В. М. Жирмунский

ПРОБЛЕМЫ СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОГО ИЗУЧЕНИЯ ЛИТЕРАТУР [1]

(Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. - Т. XIX. Вып. 3. - М., 1960. - С. 177-186)

I

Поскольку в своих прежних работах я уже неоднократно касался теоретических принципов сравнительно-исторического изучения литератур и места, занимаемого сравнительно-исторической проблематикой в марксистском литературоведении [2], я позволю себе остановиться в настоящем докладе лишь на самых общих методологических проблемах подобного рода исследований.
Под "сравнительным методом" в литературоведении обычно понимали изучение так называемых "влияний" и "заимствований". Именно работы в этой области, в прошлом чрезвычайно многочисленные как в русской, так и в зарубежной науке, а в последней имеющие широкое распространение и до сих пор, вызвали справедливые нарекания против методологии старой формалистической компаративистики, переживающей "вторую молодость" в современном зарубежном "компаратизме". Беспринципное эмпирическое сопоставление фактов художественной литературы, больших и малых, вырванных из исторического контекста и из системы мировоззрения и стиля писателя, на основе наличия между ними чисто внешнего сходства, часто случайного, иногда и вовсе мнимого, объяснение всякого такого сходства механически понимаемым влиянием, "толчком" со стороны, - вызвали в советской науке вполне обоснованное недоверие к так называемому "сравнительному методу" в целом.
Справедливо указывали, что подобный метод не учитывает предпосылок изучаемого литературного явления в местном историческом или специально литературном развитии, его связей с общественной действительностью, которую оно отражает, его исторической, национальной и индивидуальной специфики, а также глубокой переработки всякого заимствованного образца на основе этой специфики.
Между тем сравнение, т. е. установление сходств и различий между историческими явлениями и историческое их объяснение, представляет, как мне кажется, обязательный элемент всякого исторического исследования. Сравнение не уничтожает специфики изучаемого явления (индивидуальной, национальной, исторической); напротив, только с помощью сравнения, т. е. установления сходств и различий, можно точно определить, в чем заключается эта специфика. Это справедливо даже по отношению к простому сопоставлению сходных общественных явлений, согласно меткой формулировке Шевырева, которую цитирует акад. АН УССР Н. К. Гудзий в своих тезисах: "Всякий предмет в одиночестве никак не может быть ясен и определен, если нет других предметов для сравнения". Но путь научного-исследования ведет от простого сопоставления, констатирующего сходства и уазлцния, к их историческому объяснению.
Разумеется, сравнение подобного рода представляет не особый метод: в собственном смысле, поскольку различие методов (то, что мы называем методологией) есть различие принципов научного исследования, обусловленных мировоззрением данного научного направления. Сравнение относится к области методики, а не методологи и: это методический прием исторического исследования, который может применяться с разными целями и в рамках разных методов, однако является необходимым для любой исследовательской работы в области исторических наук.
Поэтому нельзя противопоставлять "маркеистский метод" - "сравнительному методу" и не следует вообще, во избежание недоразумений, говорить, о "сравнительном методе" или о "сравнительном литературоведении" как об особой пауке со своим методом. Марксистский метод можно и следует противопоставлять формалистической, механистической компаративистике, которая до сих пор имеет очень широкое распространение в зарубежном литературоведении и отражает специфические особенности его методологии.
Сравнением на основе марксистского понимания исторического процесса пользуется, например, Энгельс в "Происхождении семьи, частной собственности и государства", когда он рассматривает семейные и родовые отношения североамериканских индейцев-ирокезов, описанные Морганом, как ключ для объяснения родовых и семейных отношений у древних греков и римлян, кельтов и германцев на одинаковой ступени общественного-развития. Возможность такого сравнения предполагает и Маркс в "Капитале", когда он исследует процессы экономического и общественного развития в Англии XVI в. как классический, по его выражению, "пример первоначального капиталистического накопления" [3], совершающегося