tana-ku 'дом моего отца', ima 'дом'; epa-m 'твоя постель'; uza-n moli 'имя вождя', moli 'вождь' (ср. аулуа: nahse-m 'твое имя'; меаун: nicia-gk 'мое имя'; мара ма-сики: sasa-ku 'мое имя', но яз. зал. Св. Филиппа: nа hise-i tama-u 'имя моего отца', где формант -i - не местоименная клитика, а показатель несвободной формы имени, напоминающий изафетный показатель, ср. тадж. китоб-и бародар 'книга брата'); na hoe-na hau 'корень дерева', hau 'дерево';

моно: bat-afa uli-na 'тело моей жены', bat 'женщина', аfа- местоименный формант 1-го л. ед. ч. (объектная форма!).

Последний пример, как и многие ему подобные, имеющиеся в описаниях многих языков Меланезии, показывает, что в представлении меланезийцев тело идентично не личности, а является лишь ее частью.

нгуна: patoko-mu 'наши тела';

аулуа: asili-m 'твой сосед'.

В языке аулуа и в некоторых других языках засвидетельствованы многочисленные случаи употребления с клитикой названий друга, врага и т. п. В известной статье К.-Х. Уленбека [12] приводятся аналогичные факты из языков индейцев Северной Америки [14]. Однако названия слуг в языках Меланезии, как кажется, клитики не принимают. Это может объясняться тем, что дружба и вражда как эмоции противопоставляются рациональным по своей основе отношениям с подчиненными (аналогичное противопоставление эмоциональной и pациональной сфер и их наименований зафиксировано во многих языках) [27]. Тем самым данное противопоста ление подпадает под общий для семантики всех имен, способных присоединять клитику, признак неконтрололируемого отношения:

фиу: mae nau 'мой отец', nau - полная форма местоимения 1-го л. ед. ч., но mwae-na 'его брат'; в этом языке с клитикой из всех имен родства употребляется только название брата (ср. улава: pa'u-ku 'моя голова', но nima inau 'мой дом' с полной формой местоимения [15].

буготу: vathe-gna 'его дом';

киривина: yavi-la '(его) набедренная повязка'; daba-la 'передник', -lа - форма местоимения 3-го л. ед.ч. (в этом случае имеет место употребление с клитикой названий одежды, что в других упоминаемых здесь меланезийских языках не встречается - пример отражения в языке фактов культуры);

марина: mata-n na ima 'глаз дома' = 'дверь', mata 'глаз'; na nago-na ima 'перед дома' = 'фасад'; nа lolo-na ima 'внутренняя часть дома'.

Клитика при названиях частей пространства и относительного положения предмета в пространстве - явление весьма широко распространенное; его следствием, очевидно, является существование так называемых имен-предлогов, присоединяющих клитику [16]:

синесип: na-hal ni-n nunk 'твой путь', na- - артикль, hal 'путь', ni- имя-предлог "общепритяжательного" значения, ср. общее посессивное имя ni в буготу; в ряде языков (это особенно заметно при сопоставлении) системы посессивных имен и имен-предлогов могут пересекаться, что позволяет нам говорить уже о классе "служебных" имен; nunk - местоимение 2-го л. ед, ч.;

сесако: na ure-na 'конец'; nа malo-na 'середина'; na lake-na 'начало' (ср. нгуна: nalake-na - предлог 'по причине', na-lake 'корень'; амбрим: lo-n 'в', 'сердце'; тасирики: lolo- 'в', 'сердце', 'середина'); 'ere- 'лицо', 'перед'; na ere-ku 'передо мной'; pita-isi-m 'твоя жена' (букв, 'женщина с тобой'), isi - имя-предлог со значением совместности нахождения, сходный с русским с;

бауро: muri-gu 'позади меня';

утупуа: общепритяжательное имя-предлог me (типа англ. of, франц. de), будучи употреблено с клитикой, формально и функционально неотличимо от посессивного имени (ср. foio ne nobonumua 'камень [от] очага'; te atiki me-no vinio nake 'вождь этого места', vinio 'местность', nake - указательное местоимение) [17];

ровиана: vale sira-nga 'сторона дороги', vale 'дорога'.

