(Якобсон Р. Работы по поэтике. - М., 1987. - С. 213-218)
Из всех литературных жанров Пушкина лирическая поэзия остается наименее изученной.
Это объясняется целым рядом причин. Выявить их - значит по существу обратить
внимание на основные черты лирических произведений поэта, что и составляет главную
цель наших заметок. Недостаточное внимание к лирике Пушкина объясняется преимущественно
тем, что ее обычно рассматривают как побочную линию в творчестве поэта; считается,
что она внесла якобы меньше новшеств в историю русского художественного слова,
менее эффективно способствовала его развитию, чем другие части творческого наследия
поэта.
В начальный, лицейский период Пушкин и в самом деле выступает почти исключительно
как поэт-лирик, но в его более зрелом творчестве этот жанр все более и более
явно занимает лишь вторичное место, уступая главную роль то большим эпическим
поэмам, то драматическим, а позднее и прозаическим опытам. В творческой эволюции
поэта наблюдается если и не прямое преодоление лирического начала, то, по крайней
мере, его сдерживание и ограничение; так, "Пиковая дама", "Евгений
Онегин", "Борис Годунов" и им подобные произведения скрывают
лирический характер пушкинского поэтического мира от исследователя, рассматривающего
его творчество ретроспективно; поэтому исследователь замечает лишь отдельные
выдающиеся вершины, упуская из виду целостный пейзаж. Да, безусловно, в своем
творческом движении Пушкин подчас отходил от лирики, а в эпических произведениях
он нередко сознательно сдерживал лирические порывы, заменяя куски текста точками,
но мы не должны упускать из виду того, что изначально он шел от лирики, что
из лирики проистекала вся его поэзия и в основе ряда его эпических сочинений
лежали лирические наброски. Здесь речь идет не только о поэтической мастерской
Пушкина, не только об исторических предпосылках знаменитых его произведений,
но и о литературном фоне, который также является одним из их активных компонентов.
Отступая от лирики, поэт ориентировался на такого читателя, который не только
заметил бы это отступление, но и глубоко осознал, от чего отступает поэт. Лирика
Пушкина есть, кроме всего прочего, незаменимый ключ к пушкинской символике,
которая в его эпических произведениях в гораздо большей мере запутана и скрыта.
Лирическое стихотворение - единственный литературный жанр, которому Пушкин остался
верен всю жизнь - с отрочества до последних дней; этот жанр связывает воедино
все его творчество.
В пушкинской лирике обнаруживается ряд точек соприкосновения с предшествующим
развитием русской поэзии. Несомненно, это развитие обусловило то, что Пушкин
начал с лирики, отдал ей полную дань в свои лицейские годы и впоследствии несколько
отошел от нее; и, наоборот, тот факт, что Пушкин изначально выступал именно
под знаком лирики, связан с богатством русской лирической традиции. XVIII и
начало XIX века ознаменованы необычайным подъемом русской лирической поэзии.
Пушкин-лирик является наследником многообразных течений русского классицизма.
Особое влияние оказали на него так называемые малые формы литературы классицизма,
принадлежавшие к области "легкой поэзии", и опыты преодоления норм
классицизма, тесно связанные с "малыми" формами. Ни в области драмы,
ни в эпической поэзии, ни в прозе Пушкин не имел таких великолепных и разнообразных
образцов, какие были оставлены в лирике Державиным, Батюшковым и Жуковским.
Влияние выдающихся предшественников сказывается и в понимании и разработке Пушкиным
отдельных лирических жанров. Многое почерпнул молодой Пушкин и из зарубежной
лирической поэзии, в особенности из французских писателей XVII - XVIII вв.,
а впоследствии из новой английской лирики, однако заимствование не было бы плодотворным
без богатой национальной традиции. Хотя в лирике роль Пушкина как первооткрывателя
и основателя новых форм русской литературы не столь велика, как, скажем, в исторической
драме или поэме, его лирика синтезировала в себе достижения векового развития
поэзии русского классицизма, превзошла ее и исчерпала ее творческие возможности.