на определенной ступени закономерного исторического развития при переходе от феодальных к капиталистическим отношениям. Именно закономерный, характер этих исторических процессов объясняет возможность сходства исторических явлений без непосредственного контакта между ними. В. И. Ленин говорил в этом смысле о возможности применения к социальным явлениям "общенаучного критерия повторяемости", "повторяемости я правильности в общественных явлениях разных стран": возможность, которую отрицали русские социологи-субъективисты, как в настоящее вромя в большинстве своем отрицают ее представители буржуазной социологии, отвергающие принцип закономерности исторического развития и понятие прогресса в истории. Как указывает Ленин, эта возможность, была впервые научно обоснована в учении Маркса об общественно-экономических формациях [4].
Основной предпосылкой сравнительно-исторического изучения литератур разных народов является марксистское понимание единства и закономерности общего процесса социально-исторического развития человечества, которым обусловлено и закономерное развитие литературы или искусства как идеологической надстройки. Подобно тому как общестненно-политические отношения эпохи феодализма, обусловленные сходным, состоянием производительных сил и производственных отношений, обнаруживают (несмотря на значительные местные различия) типологически, сходные черты на крайнем западе Европы и, например, в Средней Азии (развитие феодальных форм землсвладепия, цехового ремесла и т. п.), так и в области идеологии - искусство, в частности литература, как образное познание действительности, представляет значительные аналогии у разных народов на одинаковых ступенях общественного развития. Черты подобного сходства, более общего или более специального, при отсутствии непосредственного взаимодействия и контакта могут быть названы историко-типологическими аналогиями или схождениями. Они встречаются в литературе гораздо чаще, чем принято думать; более того, они являются предпосылками для взаимодействия между литературами. Вместе с тем, как и в других сторонах общественной жизни, они неизбежно сопровождаются существенными, более частными различиями, которые вызываются местными особенностями исторического процесса и создаваемым этими особенностями национально-историческим своеобразием. Их сравнительное изучение важно потому, что позволяет установить общие закономерности литературного развития в его общественной обусловленности и в то же время национальную специфику литератур, являющихся предметом сравнения.
В своих прежних работах я приводил три примера таких историко-типологических схождений между поэзией западных и восточных народов в эпоху феодализма - в условиях, не исключающих, но ставящих под сомнение возможность непосредственного литературного взаимодействия:
1) народный героический эпос (средневековый эпос германских и романских народов Западной Европы, русские былины, южнославянские "юнацкие песни", эпическое творчество тюркских и монгольских народов и др.);
2) рыцарская лирика провансальских трубадуров и немецких миннезингеров на Западе (XII-XIII вв.) и несколько более ранняя по времени классическая арабская любовная поэзия (IX-XII вв.);
3) стихотворный рыцарский ("куртуазный") роман на Западе (XII-XIII вв.) и так называемый "романтический эпос" в ираноязычных литературах XI-XIII вв.. (Кретьен де Труа и Низами и др.) [5].
Черты историко-типологического сходства между указанными явлениями обнаруживаются в идейном и психологическом содержании, в мотивах и сюжетах, в поэтических образах и ситуациях, в особенностях жанровой композиции и художественного стиля, разумеется - о весьма существенными расхождениями, обусловленными различиями социально-исторического развития.
Обращаясь к истории литературы в буржуазном обществе с самых ранних этапов его формирования, мы констатируем у разных европейских народов одинаковую закономерную последовательность литературно-общественных направлений, смену и борьбу связанных с ними больших литературно-художественных стилей, сходство которых объясняется сходными условиями общественного развития этих народов: ренессанс, барокко, классицизм, романтизм, критический реализм, натурализм, модернизм, а в наши дни, с началом новой исторической эпохи развития общества, - социалистический реализм, представляющий качественно новую, наиболее высокую ступень развития реалистического искусства. Противоречия, в отставания общественного