Очевидно, что класс имен, способных принимать, клитику, по своей семантике значительно шире, чем представляется на первый взгляд. Общее свойство всех имен этого класса - обозначать предметы, существование или название которых относительно, т. е. эти предметы или не могут самостоятельно функционировать, либо они названы по их отношению к другим предметам. В самом деле, не только рука обязательно должна быть чьей-то рукой, но и мать должна быть чьей-то матерью, враг - чьим-то врагом; точно так же имя и голос не существуют сами по себе, вне связи со своим носителем и т. д. Иными словами, в семантическую структуру всех этих имен входит релятивная сема [18], которая обусловливает их синтаксическое поведение - присоединение детерминирующей местоименной клитики даже тогда, когда ее денотат может и не существовать в пределах сываемой ситуации.

Однако способность имени присоединять клитику вовсе не предусматривает обязательности клитики для данного имени во всех контекстах. В языках Меланезии весьма часты случаи употребления неотторжимых имен с посессивными именами:

фиджи: na uto-qu 'мое сердце' (в том числе и метафорически обозначаемое как вместилище эмоций; это употребление, засвидетельствованное Дж. Линчем в современном разговорном языке [27, с. 6-8], вопреки требованию обязательной конкретности денотата клитизируемого имени демонстрирует развитие значения названия сердца, знакомое и европейцам); nа no-qu uto сердце' (т. е. чье-то сердце (орган), находящееся в моем распоряжении); na ke-ku uto 'моя еда - сердце'.

В том же языке обычным сочетаниям tama-qu 'мой отец', tama-mu 'твой отец' и т. д. противопоставлено tama i keitou 'Отче наш'; yalo-qu означает 'моя душа', a-qu yalo 'мой дух' (специальное посессивное имя или ошибка записавшего? - приводится по работе Р. Турнвальда [36, с. 354]), причем не совсем ясно, имеется ли в виду дух-покровитель или та душа (одна из многих душ человека, по религиозным представлениям фиджийиев), которая способна отделяться от тела живого человека без вреда для него, например во сне; a-qu yalo-yalo 'моя тень'. В языке мота существуют сочетания nа pane-k 'моя рука и no-k о pane 'мой браслет' (ср. соответствующую многозначность рус. запястье [19]).

В ленакель и, возможно, в других языках существуют три способа выразить "полуотторжимость", когда называются предметы, мыслимые обычно в неразрывной связи с другими, но в определенных ситуациях, описываемых в соответствующих предложениях, отделимые от целого: (1) pэs-asuul taha-k 'мой зуб', taha "общее" посессивное имя; (2) pэs-asuul le peravэn ааn 'зуб той женщины', le - предлог общелокативного и общепритяжательного значения, ааn - указательное местоимение, в котором снова можно увидеть формант na; (3) рэs-asuul in Titonga 'зуб Т.' [20]. Выше приводились примеры употребления одного и того же слова с разными посессивными именами, и все эти варианты употребления имен в посессивных синтагмах, как кажется, свидетельствуют об отсутствии застывших лексических классов - отторжимой и неотторжимой лексики - и о контекстуальной обусловленности употребления той или иной конструкции.

Меланезийская система терминов родства, как и океанийская в целом, с лингвистической точки зрения изучена еще недостаточно. Так, наиболее распространенное в Меланезии общеокеанийское название отца tama < австронез. *ama в ряде языков обладает странным, на наш взгляд, значением. В фиджи tama может обозначать и отца, и брата отца, в саа и улава (t)ama 'сын', 'мальчик', 'ребенок' [25, с. 35-36]. В некотот языках Меланезии и Полинезии засвидетельствовано двойственное число от этого слова в значении 'отец и сын' (ср. в тонга глагол tama'aki 'быть в отношении родитель/ребенок или мать/сын', в языке о-ва Ренннел (Полинезия) tama'ahine 'дочь' [20, с. 20] [21]). В языке para tama в зависимости от брачного класса, пола и места в семье говорящего может обозначать отца, брата отца, мужа сестры матери, сына сестры отца, мужа дочери, мужа дочери сестры, зятя, a nitu (часто встречается в других языках в значении 'ребенок') - сына/дочь, сына/дочь брата матери, мать жены, сестру жены, сына/дочь сына сестры [10, с. 262-263]. Эти и подобные им имена употребляются обычно с клитиками. Но в очень многих языках засвидетельствованы употребляющиеся параллельно с обычными для этих названиями отца и матери термины, никогда не присоединяющие клитики и употребляющиеся только в 1-м л. ед. ч.