Ни романтическая музыкальная лирика (Баратынский, Лермонтов, Тютчев), развитие
которой было завершено символистами, ни реалистическая, пародийно направленная
лирическая поэзия Некрасова не шли путем Пушкина, между тем как "Евгений
Онегин", "Медный Всадник", "Борис Годунов" и прозаические
опыты Пушкина стали вехами в истории русской литературы и направляли новые художественные
завоевания.
Однако для историков литературы особая загадка лирики Пушкина кроется не столько
в том, что у нее нет явных последователей, сколько в исключительности ее формальных
приемов. Поэтика пушкинской лирики настолько сильно отклоняется от привычных
представлений о строении лирического стихотворения, что при изучении ее исследователь
сталкивается с необычайно сложной проблемой; да и современный читатель, чтобы
в полной мере усвоить какое-либо стихотворение Пушкина, должен сознательно отрешиться
от обычных художественных критериев. Перед нами предстает особый мир художественных
ценностей, но существеннее то, что мы сознаем: мир лирической поэзии, в который
мы проникли, есть лишь один из лирических миров и его границы могут быть раздвинуты.
Подобное противопоставление поэтических миров, на которое мы обращаем внимание
читателя, фактически стало творческой основой лирики Пушкина: это классицизм,
освещенный романтизмом. Классицизм поэта, остающегося верным его традиции, но
в то же время сознающего, ценящего и широко использующего достижения романтизма,
существенно отличается от предромантического классицизма, равно как романтики
реалистического направления (Бодлер, Лотреамон, Достоевский) резко отличаются
от обычных романтиков.
"Мы не только еще не придумали, - говорит Пушкин, - приблизить поэтический
слог к благородной простоте, но и прозе стараемся придать напыщенность, поэзию
же, освобожденную от условных украшений стихотворства, мы еще не понимаем"
[ПСС, VII, 81]. В этом состоит суть поэтики Пушкина, оставляющая особую, непривычную
печать на его лирических произведениях и чрезвычайно затрудняющая их анализ,
ибо нет более сложного материала для анализа, чем аскетически простые формы,
особенно если мы знаем их наизусть с детства. Пушкинской лирике глубоко чужд
дуализм повествования и повествовательных украшений или противопоставление объектов
и образов, реального и образного миров (лексическое значение, которому приписано
в стихотворении объективное значение, принадлежит первому миру - это, так сказать,
содержание лирического сообщения; "тропы", вызывающие в сознании объекты,
реально не входящие в материальное содержание и соотносимые с последним по сходству,
контрасту или смежности, принадлежат к второму миру). Отношение между этими
двумя мирами присуще каждой поэтической школе; граница между ними может стираться
таким образом, что слова как бы колеблются между ними. Однако Пушкин в своем
движении от лирики к эпическим формам почти полностью отвергает самодовлеющие
тропы; точнее, он проецирует их на поэтическую реальность таким образом, что
объекты, составляющие "содержание" стихотворного произведения, фактически
оказываются связанными друг с другом тесными отношениями смежности, сходства
и контраста. Метонимические и метафорические отношения тем самым материализуются,
входят непосредственно в "содержание" стихотворения и становятся его
темой, его драматическим сюжетом. Путешествие, дальний пейзаж или, например,
временная последовательность событий составляют обычные мотивировки для цепи
смежных образов в стихотворениях Пушкина.
