М. Ф. Мурьянов

ПУШКИН И ЦЫГАНЕ

(Мурьянов М.Ф. Пушкин и Германия. - М., 1999. - С. 399-415)

 
Наряду с некоторыми пушкинскими произведениями, затрагивающими цыганскую тему и по этому признаку ничем не выделяющими поэта из его литературной и общественной среды, есть факты, свидетельствующие, что интерес к цыганам был у Пушкина необыкновенным - устойчивым и глубоким:
- В лицее 14-летний Пушкин написал недошедший до нас роман "Цыган" (1813).
- Во время кишиневской ссылки поэт, заведомо вредя своей и без того скомпрометированной репутации чиновника Министерства иностранных дел, пляшет на народных праздниках под цыганскую музыку и однажды исчезает на несколько дней, в течение которых кочует с табором в Буджакской степи, что не имело прецедента в русской фольклористике и этнографии; бессарабские цыганки есть в "Дон-Жуанском списке" поэта.
- Пушкинская поэма "Цыганы" (1824) получила оценку компетентных современников в Англии (филолог Дж. Борроу) и Германии (санскритолог А.Ф. Потт) как произведение, по выражению внутреннего мира цыган лучшее в мировой литературе.
- Осенью 1828 г. у Пушкина было намерение ввести в окончание "Евгения Онегина" гадающую цыганку.
- Живя в Москве, поэт, коротко знакомый через П.В. Нащокина с московскими цыганами, становится крестным отцом внучки знаменитой цыганской певицы Стеши, что является единственным известным случаем его крестного отцовства.
- Новый 1831 год обрученный поэт встречает не с невестой, а в обществе цыган.
- В канун свадьбы Пушкин просит цыганку о прорицании судьбы, и после спетой ему песни "не к добру" рыдает, обхватив голову руками - это третий и последний сообщенный современниками случай слез поэта в течение всей его жизни.
- Единственный документ, свидетельствующий о занятиях Пушкина испанским языком, является черновиком его пробы перевода новеллы Сервантеса "Цыганочка" (1832).
- В последние годы Пушкин участвует в написании либретто оперы М.Ю. Виельгорского "Цыгане".
- За несколько месяцев до гибели Пушкин создает незавершенный набросок баллады "Альфонс", где намечен образ цыган, по ночам покидающих виселицу.
Ничто из перечисленного не является для пушкиноведения новостью, но сосредоточенная группировка событий в этом ракурсе предпринята нами впервые. Такие личности как Пушкин не столько подчиняются общепринятым требованиям вкуса, сколько сами формируют его, особенно для последующих поколений, но все же в данном случае предубеждения к "цыганщине" берут верх, и цыганофильство великого человека не может относиться к числу популяризируемых истин. Наставления по школьной теме "Пушкин и музыка" цыган вообще не упоминают, книга В.В. Яковлева говорит о них как бы с сожалением [1], а в работах И. Эйгеса и А.Н. Глумова можно встретить высказывания такого рода как "став семьянином, Пушкин начал охладевать к цыганскому шуму" [2], или что в 30-е годы поэт "стал заметно уравновешеннее во взглядах на жизнь и искусство. Цыганский быт и богема были ему уже в тягость" [3]. Чтобы как-то смягчить этот грех молодости, пишут, что при Пушкине "цыганский хор нес искусство исполнения старинных русских песен в чистом их виде, в подлинных народных традициях" [4], а после цыганская музыка деградировала в пошлое увеселение ресторанов. При этом остается неясным, в чем же заключается принципиальное преимущество нерусского исполнения русских песен, каковы исторические основания для такой периодизации цыганского пения, поскольку известно, что оно имело место и в трактирах допожарной Москвы, и, наконец, чего хотели бы от ресторанов враги пошлости: их ликвидации, или тишины, или звучания органной музыки? Ведь реальные люди таковы, что в некоторых ситуациях их трапеза не может сводиться к простейшему физиологическому насыщению пищей, и тогда вместе с эйфорией вина и праздничным острословием должна добавиться музыка, "способная противостоять картинам и звукам окружающего пиршества" [5], сущность которой схвачена пушкинским гением в застольной складчине 1831 года, когда после слов Д. Давыдова
Киплю любуюсь на тебя
Глядя на прыть твою младую
он набросал четверостишие
Так старый хрыч, цыган Илья
Глядит на удаль плясовую
Да чешет голову седую
Под лад плечами шевеля [6]
лаконичный портрет дирижера самого знаменитого цыганского хора Москвы Ильи Осиповича Соколова.