В языке квамера [33, с. 146-175] лично-местоименная парадигма основных имен родства выглядит так:

	'отец'	'мать'	'ребенок'
1-е л.	tara	yama/kana	nar-e-k
2-е л.	rem-am	rin-am	nar-am
3-е л.	rem-e-ni	ri-ni	te-ni [22]

В эроманго наряду с name '(моя) мать' встречается dinu-m 'твоя мать', наряду с nate '(мой) отец' - iteme-n yau 'мой отец', itemen состоит из личного артикля i, корня *tama, "застывшей" клитики 3-го л. ед. ч. -n - детерминатора, yau - полная форма местоимения, ср. neteme 'мужчина', тот же корень с общим артиклем. В нгуна параллельно с piakiki tama-na 'отец ребенка' употребляется mama ' (мой) отец', в меаун кроме tamo-na 'его отец' встречается и pomoi ' (мой) отец', и такой же параллелизм засвидетельствован для названий матери и сестры. Употребление специфических неклитизованных имен родства только в 1-м лице подразумевает единственность денотатов этих имен для говорящего, следовательно эти слова лишены релятивной семы и не нуждаются в детерминации.

Употребление различных имен родства в разных языках с клитикой и без нее с "психологической" точки зрения иногда трактуется как отражение различия концептов родства (и личности) у представителей разных пемен. Очевидно, что наряду с этнографическими исследованиями здесь необходим и лингвистический анализ, учитывающий как детерминирующую роль клитики, так и ситуативный контекст высказывания и, следовательно, его коммуникативную значимость.

Наконец, значение и форма сочетаний имен с клитикой должны сопоставляться со значением и формой не только конструкций с посессивными именами, но и других именных синтагм языков Меланезии, и прежде всего конструкций с контактным соположением двух именных основ (juxta-position). Тем самым именные посессивные конструкции будут рассматриваться как частный случай именных атрибутивных синтагм, и их общим значением в этой связи может быть признано определение предмета через его отношение к другому предмету [23].

Контактные соположения основ с неодушевленными денотатами в основном представляют атрибутивные сочетания типа англ. stone wall, где отношение определяющего члена к существительным или прилагательным спорно:

баки: yimo levilevi 'конек дома', 'крыша', yimo 'дом';

ровиана: batu vetu с тем же значением, batu 'дом'; tatava vaka 'звезда корабля', 'ориентир';

куливиу: naut eium 'место'+ 'дом' = 'деревня';

аулуа: naki vana-nte 'плод дерева', vana 'плод', -nte - формант имени части (имени с релятивной семой) в самостоятельном употреблении (ср. мота rano-k 'моя нога' - rano-i 'нога' вообще, что может рассматриваться как потребность имен релятивной семантики в детерминаторе и заставляет признать детерминаторы -na, -nte и им подобные выражающими различие в значении конструкции, возможно, по степени обобщенности денотатов, и тогда эта степень у конструкций контактного соположения должна считаться самой высокой);

тасирики: vivi ai 'берег реки', ai 'река';

буготу: na vathe gahira 'каменный дом', gahira 'мень';

ганоннга: neguru go 'листва дерева', vua go 'плод дерева';

амбрим: libwi lia 'корень дерева';

меаун: nausaha nei 'ветка дерева', nei 'дерево'.