развития приводят к разновременности этих явлений в разных литературах. В зависимости от конкретных социально-исторических условий и от национальной литературной традиции эти направления и стили получают у разных народов различный национальный характер. Между отдельными литературными направлениями и стилями могут наличествовать явления переходного характера. Мы говорим в этом смысле о предренессансе или предромантизме; ранние представители критического реализма XIX в. - Бальзак, Диккенс, Гоголь, в отличие от Флобера, Теккерея, Толстого, тесно связаны с романтизмом, который представляет существенный, творчески значимый элемент их художественного метода. Углубленное сравнительное изучение таких переходных явлений обнаружит их сходные, исторически закономерные черты. Отдельные этапы общего литературного процесса могут выступать у разных народов в более ярко выраженной, так сказать классической для данного литературного направления или в ослабленной форме (французский и английский классический реализм XIX в. по сравнению с немецким).
Литературы великих культурных народов Востока, которые в средние века развивались не только параллельно с европейскими литературами, но шли впереди них, сохраняют на долгое время феодальный характер и выпадают из этого процесса, поскольку сами страны Востока, начиная с эпохи первоначального капиталистического накопления, оказываются выключенными из процесса буржуазного развития, становясь в дальнейшем объектом колониальной эксплуатации капиталистических стран. Их национальное возрождение в эпоху империализма и социалистических революций связано со скачком в общественном и литературном развития, при котором использование опыта передовых литератур делает, разумеется, необязательным: простое повторение всех пройденных европейскими литературами этапов. Романтизм, критический реализм, натурализм, модернизм как стили, созданные развитым буржуазным обществом, а в нашу эпоху, и раньше всего у народов Советского Союза, - социалистический реализм, приходят и здесь на смену литературным традициям эпохи феодальной, при этом по-разному используя национальное литературное наследие.
Когда мы говорим о смене больших литературных направлений и стилей, то подразумеваем изменение как общественной идеологии, так и средств ее художественного воплощения. На этой основе возможны более частные схождения идей, образов, сюжетов, литературных жанров, особенностей поэтического стиля, всей системы средств художественного выражения. Распространение в эпоху романтизма исторического жанра (исторического романа и исторической драмы) связано с развитием историзма в результате революционной ломки феодальных отношений в эпоху Французской буржуазной революции, с обращением к национальному прошлому и попыткой его художественного осмысления - в условиях подъема национального самосознания, отражающего процесс формирования буржуазных наций в XIX в. Развитие новых романтических жанров лирической поэмы, лирической драмы, лирического ("субъективного" или эгоцентрического) романа связано с характерным для этой переломной эпохи конфликтом между личностью и буржуазным обществом, с развитием индивидуализма, с проникновением во внутренний мир переживаний личности. Критика современного буржуазного общества в литературе классического буржуазного реализма выдвинула как ведущий литературный жанр современный общественный роман с его современными рядовыми героями, обыденными конфликтами и психологией, опосредствованной .воздействием среды и общественных отношений. Вряд ли возможно рассматривать такие эпохальные изменения в литературе, как переход от классицизма к романтизму, от романтизма к реализму, от этого последнего к натурализму и модернизму, как результат влияния международной .литературной моды, а смену жанров и стилей выводить из автоматизации (ставших привычными: и потерявших свою действенность художественных яриемов (как утверждал когда-то Виктор Шкловский). А между тем все же бесспорно, что развитие конкретных форм исторического романа или лирической поэмы в первой половине XIX в. было связано в европейских литературах с международными литературными взаимодействиями, с влиянием современных литературных образцов, в первом случае - исторического романа Вальтера Скотта, во втором - лирической поэмы Байрона, а историческая драма эпохи романтизма использовала для своих современных задач литературное наследие прошлого - трагедии и исторические хроники Шекспира.