Вопрос об оценке цыганского элемента в эстетике Пушкина не только не решен, но даже не ставился. Для получения искомого результата пушкиноведение должно иметь исходные данные от историков музыки, равно как и от цыгановедения. Сегодня этих данных нет: на смену резко негативной оценке цыганского пения в работах Б.С. Штейнпресса [7] пришло осуждение более спокойное - В.А. Васина-Гроссман отмечает, что в XIX веке репертуар цыганских хоров России "ориентируется на определенную аудиторию, которую хотя и можно назвать демократической, но нельзя назвать передовой" [8], а когда в 1931 г., откликаясь на государственные мероприятия по переводу цыган на оседлость, академик А.П. Баранников писал, что можно "наперед сказать, что у цыган нельзя найти богатого творчества", что "тематика их песен однообразна и бедна" [9], то эта установка не способствовала сбору материалов и их серьезному филологическому осмыслению. В частности, один из ветеранов сектора фольклора Пушкинского Дома проф. Е.В. Гиппиус, интересовавшийся цыганским пением и записывавший его для нашего фонограммархива, не опубликовал по этой теме ничего, и фольклористы должны констатировать, что "музыкальное творчество цыган, проживающих в СССР, до настоящего времени совершенно не исследовано" [10].
Сейчас, когда живая традиция цыганского исполнительства почти полностью утрачена и существующие "цыганские" ансамбли укомплектованы в значительной части не цыганами, пожалеть все-таки есть о чем. Если "тематика песен однообразна и бедна", то "остается в силе тот факт, что одна лишь звуковая структура может быть главным носителем поэтической силы произведения в том глубочайшем слое, по сравнению с которым все остальное может оказаться менее существенным" [11].
Когда на рождественские праздники 1832 г. основатель русской фольклористики П.В. Киреевский слушал в Москве цыганский хор Ильи Соколова, он написал: "Признаюсь, что мало слыхал подобного! Едва ли, кроме Мельгунова (и Чаадаева, которого я не считаю русским) есть русский, который бы мог равнодушно их слышать. Есть что-то такое в их пении, что иностранцу должно быть непонятно и потому не понравится; но, может быть, тем оно лучше" [12]. Такова оценка цыганского искусства, данная ревностным славянофилом, большим ученым, находившимся под личным влиянием Пушкина. Соглашаться с ним, разумеется, не обязательно, и, как показывает опыт, можно писать обстоятельные исследования по эстетике русской песни, не упомянув ни одним словом цыган [13], но в любом случае будет оправдано наше желание подойти по возможности ближе к выяснению всего, что составляло привлекательность цыганской стихии для Пушкина и его единомышленников, чем обусловлена ее притягательная сила.
Ко времени жизни Пушкина знакомство русского столичного общества с цыганами имело некоторую традицию, длительность которой не поддается точному определению В памятниках русской литературы цыгане начинают упоминаться со второй половины XVIII века [14], но в украинских комических интермедиях на темы из простонародной жизни уже в конце XVII века цыган и цыганка являются непременными персонажами Возможно - но не доказано, что такие интермедии были исполнены в 1742 г. на сцене Новгородской семинарии в спектакле драмы И. Одровонж-Мигалевича "Стефанотокос", поставленном питомцами Киевской духовной академии в присутствии императрицы Елизаветы Петровны [15]. Возможно, - и опять таки не доказано - что зарисовка кукольного спектакля, выполненная Адамом Олеарием в Москве в 1636 году [16], изображает в качестве одного из персонажей цыгана, но фактически уверенность историков театра зиждется не на тексте Олеария, а на том, что держать лошадь за хвост может только цыган из комедии "Петрушка". Столь же неотразима аргументация - за отсутствием первоначальных текстов - и в отнесении к еще более раннему периоду святочного игрища "Кобылка", где цыган предлагает поменяться лошадьми. "Я - цыган богатый, у мяне у адным кармани вош на аркани, а у другим - блаха на цапе"[17]. О возрасте этой прибаутки судить не беремся, но достоверно известно, что перепродажа и обмен лошадей действительно являются давней специальностью цыган, в русском языке XVIII в. засвидетельствовано название некоего вещества "свиным зубом, или цыганским камнем, которым они на шершавой лошади наводят глянец" [18]. Остается добавить, что первое в истории русской письменности употребление слова цыган уходит в середину XVI в., причем относится к обитателям тогдашнею Египта. "А старой Египет ныне пуст, немного в нем живут старых египтян и цыганов, а турки и християне не живут" [19]. Это игнорируемое цыгановедами наблюдение русского паломника как будто говорит за то, что цыгане, появившиеся на дорогах Западной Европы в начале XV в. и называвшие себя выходцами из Египта, имели для этого некоторые фактические основания, хотя это и не предрешает вопроса об их прародине, служившего темой ученых споров на протяжении столетий. Любопытно, что А.П. Баранников, изучавший в 1920- годах цыган Украины, наблюдал, что они убеждены в своем египетском происхождении и очень гордятся этим обстоятельством [20], хотя в силу своей полной безграмотности не должны были бы иметь никакого представления о том, чем здесь, собственно, можно гордиться.