Контактные соположения основ с одушевленными денотатами определяемого европейцам могут казат посессивными; в них входят имена, способные присс пять клитику, но их формальная противопоставление конструкциям с клитикой свидетельствует о том, что для носителей языка их значение - чисто атрибутивное:

тангоа: ima poi 'дом свиньи', 'свинарник', poi 'свинья'; taga nasi 'корзина для рыбы', taga 'корзина' natu tamloci 'сын человека';

ватуранга: duwa manu 'крыло птицы', 'птичье крыло', встречается и duwa-na manu 'крыло птицы';

дени: nave goi 'голова свиньи', goi 'свинья';

норбарбар: ni pini men 'птичье крыло' (ср. ni pini-k 'моя рука').

Конструкции с контактным соположением основ, включающие имена релятивной семантики без клитик, - еще одно доказательство контекстуальной обусловленности клитизации имен.

Структура клитизованных имен не нуждается в дополнительном рассмотрении, однако укажем еще раз, что клитика 3-го лица подчас не предполагает денотата посессора:

ламбел: a lima-na ri 'чья-то рука', ri - неопределенное местоимение.

Клитизация имени части целого в сочетании двух имен при посессоре-личности отличает посессивную синтагму от атрибутивной:

тасико: eriri-na naru-nа 'сын человека', naru 'сын' (обращает внимание клитика у обоих членов синтагмы);

баки: kuleri-no juma-lo 'рука человека', juma-lo 'рука', -lo - формант парности, употребляемый при названиях частей тела;

аулуа: neho-no tita 'лицо (моего) отца, tita 'отец (говорящего)' (ср. паама: hei-n itet с тем же значением, где i - личный артикль);

амбрим: wovul ne bati mi волос с вашей головы' mi - клитика 2-го л. мн. ч.; хотя 'волос' есть название части, но с названием целого он здесь соединяется предлогом (ср. тангоа: ima-n tana-ku 'дом моего отца').

Имена, способные принимать клитику, часто образуют посессивные синтагмы с предлогами или с посессивными именами без клитик (выше говорилось об этимологическом и функциональном сродстве предлогов и посессивных имен):

нгуна: nada ni tai-ma 'кровь твоего брата', -ma - клитика 2-го л. ед. ч., указывающая на третьего актанта;

куливиу: amat se na-temat 'вождь людей', amat 'вождь';

урипив: nevseven se tua-m 'жена твоего брата';

амбрим: im ma tata 'дом моего отца', посессивное имя без клитики при неклитизуемом обычно названии отца;

бамбатана: ngole ta lika-mu 'жена твоего брата'.

Если определяющее - имя собственное, то в синтагме клитику получают только имена родства и части тела, хотя и не всегда:

нгуна: na-goroi ki Abram 'жена А.', ki - посессивный предлог для собственных имен вместо ni - для нарицательных;

тасико: pa ni Joane 'голова И.' (ср. tani ari 'кровь другого', ta 'кровь');

урипив: naim se Meri 'дом М.' (ср. Devid natu n 'сын Д.');

фиу: na fatala sa Lord 'слово Божие', но gwau-na John 'голова Дж.';

пала: a tabe i Pul 'борода П.', где i может быть не только предлогом, но и артиклем;

баки: tira ri Lamenu 'женщина из Л.';

амбрим: vantin ta Fanting 'человек из Ф.' [24] (< ср. аулуа: a neti-na David и neti-nata David 'сын Д.'.

Сопоставление, даже чисто внешнее, всех типов меланезийских именных конструкций показывает, что любое имя может находиться в синтагмах с контактным соположением основ в предложных конструкциях; ограничение для конструкций с посессивными именами состоит в том, что посессор обязательно должен обозначать личность: имена релятивной семантики отличаются дополнительной способностью присоединять клитику. Такое распределение имеет в основе реальное положение вещей в мире, а вовсе не специфику "меланезийского" мышления. Те или иные особенности синтаксического поведения имен релятивной семантики, как было сказано, могут быть прослежены во всех языках мира, что обусловлено референцией высказывания, и их конкретные проявления связаны в первую очередь с типом языковой структуры.

Примечания

1. Меланезия понимается не столько как географическая зона, сколько как ареально-типологическая общность части австронезийских (и предположительно неавстронезийских) языков, охватывающая островную Меланезию и часть побережья Новой Гвинеи.