II

Приведенные примеры показывают, что вопрос о сходных путях развития литературы разных народов, об историко-типологических аналогиях литературного процесса все время перекрещивается с вопросом о международных литературных взаимодействиях и влияниях. Невозможность полностью выключить эти последние вполне очевидна. История человеческого общества фактически не знает примеров абсолютно изолированного социального и культурного (а следовательно, и литературного) развития при отсутствии взаимодействия между отдельными его участками. Чем культурнее народ, тем интенсивнее его связи и взаимодействия с другими народами. Напомним слова Маркса в предисловии к "Капиталу": "Всякая нация может и должна учиться у других" [6].
Сказанное относится и к специальной области литературы. Ни одна великая национальная литература не развивалась вне живого и творческого взаимодействия с литературами других народов, и те, кто думают возвысить свою родную литературу, утверждая, будто она выросла исключительно на местной национальной почве, тем самым обрекают ее даже не на "блестящую изоляцию", а на провинциальную узость и самообслуживание.
Простейший случай такого взаимодействия представляет влияние более передовой литературы народа, опередившего другие в своем, общественном развитии, на литературы народов, в общественном отношении более отсталых. Основной предпосылкой таких взаимодействий являются неравномерности, противоречия и отставания, характеризующие развитие классового общества. В условиях неравномерностей единого социально-исторического процесса, при наличии общих тенденций развития, "страна, промышленно более развитая", по словам Маркса, "показывает менее развитой стране лишь картину ее собственного будущего" [7]. Отсюда следует, что страны более отсталые не всегда проделывают самостоятельно тот этап пути, который уже пройден странами более передовыми.
В процессе международных литературных взаимодействий в Европе, когда вместе с зарождением капиталистических отношений начинают складываться национальные государства и национальные культуры, можно наметить известную последовательность литературных (вообще - идеологических) влияний, очагами которых по очереди становятся страны, представляющие на данном этапе передовые участки общественного развития. Такое международное влияние имели в XV-XVI вв. итальянское Возрождение, в XVII в.- французский классицизм, в XVIII в.- английское и французское буржуазное Просвещение, в XIX в. - французский и английский критический реализм.
В наши дни, в эпоху социалистических революций, советская литература, литература передовой страны социализма, становится главным очагом идейно-художественных воздействий социалистического реализма на литературы стран народных демократий и на прогрессивную и революционную литературу капиталистических стран - не только в Европе, но и во всем мире.
Но факты международных литературных взаимодействий отнюдь не ограничиваются этими наиболее ясными случаями. Так, международное влияние русского критического реализма XIX в. не пропорционально уровню общественного развития дореволюционной России, Однако, классическая русская литература от "Капитанской дочки" Пушкина до Толстого, Достоевского и Горького была зеркалом русского освободительного движения и назревающей русской революции; поэтому своим общественным пафосом, социальным гуманизмом и народолюбием она со второй половины XIX в. оказывала и оказывает все растущее влияние на передовую реалистическую литературу всего мира, многократно возросшее после великих исторических событий Октябрьской социалистической революции.
Не следует также прямолинейно и односторонне понимать международные литературные влияния только как влияние передовых литературно-общественных идей и течений. Существуют исторические ситуации, при которых становится возможным обратное, реакционное воздействие. Примером может служить всеевропейское, а в настоящее врзмя, можно сказать, мировое влияние французского модернизма как продукта литературного декаданса эпохи империализма (или влияние Испании и Италии на европейские литературы эпохи рефеодализации и католической реакции, с которым связана проблема европейского барокко XVII в.). И в этом вопросе было бы неправильно представлять себе последовательность литературных направлений и стилей как "единый поток", игнорируя социальные противоречия и борьбу, наличествующие на каждом этапе литературного процесса.
Литературные взаимодействия указанного типа, вызванные сходными потребностями и тенденциями общественного и литературного развития, могут служить объяснением для влияния исторического романа Вальтера Скотта или лирической поэмы Байрона на европейские литературы эпохи романтизма, но они не относятся, например, к таким приведенным выше случаям, как обращение тех же романтиков к наследию Шекспира. В случаях подобного рода речь идет не о "взаимосвязях и взаимодействиях", а о связях односторонних, о проблеме творческого использования "литературного наследия" прошлого, для которого стоящий на повестке нашей конференции термин никак не пригоден. Учитывая это обстоятельство, я предпочел бы говорить о "литературных связях и взаимодействиях", не настаивая на "взаимном" характере всех подобного рода связей.
В советском литературоведении в методологических спорах о проблеме литературных влияний прежде довольно часто цитировались высказывания Г. В. Плеханова, который положил начало историко-материалистическому рассмотрению этой проблемы в ее исторической закономерности и социальной обусловленности. Согласно формуле Плеханова, "влияние литературы одной страны на литературу другой прямо пропорционально сходству общественных отношений этих стран" [8]. В вульгарно-социологическом истолковании "Литературной энциклопедии" положение это приняло следующий вид: "Если классовый генезис творчества разнороден, если несходны психические устремления, - исчезает всякая возможность внутренних взаимодействий"..."В лучшем случае это будут мелкие, лишенные всякой показательности реминисценции и заимствования".
На самом же деле, если бы влияние классического писателя прошлого было ограничено пределами литературы, имеющей одинаковую с ним социальную базу, влияние Шекспира на романтиков было бы вообще невозможно. Еще меньше можно было бы говорить о жизни Шекспира в веках, т. е. о влиянии его на литературу разных направлений, времен и народов, включая и нашу советскую драматургию, о судьбе наследия Гете в русской литературе на разных этапах ее исторического развития, о "Цицероне в смене веков" ("Cicero im Wandel der Jahrhunderte" - как озаглавлена книга известного филолога-классика проф. Ф. Ф. Зелинского). Между тем в богатом и сложном, а иногда исторически противоречивом наследии великих классиков прошлого писатели, принадлежащие к разным литературным направлениям и различным общественным группам, в разные исторические эпохи могут находить те или иные аспекты и элементы, созвучные их современности и необходимые им при решении тех или иных актуальных творческих задач.
Конечно, мера творческого осмысления и переосмысления наследия .прошлого не безгранична, ее пределы заложены в объективных, исторически обусловленных особенностях самого произведения или писателя. По ту сторону определенной границы возможной идеологической или художественной близости начинается равнодушие или даже полемическое отталкивание (Шекспир и французский классицизм), или переосмысление превращается в субъективное искажение, переходящее в фальсификацию (импрессионистическая разорванность и упадочная эротика "Электры" Гофмансталя-Штрауса, типичная для буржуазного декаданса начала XX в.). Тем не менее, границы эти достаточно широки, чтобы писатель мог жить в веках с различной степенью интенсивности, вызывая теоретический интерес и творческую симпатию к тем или иным аспектам своего поэтического наследия, самый отбор которых характерен для заимствующей литературы на каждом новом этапе ее развития.