В середине XVIII в. положение цыган Российской империи определялось тем, что попытка их привлечения в казачьей войсковой службе оказалась тщетной - цыгане дезертировали и бродяжничали, скрывались по лесам, и взимание налогов с них продолжало оставаться проблемой, уже хотя бы потому, что сколько-нибудь надежных данных о численности цыганских душ у властей не было [21]. Указом 1759 г. повелевалось "цыганов в Петербург и близь онаго отнюдь не пускать и въезду им не дозволять". Специфически цыганские способы добывания средств к существованию охарактеризовал А.О. Аблесимов в либретто оперы "Мельник" (1779):
Кто умеет жить обманом
Все зовут тово цыганом
Не менее характерна притча А.П. Сумарокова "Цыганка" (1787), высмеивающая тех, кто прибегает к цыганской ворожбе:
Цыганку женщина дарила
И говорила:
Ребенка я иметь хочу,
Ты сделай мне, я это заплачу.
Цыганка говорит на эту речь погану,
Поди к цыгану.
Вторая половина XVIII века принесла коренные изменения в характер отношения европейского образованного общества к цыганам. Идеологические веяния преромантизма, характерные для него обращение к чувству, поиски идеала вне цивилизованного общества, на лоне природы, интерес к таинственности и демоническим страстям - все эти устремления направились на цыган, и гонимый народ оказался в фокусе художественных интересов эпохи. Сказочная красота, нередко встречающаяся ) молодых цыганок, тайна никому не понятного языка, непроницаемость социальных преград между обществом и этим загадочным племенем, о происхождении которого строились самые невероятные предположения, вплоть до того, что они являются выходцами из мифической Атлантиды, ни на что не похожее, страстное искусство пения, музыки, пляски, ворожбы, безалаберная бедность и гордое презрение к расчетливой сытости - такое сочетание качеств виделось некоторым преромантикам как осуществившаяся мечта. С другой стороны, ушел в прошлое средневековый религиозный фанатизм, гнавший цыганских колдуний на костры инквизиции. Эти обстоятельства создали общественные предпосылки для крутой переориентации законодательства, рельефнее всего проявившейся в политике Габсбургов - если Карл VI в 1726 г. распорядился казнить всех совершеннолетних цыган мужского пола и отрезать уши женщинам и детям, то Мария Терезия в 1761 г. подписала закон, имевший целью ускоренную ассимиляцию цыган венгерским населением - цыгане обязывались отдать своих детей на воспитание в венгерские крестьянские семьи, браки цыганам разрешались не между собой, а только с венграми, употребление цыганского языка запрещалось под угрозой палочных ударов, слово цыгане было изъято из официального употребления. Реализация этих мероприятий продвинулась не очень далеко, непредвиденным следствием воли императрицы явился расцвет цыганской музыки в Венгрии, где в 1782 г. числилось 1582 музыканта-цыгана и без них отныне не обходился ни один сельский праздник [22].
В последнюю треть XVIII в. и в русских рукописных песенниках появляется новшество - песни, именуемые цыганскими [23], что было первым признанием певческого искусства цыган, облюбовавших некоторые русские песни для репертуара своих импровизированных выступлений на народных гуляньях.
В конце XVIII в. искусство цыган уже являлось неотъемлемой частью музыкального быта Москвы. Тон в этом новом увлечении задавал живший здесь в почетной отставке екатерининский вельможа граф А.Г. Орлов-Чесменский, первый богач России и большой любитель простонародных забав - он лично участвовал в кулачных боях, свертывал пальцами серебряные рубли, завязывал узлом железную кочергу, мог повалить быка за рога. Его подмосковная усадьба Нескучное, всегда полная гостей, была, по преданию, местом, где выступали первые московские артисты-цыгане из крепостных графа, составлявшие хор под управлением Ивана Соколова [24]. Имеются документальные свидетельства о том, что в 1791 г. цыганские песни и пляски входили в распорядок жизни подмосковной усадьбы князя И.В. Несвицкого [25], в 1790-х годах в крепостном театре графа А.Р. Воронцова (Ачабухи Тамбовской губернии и Андреевское Владимирской губернии) шла русская опера "Цыган" - ее композитор и либреттист неизвестны [26].
Это было новшество, сменившее угасшую моду на украинских бандуристов, существовавшую в высшем свете во времена супруга императрицы Елизаветы графа А.Г. Разумовского, в юности украинского пастуха, начавшего свою столичную карьеру в качестве придворного певчего. В то же время цыганское пение русских народных песен воспринималось в обществе как патриотическая антитеза широко развившемуся в России музицированию на западноевропейском репертуаре, сравнения с которым русская доглинкинская музыка выдержать не могла.