Особое внимание Пушкина к точности, простоте и смысловой наполненности поэтического
слова отличает его лирическую поэзию от романтической лирики. Его поэтическое
повествование течет спокойно, "без печали и гнева"; при выборе лексического
материала и синтаксических конструкций он не обращается к средствам эмоциональной,
экспрессивной речи. В области пунктуации для него характерно избегать многоточий,
восклицательных и нередко даже вопросительных знаков; он чрезвычайно внимателен
к границам лексических значений. Его эпитеты точны и тематически мотивированы;
звуковая ткань текста и интонация тесно сопряжены со смыслом; его лирике совершенно
чуждо стремление к самодовлеющей музыкальности и украшательству. Формы пушкинского
стиха хорошо организованы и эластичны, они идеальным образом согласуются с выражаемым
содержанием. В стихах Пушкина поразительная актуализация грамматических противопоставлений,
особенно в области глагольных и местоименных форм, сочетается с тонким вниманием
к выражаемому смыслу. Нередко отношения контраста, близости и смежности между
грамматическими временами и числами, глагольными видами и залогами играют непосредственно
главенствующую роль в композиции того или иного стихотворения; подчеркнутые
фактом вхождения в конкретную грамматическую категорию, эти отношения приобретают
эффект поэтических образов, и мастерское варьирование грамматических фигур становится
средством повышенной драматизации поэтического повествования. Поистине трудно
найти пример более искусного поэтического использования морфологических возможностей!
Для достижения наибольшей семантической наполненности слов и их тончайшей дифференциации
Пушкин широко и эффективно использует уникальное стилистическое богатство русского
языка с его взаимопроникновением обиходных и церковнославянских элементов, светской
и церковной традиций, народных (разговорных и фольклорных) элементов и "офранцуженной"
аристократической речи. Прекрасно сознавая преимущества этой языковой многослойности,
он провозглашает: "Как материал словесности язык славяно-русский имеет
неоспоримое превосходство пред всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно
счастлива" [ПСС, VII, 27]. В то же время это счастливое свойство русского
языка крайне затрудняет восприятие иностранцем поэтических произведений, столь
существенно связанных с языком, в особенности лирики Пушкина, теснейшим образом
связанной с языковыми значениями. Это создает много головоломных трудностей
как для переводчика, в родном языке которого отсутствует столь богатая стилистическая
стратификация словаря, так и для читателя, который не посвящен в разнообразные
тонкости русского языка.
Часто говорят о реализме Пушкина; однако украшение повествования тематически
избыточными подробностями, стремление обрисовать и расцветить каждый предмет,
принадлежащий области описания, во всех возможных деталях - все эти черты, столь
свойственные литературе и изобразительному искусству "реалистического периода",
чужды равным образом пушкинской лирике и графике. Его поэтические образы необычайно
лаконичны, они носят характер скорее графический, нежели колористичный и живописный.
Представляя нам разнородные образы на одной плоскости, Пушкин тем самым снимает
их иерархический порядок. Данные субъективного опыта объективизируются, они
утрачивают отделенность от образов объективного действия; тем самым лирический
герой стихотворений Пушкина также утрачивает главную, центральную роль. Эмоция
представляет собой лишь один из объектов поэтического повествования, и поэтому
лирика Пушкина может быть речью об эмоции, но отнюдь не эмоциональной речью.