III

Для исторически правильной постановки проблемы международных литературных взаимодействий необходимо учесть следующие методологические соображения.
1. Влияние.не есть случайный, механический толчок извне, не эмпирический факт индивидуальной биографии писателя или группы писателей, не результат случайного знакомства с новой книжкой или увлечения литературной модой или наличия под рукой двуязычного "посредника" (transmetteur), путешественника или политического эмигранта, разыскание которого представляет типичную для подобного эмпирического подхода заботу Ван-Тигема и французских "компаратистов". Всякое идеологическое (в том числе литературное) влияние закономерно и социально обусловлено. Эта обусловленность определяется внутренней закономерностью предшествующего национального развития, общественного и литературного. Чтобы влияние стало возможным, должна существовать потребность в таком идеологическом импорте, необходимо существование аналогичных тенденций развития, более или менее оформленных, в данном обществе и в данной литературе. А. Н. Веселовский говорил в таких случаях о "встречных течениях" в заимствующей литературе. Существование подобных "встречных течений" в ряде случаев затрудняет решение вопроса о наличии или отсутствии "влияний" со стороны.
Так, спорным остается вопрос о влиянии "Декамерона" Боккаччо на "Кентерберийские рассказы" Чосера [9]. В обоих случаях мы имеем произведение, характерное в идейном и художественном отношении для городской литературы на грани средневековья и Возрождения, с широким использованием аналогичных, а иногда и тождественных международных сюжетов средневековой бытовой новеллистики для новых задач реалистического изображения современного общества; но более раннее зарождение этого нового искусства в Италии и более развитой его характер у Боккаччо, в соответствии с уровнем развития итальянского общества и итальянской литературы в эпоху раннего Возрождения, не говорят еще сами по себе о наличии факта литературного воздействия.
С этой точки зрения можно усмотреть аналогичные тенденции в зарождении жанров мещанской драмы и семейного романа в литературе буржуазного Просвещения в Англии и Франции XVIII в. и можно признать относительную законность точки зрения французских исследователей, которые, как Лансон, ищут источники этого жанра не в импорте из Англии, а в национальной литературной традиции - по крайней мере для раннего периода развития этих жанров (Детуш, Нивель де ла Шоссе, "Марианна" Мариво), тогда как в более поздней мещанской драме Дидро и в его теориях уже отчетливо выступает влияние Англии, передовой страны эпохи буржуазного Просвещения.
Еще один, более частный пример. Роман Альфонса Додэ "Малыш" ("Le petit Chose", 1868), изображающий с симпатией и сентиментальным юмором страдания "маленького человека", одинокого и покинутого в своей борьбе за существование в обстановке жестокого эгоизма, царящего в буржуазном общество, многими чертами, идейными и художественными, напоминает более ранние по времени романы Диккенса. Тем не менее, Додэ неоднократно заявлял, что он пе читал Диккенса. Если в этом случае не исключается опосредствованное влияние популярного английского писателя, то напомним, что в русской литературе тема социальной жалости к "маленькому человеку" была выдвинута Пушкиным ("Станционный смотритель", 1830) и Гоголем ("Шинель", 1839-1841) гораздо рапьше, чем влияние Диккенса стало заметным фактором в развитии русской "натуральной школы".
Таким образом, историко-тидологические схождения и литературные взаимодействия диалектически взаимосвязаны и в процессе литературного развития должны рассматриваться как два аспекта одного исторического явления.
2. Всякое литературное влияние связано с социальной трансформацией заимствуемого образа, под которой мы понимаем его творческую переработку и приспособление к тем общественным условиям, которые являются предпосылкой взаимодействия, к особенностям национальной жизни и национального характера на данном этапе общественного развития, к национальной литературной традиции, а также к идейному и художественному своеобразию творческой индивидуальности заимствующего писателя.
Французские драматурги XVII в., писал Маркс, "понимали греков именно так, как это соответствовало потребности их собственного искусства, и потому долго еще придерживались этой, так называемой "классической" драмы, после того как Дасье и другие правильно разъяснили им Аристотеля" [10].