Символично, что в 1805 г. на празднике в доме А.Г. Орлова-Чесменского в честь президента Академии наук княгини Е.Р. Дашковой единственная дочь графа 20-летняя Анна по просьбе отца исполняет перед гостьей цыганскую пляску [27], и в этом же году поэтический диалог И.И. Дмитриева и Г.Р. Державина открывает для русской литературы обаяние "цыганщины" сценой праздника на кладбище в Марьиной Роще-
Тамо встречает на каждом он шаге
Рдяных сатиров и вакховых жриц
Скачущих с воплем и плеском в отваге
Вкруг древних гробниц
(Дмитриев К Державину)
Возьми Египтянка, гитару,
Ударь по струнам, восклицай.
Исполнясь сладострастна жару,
Твоей всех пляской восхищай/
Жги души, огнь бросай в сердца
От смуглого лица
(Державин. Цыганская пляска).
Весной 1805 г. дневник современника впервые отмечает выступление цыганской певицы Стеши - судя по контексту записи, уже хорошо известной московской публике [28]. Ее высший триумф еще впереди - через пятнадцать лет пение Стеши вызовет слезы восхищения самой знаменитой певицы Европы Анжелики Каталани, гастролирующей в Москве. Этот же дневник содержит указание на то, что концерты цыган в Нескучном проходили на открытом воздухе, "пред беседкою графа Орлова" [29], (как и в подмосковной князя Несвицкого, где цыгане выступали "на дерновых коврах"). Речь идет, по всей вероятности, об Египетской беседке Нескучного парка, уничтоженной в 1835 году [30], поскольку само название египетский является в эту эпоху синонимом высокого стиля для обыденного цыганский и никакого историко-археологического интереса к собственно Египту за владельцем Нескучного не замечалось То же самое можно сказать об Египетском павильоне Останкинского дворца графа Н.П. Шереметева (конец XVIII в., архитектор П. Аргунов) - банкетно-концертном зале, в декоративном убранстве которого, "кроме сфинксов на печах и светильниках, нет ничего древнеегипетского". Зато здесь "все направлено на то, чтобы объединить пространство интерьера с окружающим садово-парковым пейзажем, напоить его воздухом, светом, простором, слить с природой" [31]. Идеальное обрамление для цыганского концерта! Сведения о таком концерте в Останкино сохранились от более позднего времени - 1817 года [32].
Имели место попытки стилизации цыганской хореографии под древнеегипетское и римское искусство, как это видно из слов англичанки Вильмот, гостившей в России в 1805 г. и обедавшей в одном из московских трактиров: "После кофе был вызван для нашей потехи хор цыган, одетых в расшитые золотом шали, пристегнутые к одному плечу, и в серьгах из монет. Как прекрасно они плясали цыганские и египетские танцы, напоминая пляшущие фигуры Геркуланума" [33].
Для довершения картины того, какой размах приняло в Москве увлечение цыганами, укажем, что в том же 1805 г. труппа барона Штейнберга осуществила здесь постановку зингшпиля А. Эберля "Цыгане" (1782) и одноименного зингшпиля И. Кафки (1790). Около 1810 г. в Москве образовался некий аристократический кружок холостяков, "задачи и занятия этого просвещенного кружка состояли исключительно в устройстве бесконечных пиров, пикников, катаний и оргий с цыганками" [34]. В 1811 г. член этого объединения сверхсветский молодой человек Ф.И. Толстой, впоследствии представивший Пушкина семье Гончаровых, умчал 15-летнюю красавицу-цыганку с концерта прямо в церковь, под венец [35], и она вошла в русскую генеалогию как графиня Евдокия Максимовна Толстая. Цыганская музыка покорила самое неприступное сословие: "Новодевичья игуменья не могла справиться со своими монахинями, которые вместо заутрени стояли на стенах своего монастыря, глядя на фейерверк и слушая цыган" на праздниках, устраивавшихся в подмосковном имении Юшковых [36].
Любопытную характеристику цыганской манеры исполнения дает московский песенник 1810 года: "Песни веселью или цыганские. Балалайка и цыгане с хлопаньем и топаньем владычествуют при пении сих песен; а удалые молодцы с проворными девушками, при живых голосах сих песен, живыми и легкими движениями ног и всего тела могут развеселить всякого" [37]. Это единственное в своем роде, оставшееся незамеченным свидетельство причастности цыган к истории русской балалайки - впоследствии они специализировались на гитарной музыке, а в Венгрии их инструментами были скрипка и цимбал.
Если полагаться на осведомленность Льва Толстого - а это не связано с заметным риском - уже в 1806 г. в московском свете хорошо знают и приглашают в частные дома воспетого Пушкиным Илью Соколова, "Илюшку с хором" [38] - цыган-вольноотпущенников А.Г Орлова-Чесменского. В этом хоре пела Стеша, и Анатоль Курагин не забыл передать ей привет, отправляясь на похищение Наташи Ростовой.
Цыганофильство оставалось в России специфически московским явлением, Петербург этой страсти чуждался. Характерный штрих общей картины ревнивого антагонизма вкусов между старой и новой столицами' Нужно признать, что цыгане проявили в отношении хлебосольной Москвы в час ее испытания благородство истинных артистов - когда оккупированный наполеоновской армией город запылал и в нем бушевали грабежи, источники называют в качестве их участников французов и русских, но цыгане, давние любители легкой наживы, здесь замешаны не были.