2. Термин "неотторжимая/отторжимая принадлежность" представляется наиболее обобщенным и нейтральным в сравнении с другими терминами, встречающимися в литературе на русское языке, в том числе в переводах: неотчуждаемая/отчуждаемая, органическая/неорганическая, интимная/внешняя принадлежность. Самый распространенный из них - "неотчуждаемая принадлежность" - очевидная калька, ср. англ, inalienable possession; интересно, что в одной из последних работ на эту тему [27] употреб ляется, хотя и не вполне терминологично, определение inextricably 'нерасторжимо' в отношении типа связи денотатов членов этих конструкций. Термин "неотчуждаемая/отчуждаемая принадлежность" имеет нежелательную коннотацию юридического характера, в то время как с правоведческой точки зрения естественное обладание и неотчуждаемое владение не одно и то же [18, с. 521-525].

3. Именной статус посессивных имен доказывается как их синтаксическим поведением, так и этимологией; например, в ряде меланезиских языков pula значит 'свинья', посессивное имя ga сопоставимо с глаголом gana 'есть' [17, с. 130; 27, с. 13].

4. Подробнее о ней см. [6].

5. В работе используются описания Х.-К. фон дер Габелентца [22; 23], С. Рэя [33], Кодрингтона [17], А. Кэпелла [14, с. 15], М. Леэнхардта [26] и Ю. Х. Сирка [11].

6. В настоящее время язык фиджи описан лучше всех других языков Меланезии; о посессивных конструкциях в фиджи см., например: [22, с. 4-60; 31, с. 349; 32, с. 46; 14, с. 177-178, 185; 28, с. 409-412].

7. В тех случаях, когда посессор в конструкции с посессивным именем - не-личность или не обязательно личность (ke- в фиджи), речь идет о пассивных характеристиках денотата определяющего; это показывает гибкость системы посессивных имен и отсутствие в языках Меланезии закрытых и незыблемых лексических классов имен.

8. Такие метафоры, впрочем, засвидетельствованы и в архаичных языках (в меланезийских активным посессором может быть море) по вполне очевидным причинам (ср. фольклорные сюжеты); точнее было бы говорить об их непродуктивности в архаических: языках и продуктивности в языках развитой литературы: в русском' языке возможно и дом спит, и завод спит и т. п.

9. R - показатель типа отношения, в конструкциях "неотторжимой принадлежности" - абстрактного (нулевой показатель), в конструкциях с посессивными именами - более конкретного и подлежащего уточнению для каждого каждого посессивного имени отдельно; ср. анализ Дж. Линча [27], вкратце описываемый ниже.

10. Одним из основных недостатков системы доказательств конкретности/абстрактности мышления по данным языка следует признать отрывочный характер привлекаемых языковых фактов (преимущественно отдельных лексем), по которым можно бесспорно проследить лишь специфику развития данной национальной культуры, да и то с поправками па индивидуальность информантов, их ролевые установки и степень взаимопонимания с исследователем, но не специфику мышления или, во всяком случае, не непосредственно мышления [см. 35; 24]. Утверждение о конкретном характере самой лексической системы "примитивных" языков и конкретности передаваемых этими языками понятий представляется основанным отчасти на недоразумении, а отчасти и на профессиональной беспомощности некоторых полевых исследований. Достаточно высокой степенью языковой абстракции обладают не только такие слова, как день/ночь, вчера/завтра и т. п. [см. 29, с. 103], даже если в лексемах отчетливо ощущается происхождение от названий солнца, луны и т. п., но и любые имена с конкретным денотатом, так как именование единичного конкретного предмета подразумевает представление о классе таких предметов, Это oбщетеоретическое положение подтверждается в отношении языков Меланезии не только развитой полисемией отдельных лексем, но многочисленными способами образования множественного числа, крайне слабо изученными, однако, по предварительным соображениям, совпадающими в основном с универсальными семиотическими классами имен [1].

11. Рассуждая логически, вряд ли возможно признать реальным порождение высказывания субъектом, не ощущающим или не полной мере ощущающим себя личностью (не говоря уже о том, что практическая деятельность такого индивида должна встретия множество препятствий), так как в любом высказывании в той или иной степени наличествует субъективная оценка и ситуация в нем представлена через сознание индивида (говорящего). Безличные, неопределенно-личные, нарративные предложения имеют структуру производного характера и едва ли могут считаться сугубо архаичными [см. 7].