Приведу другой, более частный пример. Немецкая бюргерская литература середины XVIII в. видела в библейском эпосе англичанина Мильтона высокий образец религиозно-морального искусства, которое противопоставлялось героической и галантной, "светской" тематике французской классической эпопеи. Но на немецкой почве "Потерянный рай" Мильтона породил "Мессиаду" Клопштока. Центральный драматический образ Сатаны Мильтона, проникнутый героическим пафосом пуританской революции, заменяется лирическим образом Христа, "непротивленческого" героя, все величие которого в кротком терпении под тяжестью неизбежных страданий. Эпическое развитие сюжета превращается в смену лирических картин, рассчитанных на эмоциональное сочувствие взволнованного слушателя. Эта социальная трансформация христианского эпоса Мильтона на почве немецкой литературы XVIII в. наглядно показывает различие между пуританством как боевой идеологией английской революционной буржуазии XVII в. и пиетизмом немецкого бюргерства, бессильного политически, исповедующего "религию сердца", сентиментально погруженного и интроспективное созерцание сноих интимных лирических переживаний.
Таким образом, для историка литературы, изучающего проблему литературных взаимодействий и влияний, говоря шире - для всякого сравнительно-исторического изучения литературы вопрос о чертах различия и их исторической обусловленности не менее важен, чем вопрос о сходстве. Проблема так называемого "байронизма" молодого Пушкина, как мне представлялось, когда я ею занимался ("Байрон и Пушкин", 1925), имеет смысл только как проблема становления и созревания творческого гения Пушкина, его пути к художественному реализму.
3. Тем самым намечается путь для постановки основной и наиболее общей проблемы, связанной с изучением международных литературных взаимодействий, - о роли традиции и "влияний" в развитии идеологии вообще. Касаясь вопроса об относительной самостоятельности развития идеологий в связи с критикой вульгарно-социологических извращений учения Маркса, Энгельс в известном письме к Конраду Шмидту {27.X.1890) говорит, между прочим, по поводу философии: "...Как особая область разделения труда, философия каждой эпохи располагает в качестве предпосылки определенным мыслительным материалом, который передан ей ее предшественниками и из которого она исходит... Преобладание экономического развития в конечном счете также и над этими областями для меня неоспоримо, но оно имеет место в рамках условий, которые предписываются самой данной областью: в философии, например, воздействием экономических влияний (которые опять-таки оказывают действие по большей части только в своем политическом и т. п. одеянии) на имеющийся налицо философский материал, доставленный предшественниками. Экономика здесь ничего не создает заново, но она определяет вид изменения и дальнейшего развития имеющегося налицо мыслительного материала, но даже и это она производит по большей части лишь косвенным образом, между тем как важнейшее прямое действие на философию оказывают политические, юридические, моральные отражения" [11].
Эти мысли Энгельса о философии относятся в равной мере и к другим областям идеологического творчества, в частности - к художественной литературе. Как всякая идеология, литература определенной эпохи и определенного общественного направления возникает не на пустом месте, а в сложном процессе взаимодействия с существующей идеологической (в частности литературной) традицией. Литературное произведение отражает общественную действительность, но это отражение - не пассивная копия, оно активно оформляется исторически обусловленным общественным сознанием писателя. Характер этого оформления в значительной мере определяется наличием литературных традиций, прежде всего национальной, затем и международной, в условиях единства и закономерности в развитии общественно-исторического и литературного процесса и постоянных связей и взаимодействий между его отдельными участками. Поэтому всякая идеологическая борьба в литературе проявляется одновременно как борьба с существующей литературной традицией, как ее дальнейшее развитие, видоизменение, частичное или полное преодоление, или, говоря словами Энгельса, "как изменение и развитие имеющегося налицо мыслительного материала". Отсюда ясно, какое огромное методическое значение имеет сравнение творчества писателя с литературной традицией, национальной и международной, с влиявшими на него предшественниками и современниками, в целях установления исторически обусловленного сходства и различия между ними. Именно с помощью подобных сопоставлений познается творческая самостоятельность писателя и его место в общем развитии литературы, национальной и мировой.