В кремлевской резиденции Наполеона был устроен концертный зал, где выступали пианист Мартини, певец Тарквинио, певица Фюзиль [39] Наполеон приказал доставить ему цыганку Стешу, но ее розыски по Москве были безрезультатными - Стеша пела в это время перед московскими беженцами в Ярославле [40]. Французы еще не знали, что их нашествие в Европу исторгло отзвук из другого цыганского сердца - скрипка венгерского цыгана Яноша Бихари уже пропела "Ракоци-марш" (1809), который Берлиоз впоследствии назвал "знаменитой, можно сказать, священной темой, заставлявшей в течение стольких лет биться венгерские сердца, опьяняя их энтузиазмом свободы и славы" [41]. В 1814 г. Бихари выступал с сольным концертом перед участниками Венского конгресса держав-победительниц [42].
Москва, возродившаяся после пожара Отечественной войны, не изменила своей привязанности к цыганам, обитавшим здесь главным образом в Марьиной Роще и в Нескучном саду, заброшенном после смерти Орлова-Чесменского (1808) и отъезда в Новгород его единственной наследницы Анны, подпавшей под влияние архимандрита Фотия.
Таково было положение вещей, когда Пушкин вышел из лицея и окунулся в светскую жизнь Петербурга. Цыган он мог знать только понаслышке, как заманчивую достопримечательность Москвы. Характерно его лирическое послание 1819 года сверстнику Н. Всеволожскому, уезжающему в Москву:
А там египетские девы
Летают, вьются пред тобой;
Я слышу звонкие напевы,
Стон неги, вопли, дикий вой;
Их исступленные движенья,
Огонь неистовых очей
И все, мой друг, в душе твоей
Рождает трепет упоенья...
А наш осиротелый круг
Товарищ, скоро ль оживится,
Когда прискачешь, милый друг?
Душа во след тебе стремится [43].
Первым непосредственным впечатлением для Пушкина были бессарабские цыгане, увиденные им во время кишиневской ссылки. Став подданными Российской империи лишь в 1812 г., эти цыгане находились на самой низкой ступени местной социальной иерархии и назывались рабами [44]. Их стихией и здесь была музыка и пляска, но, в соответствии с законами мимикрии, среди молдаван они выступали в роли интерпретаторов молдавского песенного фольклора, тогда как по наблюдению А.С. Грибоедова, сделанному им в Симферополе летом 1825 г., цыганская музыка в Крыму есть "смесь татарского с польским и малороссийским" [45].
Авторские примечания к поэме "Цыганы" показывают, что Пушкин искал средства выражения художественного замысла не только в прямых жизненных наблюдениях, но и в доступной ему литературе по цыгановедению, к тому времени очень небольшой, но представлявшей практический интерес для русской администрации Бессарабии и поступавшей в библиотеки Кишинева и Одессы. В частности, Пушкин ознакомился с имевшимися данными о прародине цыган и в 1824 г. присоединился к правильной точке зрения, согласно которой они являются выходцами из Индии; у других авторов заблуждения по этому вопросу продолжались вплоть до XX в. [46]. Приоритет в установлении истины принадлежит немецкому лингвисту И. Рюдигеру [47] в 1782 г. он вышел на путь, впоследствии приведший сравнительное языкознание и антропологию к строгому доказательству индийского происхождения цыган [48].
Переезд Пушкина из Михайловского в Москву открыл перед ним новые возможности в познании цыганского искусства, и есть основания полагать, что эти возможности были им использованы полностью. На эти годы приходится заметное событие в художественной жизни Москвы - постановка оперы А.Н. Верстовского "Пан Твардовский", премьера которой состоялась 24 мая 1828 г. в Большом театре [49]. В числе ее действующих лиц были цыгане, и их хор "Мы живем среди полей" приобрел небывалую популярность - его распевали москвичи, играли шарманки [50], иллюстрировали лубки [51]. Цыганская тема была введена в оперу по настоянию композитора, либреттист М.Н. Загоскин относился к цыганам без особого энтузиазма: "Мне не очень нравятся их дикие, неистовые вопли, их бешеные выходки и визготня, составляющие отличительный характер цыганских песен; но, по крайней мере, в этом музыкальном бесновании есть что-то оригинальное, поражающее вас своею новостью, странным смешением разладицы с согласием, неожиданными переходами из одного мотива в другой и какою-то жизнью - безумною, это правда, но исполненною силы и движения" [52].
В московский период жизни Пушкина примадонной хора Ильи Соколова была Татьяна Дмитриевна Демьянова, воспетая в 1831 г. друзьями поэта - Н.М. Языковым [53] и графиней Е.П. Ростопчиной [54]. Пушкин был коротко знаком с Татьяной и однажды обещал написать о ней поэму; именно она гадала ему перед свадьбой.