12. Литература, в которой в той или иной связи рассматривается специфика языкового употребления названий частей тела и - реже - имен родства в разных языках, указана в нашей работе [6].

13. Клитизация имени определяемого, на наш взгляд, объясняется десемантизацией клитики 3-го лица (с неопределенным или нулевым денотатом), которая выступает здесь уже как синтаксический детерминатор, потребность в котором определяется общим значением предложения. Это явление сопоставимо с другими видами детерминации имени, например с развитием артикля из указательного местоимения или с "избыточным", с точки зрения носителей безартиклевого языка, употреблением притяжательных местоимений в языках с артиклем, например в английском.

14. То, что некоторое сочетание зафиксировано в одном языке и не зафиксировано в другом, не означает, что в последнем оно не употребляется, а скорее может свидетельствовать о лакуне o материалах.

15. Это наводит на мысль, что существует общая конструкция с постпозицией местоименной формы, внутри которой полная краткая форма местоимения может отражать тонкую градацию степени связанности объекта и посессора.

16. Не присоединяясь однозначно к утверждению, что названия частей пространства произошли от названий частей тела, так как не исключена возможность более сложной зависимости этих двух подклассов имен, предполагающей параллельное развитие (общность их, однако, подкрепляется и тем, что как от тех, так и от других могут происходить предлоги), укажем, что меланезийские имена-предлоги выделяготся на основе их синтаксической функции и почти всегда омонимичны полнозначным словам, в том числе и названиям частей тела.

17. Клитика -na входит в состав почти всех полных форм местоимений 3-го лица, а также, как мы видим, и в состав указательных местоимений, что подкрепляет соображение о ее общем детерминирующем значении и убеждает в необходимости анализа системы местоимений языков Меланезии.

18. Об именах релятивной семантики си. работу В. Г. Гака [3].

19. Развитая полисемия не может быть представлена в языке "примитивного" типа, а аналогичное развитие многозначности в фиджи и в русском языке отнюдь не свидетельствует об отсутствии у носителей языка фиджи логического или, что для Л. Леви-Брюля одно и то же, "европейского" мышления.

20. Часто встречающийся элемент i/in (вряд ли тождественный личному артиклю-персонификатору i) одни авторы считают предлогом, другие - особым показателем переходности, в том числе и в именных синтагмах (ср. "предикативный маркер" в новогвинейском пиджине: ol i wok 'они работают', em i man 'он - человек').

21. (v)ahine 'женщина', также 'мать', 'сестра', 'жена', 'девушка'.

22. teni означает не только 'его/ее ребенок', но и 'сын вообще, чей-то сын'.

23. Сочетание имени существительного с прилагательным не рассматривается, так как относительных прилагательных в языках Меланезии нет или почти нет, а сочетание имени существительного с качественными прилагательными (построенное так же, как контактная позиция существительных) не подразумевает отношения двух денотатов.

24. Последние две синтагмы отнесены нами к числу посессивных, а не локативных, на том основании, что обозначают происхождение человека, а не место его (может быть, временного) жительства, ср. ma-i Wedau 'люди Ведау', обозначение племени по месту, где ma- - посессивное имя.