Литературные критики неизменно связывают поэтику поэта и его взгляд на мир;
они интерпретируют пушкинскую поэтическую речь, создающую впечатление бесстрастной
речи, и равнозначность всех образов, которую Пушкин показывает нам, уподобляя
роль поэта эху, воспроизводящему все звуки, как "всеодобряющее" отношение
поэта к миру, хотя мы знаем, что его личное отношение к миру в действительности
носило другой характер. Каждый вдумчивый читатель оказывается в тупике перед
множеством разнородных образов, населающих поэтический мир Пушкина на равных
правах; большое число объектов пронизывают друг друга; один и тот же объект
представляется в разных обликах. Полисемия произведения неизбежно проистекает
из отсутствия иерархического порядка. "Борьба здесь идет за каждый образ,
- пишет современный критик. - Ни один не может быть осмыслен до конца с одной
точки зрения. Каждое осмысление открывает дверь другому и ни одно не может быть
принято как окончательное" [1]. Критик,
тем не менее, ошибается, когда, сталкиваясь с полисемией поэтического произведения,
он приходит к выводу о неопределенной позиции, колебаниях и расплывчатости мировоззрения
его автора. Неоднозначность, или, более точно, множественность смыслов, есть
базисный компонент поэтических произведений Пушкина, и было бы бесполезно искать
какое-либо единообразное содержание в таком поэтическом объекте, как эхо. Именно
в этим связан тот факт, что из поэтических произведений Пушкина критиками извлекается
бесконечное число противоречивых суждений, характеризующих его политические,
философские или религиозные взгляды, и положение не спасают никакие попытки
объяснить эти противоречия деклассированным статусом поэта или тем обстоятельством,
что он перерос свой собственный класс. Критики или порицают подобные идеологические
"несообразности" в произведениях Пушкина, или же пытаются как-то оправдать
эту "слабость", не замечая, однако, того, что именно благодаря этой
удивительной семантической множественности поэт-мастер занял совершенно исключительное
место в культуре всех времен и народов. Каждое поколение, каждый класс, каждое
идеологическое течение привносит свою собственную шкалу ценностей в его творческое
наследие, которое само по себе лишено оценочных суждений.
Ученый, рассматривающий любое стихотворение пушкинской лирики как "вещь
в себе", обнаруживает идейные противоречия, отмечает идеологический перелом,
произошедший в 1825 г., говорит о мятежных настроениях и последующей капитуляции
поэта. Однако читатель, для которого Пушкин остается источником жизненной силы,
хорошо понимает, что творчество поэта есть непрерывный процесс, и в особенности
его лирика, от ранних лицейских стихов и до последних лирических набросков,
однородна по своей символике. В самом деле, почти невозможно говорить о малых
формах у Пушкина, ибо эти малые фрагменты срастаются воедино в монолитном произведении-жизни,
на последних страницах которого возобновляются, развиваются и угасают образы
первых страниц. Без осознания этой целостности невозможно постичь лирику Пушкина.
Некоторые связи между образами столь тесны, что достаточно появиться одному
образу, как в сознании непременно всплывает второе звено ассоциативной цепи.
Так, темам рабства, мятежа и свободы неизбежно соответствуют образы воли, потока,
наводнения, ущелья, тюрьмы, клетки, Петра I и Наполеона, и подобная ассоциативная
связь сохраняется даже в том случае, если предмет темы прямо не назван в стихотворении
или снят автором по цензурным соображениям (например, в стихотворении "Кавказ").
При этом не следует упускать из виду, что навязчивая и неусыпная цензура является
весьма существенным фактором в истории русской литературы (это в большой степени
относится и к пушкинской поре), что способность к чтению между строк становится
необычайно развитой у читающей публики, и в силу этого поэт охотно обращается
к намекам и недомолвкам, то есть к "эзопову языку". Именно на фоне
такого рода устойчивых ассоциативных связей читатель с особенной яркостью воспринимает
те связи, которые допускают различные вариации. В композиционном отношении это
напоминает нам традиционную народную комедию (commedia dell'arte), в которой
возможности импровизации выступают особенно ярко на фоне устойчивых компонентов.
И в пушкинской лирике постоянно повторяются различные противопоставления - покоя
и движения, свободной воли и сдержанности, жизни и смерти, - при этом нас очаровывают
и ошеломляют постоянные причудливые изменения взаимоотношений между членами
этих пар. Эти изменчивые отношения отражаются в непрерывной изменчивости мифа
о Пушкине, которого один русский писатель (Достоевский) прославляет как вечное
воплощение смирения, а другой (Валерий Брюсов) - столь же убедительно - как
вечный символ революции. Именно это неуничтожаемое внутреннее напряжение мы
и называем "бессмертием поэта".
Примечания
1. Д. Мирский. Проблема Пушкина. - "Литературное
наследство", т. 16-18. М., 1934, с. 102.