В пушкинской поэзии 1830 года впервые прозвучала тема невозвратимости "цыганской" молодости поэта - увидев мысленным взором табор, он обращается к "щастливому племени":
Завтра с первыми лучами
Ваш исчезнет вольный след,
Вы уйдете - но за вами
Не пойдет уж ваш поэт.
Он бродящие ночлеги
И проказы старины
Позабыл для сельской неги
И домашней тишины.
(Цыганы)
Еще знаменательнее то, что в этом же году говорит Пушкин в эпиграмме на своего злейшего врага Ф. Булгарина:
...на Парнасе ты цыган
(Не то беда, Авдей Флюгарин).
Конечно, не "сельская нега" поднадзорной ссылки, не "домашняя тишина" как потребность будущего семьянина определили этот поворот в художественном мышлении Пушкина. Спада общественного интереса к цыганам в это время тоже не наблюдалось- наоборот, во второй половине 1820-х годов московские цыгане начинают гастролировать в Петербурге и в конце 1830-х годов они приглашаются в зал Энгельгардта (ныне Малый зал Ленинградской филармонии [55], в 1935 г. Дж. Борроу, крупнейший цыгановед и переводчик пушкинских "Цыган" на английский язык, приезжал в Москву с единственной целью познакомиться со здешними цыганами [56]; в 1835 г. цыганский чардаш становится бальным танцем венского света [57]. Немецкий романтик Николай Ленау создает изумительные стихотворения "Вербовка" (1830), "Корчма в степи" (до 1837), "Три цыгана" (1838), которые в 1839 г. 19-летний Фридрих Энгельс, видевший свое будущее в поэзии, называет "яркими образами цыганской жизни" [58].
В 1833 г. князь Г.Г. Гагарин создал свою неоднократно публиковавшуюся литографию, изображающую московский цыганский хор [59] - единственную вещь на эту тему в русском искусстве [60]. Некоторые авторы утверждают, что здесь изображен хор Ильи Соколова [61], что однако невозможно, поскольку старший хора у Г.Г. Гагарина - черноволосый мужчина средних лет, тогда как "старый хрыч цыган Илья", по Пушкину, был в это время седым и ему уже перевалило за шестьдесят лет (он умер в 1848 г. в 75-летнем возрасте [62]).
Необходимо подчеркнуть, что огромный успех цыганских музыкантов ни в коей мере не означал решения социальной проблемы, заключавшейся в ужасающих условиях существования таборных цыган Российской империи. Этого решения нельзя было ожидать в николаевской России, где о своих же подданных можно было публиковать справки такого содержания: "Все цыганы отвратительны, нечистоплотны; цыганки бесстыдны. Кочующие цыганы охотно едят животных, умерших от болезни. Они не знают нот, но, услышав однажды сонату Моцарта, исполняют ее лучше и отчетливее того, от кого ее слышали" [63]. Ничего не изменилось в цыганской обездоленности и в пореформенной России, хотя уже раздавались голоса за пересмотр отношения к цыганам: "Можно быть уверенным, что результаты с избытком окупят все труды, приложенные в этом направлении" [64], и царское правительство сочло возможным и уместным послать на Всемирную выставку в Париж хор цыган Николая Шишкина [65].
Вопрос об отношении Пушкина к цыганам - это одна из граней большой проблемы изучения художественного метода поэта, отражающая романтический этап пушкинского творчества. Не является случайным совпадением то обстоятельство, что и во Франции определенная часть романтиков начала XIX в. сложилась в группировку под названием "богема" [66], буквально "Цыгания" (во Франции в свое время считалось, что цыгане являются беженцами-гуситами из Богемии).
Романтизм и цыганофильство отнюдь не являются синонимами; анализ конкретных проявлений цыганофильства в творческой индивидуальности Пушкина может помочь в исследовании особенностей пушкинского романтизма, даже если сегодня цыгановедение еще не находится на таком уровне развития, чтобы давать готовые ответы на вопросы пушкиниста. Во всяком случае, уже сейчас раскрывается художественное величие того факта, что самое крупное поэтическое дарование инстинктивно потянулось к носителям древней артистической традиции, которая отмечена уже в поэме Фирдоуси "Шахнаме" (XI в.) как реалия V века нашей эры, к народу, который на протяжении тысячелетий не растрачивал свои силы ни на какой другой вид интеллектуальной деятельности, кроме музыки и пляски [67]. Созревание Пушкина как основоположника русского критического реализма должно было неизбежно привести к разделению дорог московского романтического цыганофильства 1830-х годов и независимого духа поэта, даже если прошлое их связывало и цыганофильство продолжало набирать силы. Конфликтной ситуации не возникло - к отрицанию цыганского искусства Пушкин не пришел, сохранив в период полного расцвета своего реалистического мастерства благодарную память о творческих переживаниях тех лет, когда вынашивался замысел романтической поэмы "Цыганы".