IV

Как известно, современная зарубежная компаративистика придает большое значение различию, которое она проводит между так называемым общим и сравнительным литературоведением (littérature générale и littérature comparée, allgemeine и vergleichende Literaturgeschichte). Разрыв между ними представляет неизбежное следствие буржуазной социологии, отрицающей общие закономерности исторического, а следовательно, и литературного развития. Такая методология превращает всеобщую литературу в простую сумму отдельных фактов из области национальных литератур, а литературные связи и взаимодействия между ними, составляющие предмет так называемого "сравнительного литературоведения", - в ряд случайных эмпирических "встреч" между писателями, которые приобретают самодовлеющее и притом преувеличенное значение будто бы основного фактора развития литературы.
Марксистское понимание законов исторического развития, единства и закономерности общеисторического (а следовательно, и литературного) процесса делает впервые возможным подлинно научное построение не только всеобщей истории, но и всеобщей истории литературы. Построение это должно опираться па сравнительное изучение литератур, учитывающее как параллелизм литературного развития и вызванные им закономерные историко-типологические схождения между литературами, так и наличие обусловленных ими международных литературных взаимодействий. Явления эти, как уже было сказано, диалектически взаимосвязаны и должны рассматриваться со всесторонним учетом этих связей.
Разумеется, такая подлинно "всеобщая" литература в соответoствии с духом советской исторической науки должна преодолеть традиционный "европоцентризм" зарубежного литературоведения, став историей литературы действительно мировой, а не только общеевропейской. Для этого необходимо прежде всего, чтобы литературы народов, мало нам известных вследствие своей географической отдаленности от европейского мира или отставших в своем культурном развитии и ставших колониями или полуколониями капиталистической Европы, потеряли для нас налет "экзотики", столь характерной, например, для "китайщины" в европейском искусстве XVIII в., или для увлечения негритянской скульптурой в западноевропейском модернизме; иными словами, мы обязаны раскрыть в них те общие исторические а историко-литературные закономерности, которым были подчинены и эти литературы, при всей их географической от нас отдаленности и веками сложившемся национальном своеобразии. Путь к осуществлению этой важной исторической и культурной задачи открывает нам сравнительно-историческое изучение литератур.
 

Литература

1. Доклад, прочитанный в Институте мировой литературы АН СССР на дискуссии о взаимосвязях и взаимодействии национальных литератур 11 января 1960 г.

2. Сравнительное литературоведение и проблема литературных влияний (Изв. АН СССР, ООН, 1937, № 3, стр. 383-403); Литературные отношения Востока и Запада как проблемы сравнительного литературоведения (Ленинградский гос. ун-т. Тр. юбилейной научной сессии, секция филолог, наук, 1946, стр. 152-178); Эпическое творчество славянских народов и проблемы сравнительного изучения эпоса (IV Международный съезд славистов. Доклады., М. 1958).

3. См. "Капитал", т. I, гл. XXIV (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XIII, стр. 784).

4. См. В. И. Ленин. Сочинения, т. 1, стр. 122-123.

5. См. В. Жирмунский. Литературные отношения Востока и Запада..., стр. 156-175.

6. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XVII, стр. 8.

7. Там же, стр. 4.

8. Г. В. Плеханов. Сочинения, т. VII, 1925, стр. 210.

9. Си. М. П. Алексеев. "Кентерберийские рассказы" и "Декамерон". Уч. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена, Л., 1941, т, 41, стр. 57-110.

10. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XXV, стр. 394 (К. Маркс - Ф. Лассалю, 22 июля 1861 г.).

11. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XXVIII, стр. 260-261.

Источник текста - Фундаментальная электронная библиотека "Русская литература и фольклор".

Hosted by uCoz