Литература

1. Вейнрейх У. Семантические универсалии и знаковая природа языка. - "Новое в лингвистике". Вып. V. М., 1970.
2. Вольф Е. М. Грамматика и семантика местоимений. М., 1974.
3. Гак В. Г. К проблеме семантической синтагматики. - Проблемы структурной лингвистики 1971. М., 1972.
4. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972.
5. Журинская М. А. К исследованию категории посессивности. - Аспекты лингвистического анализа. М., 1975.
6. Журинская М. А. Именные посессивные конструкция и проблема неотторжимой принадлежности. - Категории бытия и обладания в языке. М., 1977.
7. Колшанский Г. В. О соотношении субъективных и объективных факторов в системе языка. М., 1975.
8. Леви-Брюль Л. Выражение принадлежности в меланезийских языках. - Эргативная конструкция предложения. M., 1950 (эта работа впервые опубликована в 1914 г.).
9. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М., 1930.
10. Лихтенберг Ю. М. Система родства о. Рага и вопрос о геронтократии в Меланезии. - "Сборник Музея антропологии и этнографии АН СССР". Т. XII. М.-Л., 1949.
11. Сирк Ю. X. Меланезийские языки (рукопись).
12. Уленбек К. Х. Идентифицирующий характер посессивной флексии в языках Северной Америки. - Эргативная конструкция предложения. М., 1950.
13. Эйкен Г. История и система средневекового миросозерцания. СПб., 1907.
14. Capell A. The Concept of Ownership in the Languages of Australia and the Pacific. - "Southwestern Journal of Anthropology". 1949, vol. 5, № 3.
15. Capell A. The Austronesian Languages of Australian New Guinea. - "Current Trends in Linguistics". Vol. 8. P. 1. The Hague, 1970.
16. Cassierer E. Philosophie der symbolischen Formen. Bd 1. Die Sprache. Berlin, 1923.
17. Codrington R. H. The Melanesian Languages. Ox., 1885.
18. Coock W. W. Ownership and Possession. - The Encyclopaedia of the Social Sciences. Vol. 11. N. Y., 1933.
19. Cowan H. K. J. Les oppositions "alienable:inalienable" et "anirne:inanime". - "Word". 1969, vol. 25, p. 3.
20. Elbert S. H. The 127 Rennellese Possessives. - "Acta linguistica Hafniensia". 1965, vol. IX, № 1.
21. Fillmore Ch. J. The Case for Case. - Universals in Linguistic Theory. N. Y., 1968.
22. Von der Gabelentz H. C. Die melanesischen Sprachen nach ihrem grammatischen Bau und ihrer Verwandtschaft mit sich und mit den malayisch-polynesischen Sprachen. T. I. Lpz., 1861.
23. Von der Gabelentz H. C. Die melanesischen Sprachen nach ihrem grammatischen Bau und ihrer Verwandschaft mit sich und mit den malayisch-polynesischen Sprachen. T. II. Lpz., ,1879.
24. Goodenough W. H. Language and Property in Truk: Some Methodological Considerations. - Language in Culture and Society. N. Y., 1964.
25. Hоlmer N. M. Oceanic Semantics. Uppsala, 1966.
26. Leenhardt M. Langues et dialectes de l'Austro-Melanesie. P., 1946.
27. Lynch J. Verbal Aspect of Possession in Melanesian languages. - "Working Papers in Linguistics". Honolulu. 1976, vol. 5, № 9.
28. Milner G. B. Fijian and Rotuman. - "Current Trends in Linguistics". Vol. 8, p. I. The Hague, 1970.
29. Moszynski K. Slownictwo ludow tzw. prymitywnych. - "Biuletin Polskiego towarzystwa jezykoznawczego". Zesz. 15, 1956.
30. Peekel G. Grammatik der Neu-Mecklenburgischen Sprache, speziell der Pala-Sprache. B.,1909.
31. Ray S. H. The Melanesian Possessives and a Study in Method. - "American Anthropologist". 1919, vol. 21, № 4.
32. Ray S. H. The Polynesian Languages in Melanesia. - "Antropos". 1919/1920, vol. 14/16, № 1.
33. Ray S. H. Comparative Study of the Melanesian Islands Languages. Cambridge, 1926.
34. Schuhmacher W. W. An Approach to the Mechanism Producting the Construction with а/о in Polynesian. - "General Linguistics". 1970, vol. 10, № 1.
35. Siertsema B. The Morphemic Make-up and World View. - "Studies in General and Oriental Linguistics Presented to Shiro Hattori". Tokyo, 1970.
36. Thurnwald R. Im Bismark-Archipel und auf den Salomo Inseln. - "Zeitschrift fur Ethnologie". 1910, vol. 42.
37. Wurm S. A. Development of Linguistics and the Lingust Picture in the South-Western Pacific. - Preprints of the XIth International Congress of Linguists. Bologna, 1972.