 

Примечания

1. В.В. Яковлев. Пушкин и музыка. М.: Музгиз, 1957. С. 24.
2. И. Эйгес. Музыка в жизни и творчестве Пушкина. М.: Музгиз, 1937. С. 24.
3. А.Н. Глумов. Музыкальный мир Пушкина. М.- Л., Музгиз, 1950. С. 239.
4. Там же. С. 184.
5. А. Хойслер. Германский героический эпос и сказание о Нибелунгах. М.: Издательство иностранной литературы, 1960. С. 60.
6. Акад., Т. 3. С. 467, 1061, 1288-1289.
7. Б.С. Штейнпресс. К истории "цыганского пения" в России. М.: Музгиз. 1934.
8. В.А. Васина-Гроссман. Русский классический романс XIX века. М.: Изд. АН СССР, 1956. С. 68.
9. А.П. Баранников. Цыганы СССР (краткий историко-этнографический очерк). М. 1931.
10. В. Деметер, П. Пичугин. Песни русских цыган. Музыкальная жизнь, № 20. М.: 1963. С. 18-20.
11. М. Верли. Общее литературоведение. М.: Изд. иностранной литературы, 1957. С. 133.
12. Письма П.В. Киреевского к Н.М. Языкову, под ред. М.К. Азадовского. М.- Л.: Изд. АН СССР, 1935. С. 33.
13. Т.И. Соколова. У истоков русского ориентализма. В сб.: Вопросы музыкознания. Т. 3. М.: Музгиз, I960. В.М. Сидельников. Идейно-художественные особенности русской народной песни. В сб.: Вопросы народно-поэтического творчества. М.: Изд. АН СССР, 1960. С. 42-60.
14. Данные картотеки Словаря русского языка XVIII века Ленинградского отделения Института языкознания АН СССР.
15. Украiнськi iнтермедii XVII-XVIII ст. Киiв: Видавництво АН УРСР, 1960. С. 143-162.
16. А. Олеарий. Описание путешествия в Московию, изд. А.М.Ловягина. СПб, 1906. С. 189.
17. В. Всеволодский-Гернгросс. Русский театр от истоков до середины XVIII в. Ы.. Изд. АН СССР. 1957. С. 55.
18. М.Д. Чулков. Пересмешник. Ч. 1. СПб., 1789. С. 10.
19. Хождение купца Василия Познякова по святым местам Востока 1558-1561 гг. Изд. Х.М. Лопарева. Православный Палестинский сборник. Т. 6. Вып. 3. СПб., 1887. С. 15-16.
20. О.П. Бараннiков. Украiнськi цигани. Киiв: АН УРСР, 1931. С. 1.
21. Т.Ф. Киселева. Цыганы Европейской части Союза ССР и их переход от кочевания к оседлости. Автореферат канд. диссертации, МГУ, 1952.
22. Die Musik in Geschichte und Gegenwart. 14.Bd. Kassel-Basel, 1968. Sp. 1278-1282.
23. А.В. Позднеев. Песенная книжная поэзия 17-18 вв. Краткая литературная энциклопедия. Т. 5. М.: 1968. С. 703.
24. Е.М. Кузнецов. Из прошлого русской эстрады. М.: "Искусство", 1958. С. 66.
25. И. М. Долгоруков. Повесть о рождении моем, происхождении и всей жизни. Пг., 1916. С. 199.
26. Т. Ливанова. Русская музыкальная культура XVIII в. в ее связях с литературой, театром и бытом. Т. 2. М.: Музгиз, 1953. С. 277.
27. Архив села Михайловского. Т. 1. М.: 1898. С. СХII. Ср. Б.С. Штейнпресс. Чем плоха "цыганочка". М.: Музгиз, 1932.
28. С.П. Жихарев. Записки современника. М.- Л.: Изд. АН СССР, 1955. С. 52-53.
29. Там же. С. 59.
30. Д.С. Соколов. Нескучное, бывшая подмосковная графа Орлова-Чесменского. М., 1923. С. 51.
31. Н.А. Елизарова. Останкино. М.: "Искусство", 1969. С. 35.
32. История Москвы. Т. 2. М.: Изд. АН СССР, 1954. С. 563.
33. С.А. Князьков. Быт дворянской Москвы конца XVIII и начала XIX вв. В сб.: Москва в ее прошлом и настоящем. Т. 8. М., 1911. С. 53.
34. В. Михневич. Очерк истории музыки в России в культурно-общественном отношении. СПб., 1879. С. 303.
35. П. Столпянский. Кое-что о цыганках. Столица и усадьба, № 34. Пг., 1915.С. 14-17.
36. Н. Матвеев. Москва и жизнь в ней накануне нашествия 1812 г. М., 1912. С. 35.
37. Новейший и полный российский общенародный песенник, изданный Ж.Г.Т.А.К. М.: В университетской типографии, 1810. С. 6.
38. Л. Толстой. Полное собрание сочинений. Т. 12. М.- Л., ГИХЛ. 1933. С. 474.
39. А. Попов. Французы в Москве в 1812 г. М, 1876. С 139. С. В. Бахрушин. Москва в 1812 г. М, 1913. С. 31.
40. Н. Матвеев. Москва и жизнь в ней накануне нашествия 1812 г. М., 1912. С. 133.
41. М. С. Друскин. История зарубежной музыки. Т. 4. М.: Музгиз. 1967. С. 168-169.
42. Riemann Musik-Lexikon. Sachteil. Mainz, 1967. S. 1079.
43. Акад. Т. 2. С. 102-103.
44. П. Куницкий. Краткое статистическое описание Заднестровской области. присоединенной к России по мирному трактату, заключенному с Портою Оттоманскою в Бухаресте 1812 года. СПб, 1813.
45. А. С. Грибоедов. Путевые заметки 24 июня 1825.
46. S. Wolf. Grosses Woerterbuch der Zigeunersprache. Mannheim, 1960. Vorwort.
47. J. Rudiger. Von der Sprache und Herkunft der Zigeuner aus Indien. In: Neuester Ziwachs der teutschen und allgemeinen Sprachkunde. 1. Bd. Leipzig, 1782. S. 37-84.
48. J. Bloch. Les Tsiganes. Paris, 1969.
49. Б. Доброхотов. А.Н. Верстовский. М-Л: Музгиз, 1949. С. 31.
50. С. Т. Аксаков. Литературные и театральные воспоминания. Собрание сочинений. Т. 3. М.: ГИХЛ, 1956. С. 124.
51. В собрании Пушкинского Дома есть 6 изданий 1856-1874 гг.
52. М. Н. Загоскин. Москва и москвичи. Гл. IX.
53. "Весенняя ночь", "Перстень", "Элегия" ("Блажен, кто мог на ложе ночи ").
54. "Цыганский табор".
55. Б. Л. Вольман. Гитара в России. Л.: Музгиз, 1961. С. 41. Е. М. Кузнецов. Из прошлого русской эстрады. М.: "Искусство", 1958. С. 65.
56. М. П. Алексеев. Джордж Борроу. Вступительная статья в кн.: Дж. Борроу. Лавенгро. Л.: Гослитиздат, 1967. С. 24.
57. Riemann Musik-Lexikon. Sachteil. Mainz, 1967. S. 192.
58. К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. Т. 2. М.: "Искусство", 1967. С. 496.
59. Единственная цветная репродукция - на обложке журнала "Столица и усадьба", № 34. Пг., 1915.
60. Ср. М. Menemencioglu. Le theme des bohemiens en voyage dans la peinture et la poesie de Cervantes a Baudelaire. Cahiers de 1'Association Internationale des Etudes francaises. T. 18. Paris, 1966. P. 227-238.
61. А.Н. Глумов. Музыкальный мир Пушкина. М - Л.: Музгиз, 1950. С. 180. Б. С. Штейнпресс. Музыка XIX в. Ч. 1. М.: "Советский композитор", 1968. С. 331.
62. "Иллюстрация. Т. 6. № 20. СПб., 1848. С. 318.
63. Справочный энциклопедический словарь, изд. К. Крайя. Т. 12. СПб., 1847. С. 83-85.
64. Ф. Немцев. Цыгане. Природа и люди, № 29. М.: 1892. С. 462.
65. А. Плещеев. Цыгане. Столица и усадьба, № 38/39. Пг., 1915. С. 10-11.
66. M. Easton. Artists and writers in Paris. The Bohemian Idea, 1803-1867. London, 1964.
67. В.Е. Владыкин. Цыгане. Вопросы истории. №1. М.: 1969. С. 204-210. Как указывает автор, цыганами были философ Бенниэн и живописец Солари. Это не соответствует действительности: английский баптист Джон Бьюниэн (John Bunyan, 1628-1688), автор книги The Pilgrim's Progress, занявшей по тиражам второе место в мире после Библии, имел в молодости "цыганскую" профессию лудильщика (см. R. Sharrock. John Bunyan. London, 1954), а венецианский живописец Антонио да Соларио (Antonio da Solario начало XVI в.) имел прозвище lo Zingaro как полагают, из-за его частых переездов, см. P. Zampetti. A Dictionary of Venetian Painters, t. 2. Leigh-on-Sea, 1970. P. 118-119. Давно замечено, что и в области музыки цыгане виртуозны только в исполнительской сфере, композиторы-цыгане за единичными исключениями были слабыми: З. Кодай. Венгерская народная музыка. Будапешт 1961. С. 7-10. A. Hajdu. Musique tsigane. Encyclopedie de la musique, t. 3. Paris, 1961. P. 996-998..
 
Hosted by uCoz